не смотри на меня с укоризной есенин

Не гляди на меня с упреком. Сергей Есенин

Не гляди на меня с упреком,
Я презренья к тебе не таю,
Но люблю я твой взор с поволокой
И лукавую кротость твою.

Да, тьi кажешься мне распростертой,
И, пожалуй, увидеть я рад.
Как лиса, притворившись мертвой,
Ловит воронов и воронят.

Ну, и что же, лови, я не струшу.
Только как бьi твой пьiл не погас?
На мою охладевшую душу
Натьiкались такие не раз.

Не тебя я люблю, дорогая.
Тьi лишь отзвук, лишь только тень.
Мне в лице твоем снится другая,
У которой глаза- голубень.

Пусть она и не вьиглядит кроткой
И, пожалуй, на вид холодна.
Но она величавой походкой
Вскольiхнула мне душу до дна.

Вот такую едва ль отуманишь,
И не хочешь пойти, да пойдешь,
Ну, а тьi даже в сердце не вранишь
Напоенную ласкою ложь.

Но и все же, тебя презирая,
Я смущенно, откроюсь навек:
Если б не бьiло ада и рая,
Их бьi вьiдумал сам человек.

ТИ НЕ ГЛЕДАЙ СЪС УПРЕК КЪМ МЕН

Превод: Радко Стоянов

Ти не гледай със упрек към мен,
аз презрение днес не тая,
но обичам и погледа твой,
и лукавия, кроткия нрав.

Да, раздипляш се като на длан,
да те зърна се радвам дори,
като лиса, уж мъртва лежиш,
ала вранове, вранки ловиш.

Е, лови си, не плаша се аз,
ще угасне ли твоята жар?
Тя и моята хладна душа
си е патила много до днес.

О, не тебе обичам сега,
ти си сянка и отзвук за мен.
във лицето ти виждам мечта
със прекрасни лазурни очи.

Не изглежда смирена жена,
и студена е даже на вид,
но с походка омайна е тя
и вълнува душата докрай.

Ей такава не ще затъмниш
и не ще си отидеш, нали,
а ти даже в сърцето лъжи,
напоени със ласки таиш.

И това е, презирайки теб,
аз разкривам се сам и навек:
и да нямаше ад или рай,
би измислил ги бързо човек.

Источник

Я обманывать себя не стану…

«Не гляди на меня с упреком…»

Не гляди на меня с упреком,
Я презренья к тебе не таю,
Но люблю я твой взор с поволокой
И лукавую кротость твою.

Да, ты кажешься мне распростертой,
И, пожалуй, увидеть я рад,
Как лиса, притворившись мертвой,
Ловит воронов и воронят.

Ну и что же, лови, я не струшу.
Только как бы твой пыл не погас?
На мою охладевшую душу
Натыкались такие не раз.

Не тебя я люблю, дорогая,
Ты лишь отзвук, лишь только тень.
Мне в лице твоем снится другая,
У которой глаза – голубень.

Пусть она и не выглядит кроткой
И, пожалуй, на вид холодна,
Но она величавой походкой
Всколыхнула мне душу до дна.

Вот такую едва ль отуманишь,
И не хочешь пойти, да пойдешь,
Ну а ты даже в сердце не вранишь
Напоенную ласкою ложь.

Но и все же, тебя презирая,
Я смущенно откроюсь навек:
Если б не было ада и рая,
Их бы выдумал сам человек.

«Ты меня не любишь, не жалеешь…»

Ты меня не любишь, не жалеешь,
Разве я немного не красив?
Не смотря в лицо, от страсти млеешь,
Мне на плечи руки опустив.

Молодая, с чувственным оскалом,
Я с тобой не нежен и не груб.
Расскажи мне, скольких ты ласкала?
Сколько рук ты помнишь? Сколько губ?

Знаю я – они прошли, как тени,
Не коснувшись твоего огня,
Многим ты садилась на колени,
А теперь сидишь вот у меня.

Пусть твои полузакрыты очи,
И ты думаешь о ком-нибудь другом,
Я ведь сам люблю тебя не очень,
Утопая в дальнем дорогом.

Этот пыл не называй судьбою,
Легкодумна вспыльчивая связь,—
Как случайно встретился с тобою,
Улыбнусь, спокойно разойдясь.

Да и ты пойдешь своей дорогой
Распылять безрадостные дни,
Только нецелованных не трогай,
Только негоревших не мани.

И когда с другим по переулку
Ты пройдешь, болтая про любовь,
Может быть, я выйду на прогулку,
И с тобою встретимся мы вновь.

Отвернув к другому ближе плечи
И немного наклонившись вниз,
Ты мне скажешь тихо: «Добрый вечер…»
Я отвечу: «Добрый вечер, miss».

И ничто души не потревожит,
И ничто ее не бросит в дрожь,—
Кто любил, уж тот любить не может,
Кто сгорел, того не подожжешь.

«Может, поздно, может, слишком рано…»

Может, поздно, может, слишком рано,
И о чем не думал много лет,
Походить я стал на Дон-Жуана,
Как заправский ветреный поэт.

Что случилось? Что со мною сталось?
Каждый день я у других колен.
Каждый день к себе теряю жалость,
Не смиряясь с горечью измен.

Я всегда хотел, чтоб сердце меньше
Билось в чувствах нежных и простых,
Что ж ищу в очах я этих женщин
Легкодумных, лживых и пустых?

Удержи меня, мое презренье,
Я всегда отмечен был тобой.
На душе холодное кипенье
И сирени шелест голубой.

На душе – лимонный свет заката,
И все то же слышно сквозь туман,—
За свободу в чувствах есть расплата,
Принимай же вызов, Дон-Жуан!

И, спокойно вызов принимая,
Вижу я, что мне одно и то ж —
Чтить метель за синий цветень мая,
Звать любовью чувственную дрожь.

Так случилось, так со мною сталось,
И с того у многих я колен,
Чтобы вечно счастье улыбалось,
Не смиряясь с горечью измен.

«Я помню, любимая, помню…»

Я помню, любимая, помню
Сиянье твоих волос.
Не радостно и не легко мне
Покинуть тебя привелось.

Я помню осенние ночи,
Березовый шорох теней…
Пусть дни тогда были короче,
Луна нам светила длинней.

Я помню, ты мне говорила:
«Пройдут голубые года,
И ты позабудешь, мой милый,
С другою меня навсегда».

Сегодня цветущая липа
Напомнила чувствам опять,
Как нежно тогда я сыпал

Цветы на кудрявую прядь.
И сердце, остыть не готовясь
И грустно другую любя,
Как будто любимую повесть
С другой вспоминает тебя.

«Неуютная жидкая лунность…»

Неуютная жидкая лунность
И тоска бесконечных равнин—
Вот что видел я в резвую юность,
Что, любя, проклинал не один.

По дорогам усохшие вербы
И тележная песня колес…
Ни за что не хотел я теперь бы
Чтоб мне слушать ее привелось.

Равнодушен я стал к лачугам,
И очажный огонь мне не мил.
Даже яблонь весеннюю вьюгу
Я за бедность полей разлюбил.

Мне теперь по душе иное.
И в чахоточном свете луны
Через каменное и стальное
Вижу мощь я родной стороны.

Полевая Россия! Довольно
Волочиться сохой по полям!
Нищету твою видеть больно
И березам и тополям.

Я не знаю, что будет со мною…
Может, в новую жизнь не гожусь,
Но и все же хочу я стальною
Видеть бедную, нищую Русь.

И, внимая моторному лаю
В сонме вьюг, в сонме бурь и гроз,
Ни за что я теперь не желаю
Слушать песню тележных колес.

«Тихий ветер. Вечер сине-хмурый…»

Тихий ветер. Вечер сине-хмурый.
Я смотрю широкими глазами.
В Персии такие ж точно куры,
Как у нас в соломенной Рязани.

Тот же месяц, только чуть пошире,
Чуть желтее и с другого края.
Мы с тобою любим в этом мире
Одинаково со всеми, дорогая.

Ночи теплые, – не в воле я, не в силах,
Не могу не прославлять, не петь их.
Так же девушки здесь обнимают милых
До вторых до петухов, до третьих.

Ах, любовь! Она ведь всем знакома,
Это чувство знают даже кошки,
Только я с отчизной и без дома
От нее сбираю скромно крошки.

Счастья нет. Но горевать не буду —
Есть везде родные сердцу куры,
Для меня рассеяны повсюду
Молодые чувственные дуры.

С ними я все радости приемлю
И для них лишь говорю стихами:
Оттого, знать, люди любят землю,
Что она пропахла петухами.

«Кто я? Что я? Только лишь мечтатель…»

Кто я? Что я? Только лишь мечтатель,
Перстень счастья ищущий во мгле,
Эту жизнь живу я словно кстати,
Заодно с другими на земле.

И с тобой целуюсь по привычке,
Потому что многих целовал,
И, как будто зажигая спички,
Говорю любовные слова.

«Дорогая», «милая», «навеки»,
А в уме всегда одно и то ж,
Если тронуть страсти в человеке,
То, конечно, правды не найдешь.

Оттого душе моей не жестко
Ни желать, ни требовать огня,
Ты, моя ходячая березка,
Создана для многих и меня.

Но, всегда ища себе родную
И томясь в неласковом плену,
Я тебя нисколько не ревную,
Я тебя нисколько не кляну.

Кто я? Что я? Только лишь мечтатель,
Синь очей утративший во мгле,
И тебя любил я только кстати,
Заодно с другими на земле.

«Заря окликает другую…»

Заря окликает другую,
Дымится овсяная гладь…
Я вспомнил тебя, дорогую,
Моя одряхлевшая мать.

Как прежде ходя на пригорок,
Костыль свой сжимая в руке,
Ты смотришь на лунный опорок,
Плывущий по сонной реке.

И думаешь горько, я знаю,
С тревогой и грустью большой,
Что сын твой по отчему краю
Совсем не болеет душой.

Потом ты идешь до погоста
И, в камень уставясь в упор,
Вздыхаешь так нежно и просто
За братьев моих и сестер.

Пускай мы росли ножевые,
А сестры росли, как май,
Ты все же глаза живые
Печально не подымай.

Довольно скорбеть! Довольно!
И время тебе подсмотреть,
Что яблоне тоже больно
Терять своих листьев медь.

Ведь радость бывает редко,
Как вешняя звень поутру,
И мне – чем сгнивать на ветках —
Уж лучше сгореть на ветру.

Письмо к сестре

О Дельвиге писал наш Александр,
О черепе выласкивал он
Строки.
Такой прекрасный и такой далекий,
Но все же близкий,
Как цветущий сад!

Привет, сестра!
Привет, привет!
Крестьянин я иль не крестьянин?!
Ну как теперь ухаживает дед
За вишнями у нас, в Рязани?

Ах, эти вишни!
Ты их не забыла?
И сколько было у отца хлопот,
Чтоб наша тощая
И рыжая кобыла
Выдергивала плугом корнеплод.

Отцу картофель нужен
Нам был нужен сад.
И сад губили,
Да, губили, душка!
Об этом знает мокрая подушка
Немножко… Семь…
Иль восемь лет назад.

Я помню праздник,
Звонкий праздник мая.
Цвела черемуха,
Цвела сирень.
И, каждую березку обнимая,
Я был пьяней,
Чем синий день.

Березки!
Девушки-березки!
Их не любить лишь может тот,
Кто даже в ласковом подростке
Предугадать не может плод.

Сестра! Сестра!
Друзей так в жизни мало!
Как и на всех,
На мне лежит печать…
Коль сердце нежное твое
Устало,
Заставь его забыть и замолчать.

Ты Сашу знаешь.
Саша был хороший.
И Лермонтов
Был Саше по плечу.
Но болен я…
Сиреневой порошей
Теперь лишь только
Душу излечу.

Мне жаль тебя.
Останешься одна,
А я готов дойти
Хоть до дуэли.
«Блажен, кто не допил до дна» [1]
И не дослушал глас свирели.

Но сад наш.
Сад…
Ведь и по нем весной
Пройдут твои
Заласканные дети.
О!
Пусть они
Помянут невпопад,
Что жили…

Мой путь

Жизнь входит в берега.
Села давнишний житель,
Я вспоминаю то,
Что видел я в краю.
Стихи мои,
Спокойно расскажите
Про жизнь мою.

Изба крестьянская.
Хомутный запах дегтя,
Божница старая,
Лампады кроткий свет.
Как хорошо,
Что я сберег те
Все ощущенья детских лет.

Под окнами
Костер метели белой.
Мне девять лет.
Лежанка, бабка, кот…
И бабка что-то грустное
Степное пела,
Порой зевая

Метель ревела.
Под оконцем
Как будто бы плясали мертвецы.
Тогда империя
Вела войну с японцем,
И всем далекие
Мерещились кресты.

Тогда не знал я
Черных дел России.
Не знал, зачем
И почему война.
Рязанские поля,
Где мужики косили,
Где сеяли свой хлеб,
Была моя страна.

Я помню только то,
Что мужики роптали,
Бранились в черта,
В бога и в царя.
Но им в ответ
Лишь улыбались дали
Да наша жидкая
Лимонная заря.

Тогда впервые
С рифмой я схлестнулся.
Тогда впервые
С рифмой я схлестнулся.
От сонма чувств
Вскружилась голова.
И я сказал:
Коль этот зуд проснулся,
Всю душу выплещу в слова.

Года далекие,
Теперь вы как в тумане.
И помню, дед мне
С грустью говорил:
«Пустое дело…
Ну а если тянет —
Пиши про рожь,
Но больше про кобыл».

Тогда в мозгу,
Влеченьем к музе сжатом,
Текли мечтанья
В тайной тишине,
Что буду я
Известным и богатым
И будет памятник
Стоять в Рязани мне.

В пятнадцать лет
Взлюбил я до печенок
И сладко думал,
Лишь уединюсь,
Что я на этой
Лучшей из девчонок,
Достигнув возраста, женюсь.
……………………

Года текли.
Года меняют лица —
Другой на них
Ложится свет.
Мечтатель сельский —
Я в столице
Стал первокласснейший поэт.

И, заболев
Писательскою скукой,
Пошел скитаться я
Средь разных стран,
Не веря встречам,
Не томясь разлукой,
Считая мир весь за обман,

Тогда я понял,
Что такое Русь.
Я понял, что такое слава.
И потому мне
В душу грусть
Вошла, как горькая отрава.

На кой мне черт,
Что я поэт.
И без меня в достатке дряни.
Пускай я сдохну,
Только…
Нет,
Не ставьте памятник в Рязани!

Россия… Царщина…
Тоска…
И снисходительность дворянства.
Ну что ж!
Так принимай, Москва,
Отчаянное хулиганство.

Посмотрим —
Кто кого возьмет!
И вот в стихах моих
Забила
В салонный вылощенный
Сброд
Мочой рязанская кобыла.

Не нравится?
Да, вы правы —
Привычка к Лориган
И к розам…
Но этот хлеб,
Что жрете вы,—
Ведь мы его того-с…
Навозом…

Еще прошли года.
В годах такое было,
О чем в словах
Всего не рассказать:
На смену царщине
С величественной силой
Рабочая предстала рать.

Устав таскаться
По чужим пределам,
Вернулся я
В родимый дом.
Зеленокосая,
В юбчонке белой
Стоит береза над прудом.

Уж и береза!
Чудная… А груди…
Таких грудей
У женщин не найдешь.
С полей обрызганные солнцем
Люди
Везут навстречу мне
В телегах рожь.

Им не узнать меня,
Я им прохожий.
Но вот проходит
Баба, не взглянув.
Какой-то ток
Невыразимой дрожи
Я чувствую во всю спину.

Ужель она?
Ужели не узнала?
Ну и пускай,
Пускай себе пройдет…
И без меня ей
Горечи немало —
Недаром лег
Страдальчески так рот.

По вечерам,
Надвинув ниже кепи,
Чтобы не выдать
Холода очей,—
Хожу смотреть я
Ну что же?
Молодость прошла!
Пора приняться мне
За дело,
Чтоб озорливая душа
Уже по-зрелому запела.

И пусть иная жизнь села
Меня наполнит
Новой силой,
Как раньше
К славе привела
Родная русская кобыла.

«До свиданья, друг мой, до свиданья…»

До свиданья, друг мой, до свиданья.
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.

До свиданья, друг мой, без руки, без слова,
Не грусти и не печаль бровей,—
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.

Частушки. Девичьи полюбовные

Из колодца вода льется,
Вода волноватая.
Мил напьется, подерется,
А я виноватая.

– Дорогой, куда пошел?
– Дорогая, по воду.
– Дорогой, не простудись
– По такому холоду.

Сидела на бочке.
Румяные щечки.
Люди скажут – «навелась».
Я ж такая родилась.

Милый ходит за сохой,
Машет мне косынкой.
Милый любит всей душой,
А я половинкой.

Рассыпься, горох,
По чистому блюду.
Я любила всех подряд,
Теперя не буду.

Полоскала я платочек,
Полоскала – вешала.
Не любила я мило́го,
Лишь словами тешила.

С гор потоки, с гор потоки,
С гор холодная вода.
Насмеялся дрянь-мальчишка,
А хороший никогда.

Ай, лед хрустит,
И вода льется.
Ты не думай, не гадай —
Дело не сойдется.

Ах, платочек-летуночек,
Обучи меня летать.
Не высоко, не далеко
Только милого видать.

Милый пишет письмецо:
«Не потеряла ли кольцо?»
А я на толево пишу —
На правой рученьке ношу.

– Милая подруженька,
Чем ты набелилася?
– Я коровушку доила,
Молочком умылася.

Маменька ругается,
Куда платки деваются.
Сама не догадается,
Что милый утирается.

С крыши капала вода,
Милый спрашивал года.
– Скажи, милка, сколько лет,
Повенчают али нет?

Дайте ходу пароходу,
Натяните паруса.
Не за всё дружка любила —
За кудрявы волоса.

Не тобой дорога мята,
Не тебе по ней ходить,
Не тобою я занята,
Не тебе меня любить.

На оконышке цветочек,
Словно бархатиночка.
Оттого милой не любит,
Что я сиротиночка.

Я свои перчаточки
Отдала Васяточке:
Я на то надеюся —
Пойду плясать, согреюся.

Я плясала, топала,
Я любила сокола,
Я такого сокола —
Ростом невысокого.

Скоро, скоро Троица,
Береза принакроется.
Скоро миленький приедет,
Сердце успокоится.

Милая сестрица,
Давай с тобой делиться:
Тебе соху, борону,
Мне чужую сторону.

Милая, духаная,
Соломой напиханая,
Ликом наведенная,
Скажи, в кого влюбленная?

Милый мой, хороший мой,
Мне с тобой не сговорить.
Отпусти меня пораньше,
Мне коровушку доить.

Плясала вприсядку,
Любила Васятку.
Теперя Васятку —
Под левую пятку.

Неужели сад завянет,
В саду листья опадут?
Неужели не за Ваню
Меня замуж отдадут!

Источник

«Не гляди на меня с упрёком…» С. Есенин

Не гляди на меня с упрёком,
Я презренья к тебе не таю,
Но люблю я твой взор с поволокой
И лукавую кротость твою.

Да, ты кажешься мне распростёртой,
И, пожалуй, увидеть я рад,
Как лиса, притворившись мёртвой,
Ловит воронов и воронят.

Ну и что же, лови, я не струшу,
Только как бы твой пыл не погас, –
На мою охладевшую душу
Натыкались такие не раз.

Не тебя я люблю, дорогая,
Ты – лишь отзвук, лишь только тень.
Мне в лице твоём снится другая,
У которой глаза – голубень.

Пусть она и не выглядит кроткой
И, пожалуй, на вид холодна,
Но она величавой походкой
Всколыхнула мне душу до дна.

Вот такую едва ль отуманишь,
И не хочешь пойти, да пойдёшь,
Ну, а ты даже в сердце не вранишь
Напоённую ласкою ложь.

Но и всё же, тебя презирая,
Я смущённо откроюсь навек:
Если б не было ада и рая,
Их бы выдумал сам человек.

Дата создания: 1 декабря 1925 г.

Анализ стихотворения Есенина «Не гляди на меня с упреком…»

В ноябре 1925 года Есенин поступил на лечение в психиатрическую клинику 1-го Московского университета. Руководил заведением профессор Петр Борисович Ганнушкин – знаковая фигура психиатрии того времени. Сергею Александровичу действительно была нужна квалифицированная медицинская помощь. К концу жизни психическое состояние поэта сильно ухудшилось. Причин на то было несколько, среди них – прогрессирующий алкоголизм. Кроме того, Есенин осознал, что в новой советской действительности его стихотворения не нужны той публике, для которой он всегда творил. При этом власти беспокоились о здоровье Сергее Александровича. В октябре 1925 года обсуждался вопрос об отправке поэта в санаторий в сопровождении сотрудника ГПУ, который не позволял бы ему пить. Планам большевиков не суждено было сбыться. Есенина они тогда разыскать не сумели. За несколько месяцев до смерти Сергей Александрович женился в третий и последний раз. Его супругой стала Софья Андреевна Толстая (1900-1957). Брак оказался не слишком счастливым. Будучи женатым, поэт продолжал чувствовать себя одиноким.

Тяжелое душевное состояние Есенина, естественно, отразилось на его поздней лирике. Стихотворение «Не гляди на меня с упреком…» датировано первым декабря 1925 года. Писалось оно в стенах вышеупомянутой психиатрической клиники. Лирический герой обращается к женщине, к которой у него противоречивое отношение. С одной стороны – он не таит презрение к ней, с другой – любит ее взор с поволокой и лукавую кротость. Тем не менее, глубоких романтических чувств персонаж явно не испытывает. Его мыслями владеет некая дама из прошлого. Из рассказа героя становится понятно, что в свое время взаимностью эта женщина ему не отвечала. Несмотря на это, ей удалось завоевать его сердце, всколыхнуть душу. В финале стихотворение неожиданно выходит на философский уровень:
…Если бы не было ада и рая,
Их бы выдумал сам человек.

Эта мысль напоминает знаменитый афоризм Вольтера: «Если бы Бога не существовало, его следовало бы выдумать».

Нельзя точно сказать, к какой женщине обращено стихотворение. Возможно, оно и вовсе не имеет биографической подоплеки. При этом главная претендентка на роль адресата – Софья Андреевна Толстая. С ней Есенин жил, но, вероятно, никогда ее не любил. Отношения с внучкой великого писателя были для него попыткой выйти из душевного кризиса, обрести покой. К сожалению, попыткой неудачной.

Источник

LiveInternetLiveInternet

—Рубрики

—Поиск по дневнику

—Подписка по e-mail

—Интересы

—Постоянные читатели

—Сообщества

—Статистика

Сергей Александрович Есенин. «Не гляди на меня с упреком…»

Сергей Александрович Есенин

Не гляди на меня с упреком,
Я презренья к тебе не таю,
Но люблю я твой взор с поволокой
И лукавую кротость твою.

Да, ты кажешься мне распростертой,
И, пожалуй, увидеть я рад,
Как лиса, притворившись мертвой,
Ловит воронов и воронят.

Ну, и что же, лови, я не струшу.
Только как бы твой пыл не погас?
На мою охладевшую душу
Натыкались такие не раз.

Не тебя я люблю, дорогая,
Ты лишь отзвук, лишь только тень.
Мне в лице твоем снится другая,
У которой глаза — голубень.

Пусть она и не выглядит кроткой
И, пожалуй, на вид холодна,
Но она величавой походкой
Всколыхнула мне душу до дна.

Вот такую едва ль отуманишь,
И не хочешь пойти, да пойдешь,
Ну, а ты даже в сердце не вранишь
Напоенную ласкою ложь.

Но и все же, тебя презирая,
Я смущенно откроюсь навек:
Если б не было ада и рая,
Их бы выдумал сам человек.

Сергей Есенин и Софья Толстая

В ноябре 1925 года Есенин поступил на лечение в психиатрическую клинику 1-го Московского университета.

Руководил заведением профессор Петр Борисович Ганнушкин – знаковая фигура психиатрии того времени.

Пётр Ганнушкин

Сергею Александровичу действительно была нужна квалифицированная медицинская помощь. К концу жизни психическое состояние поэта сильно ухудшилось. Причин на то было несколько, среди них – прогрессирующий алкоголизм. Кроме того, Есенин осознал, что в новой советской действительности его стихотворения не нужны той публике, для которой он всегда творил. При этом власти беспокоились о здоровье Сергее Александровича. В октябре 1925 года обсуждался вопрос об отправке поэта в санаторий в сопровождении сотрудника ГПУ, который не позволял бы ему пить. Планам большевиков не суждено было сбыться. Есенина они тогда разыскать не сумели. За несколько месяцев до смерти Сергей Александрович женился в третий и последний раз. Его супругой стала Софья Андреевна Толстая (1900-1957). Брак оказался не слишком счастливым. Будучи женатым, поэт продолжал чувствовать себя одиноким.

Тяжелое душевное состояние Есенина, естественно, отразилось на его поздней лирике. Стихотворение «Не гляди на меня с упреком…» датировано первым декабря 1925 года. Писалось оно в стенах вышеупомянутой психиатрической клиники. Лирический герой обращается к женщине, к которой у него противоречивое отношение. С одной стороны – он не таит презрение к ней, с другой – любит ее взор с поволокой и лукавую кротость. Тем не менее, глубоких романтических чувств персонаж явно не испытывает. Его мыслями владеет некая дама из прошлого. Из рассказа героя становится понятно, что в свое время взаимностью эта женщина ему не отвечала. Несмотря на это, ей удалось завоевать его сердце, всколыхнуть душу. В финале стихотворение неожиданно выходит на философский уровень:

…Если бы не было ада и рая,
Их бы выдумал сам человек.

Эта мысль напоминает знаменитый афоризм Вольтера: «Если бы Бога не существовало, его следовало бы выдумать».

Нельзя точно сказать, к какой женщине обращено стихотворение «Не гляди на меня с упреком…». Возможно, оно и вовсе не имеет биографической подоплеки. При этом главная претендентка на роль адресата – Софья Андреевна Толстая. С ней Есенин жил, но, вероятно, никогда ее не любил. Отношения с внучкой великого писателя были для него попыткой выйти из душевного кризиса, обрести покой. К сожалению, попыткой неудачной.

Источник