стихотворение лермонтов не обвиняй меня всесильный лермонтов
Стихотворение лермонтов не обвиняй меня всесильный лермонтов
Не обвиняй меня, Всесильный,
И не карай меня, молю,
За то, что мрак земли могильной
С её страстями я люблю;
За то, что в душу редко входит
Живых речей Твоих струя;
За то, что в заблужденье бродит
Мой ум далёко от Тебя;
За то, что лава вдохновенья
Клокочет на груди моей;
За то, что дикие волненья
Мрачат стекло моих очей;
За то, что мир земной мне тесен,
К Тебе ж проникнуть я боюсь,
И часто звуком грешных песен
Я, Боже, не Тебе молюсь.
Но угаси сей чудный пламень,
Всесожигающий костёр,
Преобрати мне сердце в камень,
Останови голодный взор;
От страшной жажды песнопенья
Пускай, Творец, освобожусь,
Тогда на тесный путь спасенья
К Тебе я снова обращусь.
Источник: Лермонтов М. Ю. Полное собрание стихотворений: В 2 т. — Л.: Сов. писатель. Ленингр. отд-ние, 1989. Т. 1. Стихотворения и драмы. — 1989. — С. 96.
1. Молитва («Не обвиняй меня, Всесильный…») – впервые опубликовано в 1859 г. в «Отечественных записках» (т. 125, № 7, отд. I, с. 28). (вернуться)
__________________________
Молитва («Не обвиняй меня, Всесильный…») – юношеское стихотворение Лермонтова (1829); одна из вершин его ранней лирики (наряду с «Ангелом» и «Парусом»).
Стихотворение начинается как покаянное обращение к «всесильному», который может обвинить и покарать за недолжное (за упоение земными страстями). Но одновременно возникает чуждая молитве интонация самооправдания.
Цепь придаточных анафорических предложений («За то, что. »), составляющих 1-ю строфу-период, передает нарастающее напряжение мольбы-спора, драматизм борьбы, в которой нет победителя и где покаяние всякий раз оборачивается несогласием, утверждением своих пристрастий и прав. В быстрой смене состояний рождается трагически противостоящее всевышнему «Я»: из неслиянности двух голосов — покаяния и ропота — растет чувство тревоги; нарушена органичная связь между «Я» и богом, которая пока еще признается животворной («. редко в душу входит живых речей твоих струя», ср. евангельские образы: «вода живая», «вода, текущая в жизнь вечную» и наиболее соответствующее слову Лермонтова — «глаголы вечной жизни»). Но все чаще место «живых речей» занимают «заблужденья», душу захлестывают неистовые стихии (клокочущая «лава вдохновенья», «дикие волненья» земных страстей); гордость не дает принять мир таким, каков он есть, а смириться и приблизиться к всевышнему — страшно («. мир земной мне тесен / К тебе ж проникнуть я боюсь»), ибо это означает отказ от своего пусть грешного, но исполненного неистребимой жажды жизни «Я»; и, наконец, неожиданное вторжение в обращение к творцу — молитвы к неведомому, не-богу («Я, боже, не тебе молюсь»).
Итак, моление о прощении все более заглушается интонацией оправдания своих страстей и заблуждений, выступающих как самостоятельные, неподвластные воле героя силы, а в подтексте — недоумение перед лицом творца, наделившего его всем этим, которое во 2-й строфе оборачивается упреком ему.
Самой логикой конфликта творцу парадоксально предоставлена здесь уже не животворная, а умертвляющая роль («угаси. чудный пламень», «преобрати. сердце в камень»). Только ценой такого сурового обуздания и укрощения, аскетичного ограничения личности, которое в глазах лирического героя равносильно ее полному перерождению, всесильный может обратить его на «путь спасенья». (Возможность подобного трагического распутья была предуказана в Евангелии: «Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради меня сбережет ее», Матфей, 10. 39.)
Но последним и едва ли не главным препятствием на этом пути оказывается творческий дар, «страшная жажда песнопенья». Здесь достигает высшего накала спор героя с богом. Поэтическое вдохновенье становится фокусом, вобравшим в себя все жизненные страсти-жажды. Поэтому столь противоречиво само отношение Лермонтова к творческой страсти: торжественно-архаичное, духовно-возвышенное — «жажда песнопенья» — сталкивается с эпитетом «страшная», т. е. всепоглощающая, роковая, погибельная.
В «Молитве» духовному взору поэта впервые открылась исключительность его жизненной судьбы: он почувствовал, что тот путь, которым он пойдет, оставаясь верным своему «Я», не приведет его к пути религиозного «спасенья». Оказавшись перед трагической невозможностью их совмещения, он не в состоянии разрешить вопрос о религиозно-нравственной оправданности своей жизни и творчества (сомнение в такой оправданности творческого дара, высказанное юным поэтом, станет позднее предметом глубоко драматичных переживаний и размышлений Н. В. Гоголя, Л. Н. Толстого, А. А. Блока и др. рус. писателей). «Молитва» передает смятение, трагическое раздвоение духа между верой, зовущей обратиться с покаянной молитвой о снисхождении, и стремлениями горячей, гордой, несмирившейся души.
Д. П. Муравьев. Лермонтовская энциклопедия.
Стихотворение лермонтов не обвиняй меня всесильный лермонтов
«МОЛИТВА» («Не обвиняй меня, всесильный»), юношеское стих. Л. (1829); одна из вершин его ранней лирики (наряду с «Ангелом» и «Парусом»). Стих. начинается как покаянное обращение к «всесильному», к-рый может обвинить и покарать за недолжное (за упоение земными страстями). Но одновременно возникает чуждая молитве интонация самооправдания.
Показать полностью. Цепь придаточных анафорич. предложений («За то, что. »), составляющих 1-ю строфу-период, передает нарастающее напряжение мольбы-спора, драматизм борьбы, в к-рой нет победителя и где покаяние всякий раз оборачивается несогласием, утверждением своих пристрастий и прав. В быстрой смене состояний рождается трагически противостоящее всевышнему «Я»: из неслиянности двух голосов — покаяния и ропота — растет чувство тревоги; нарушена органич. связь между «Я» и богом, к-рая пока еще признается животворной («. редко в душу входит живых речей твоих струя», ср. евангельские образы: «вода живая», «вода, текущая в жизнь вечную» и наиболее соответствующее слову Л. — «глаголы вечной жизни»). Но все чаще место «живых речей» занимают «заблужденья», душу захлестывают неистовые стихии (клокочущая «лава вдохновенья», «дикие волненья» земных страстей); гордость не дает принять мир таким, каков он есть, а смириться и приблизиться к всевышнему — страшно («. мир земной мне тесен / К тебе ж проникнуть я боюсь»), ибо это означает отказ от своего пусть грешного, но исполненного неистребимой жажды жизни «Я»; и, наконец, неожиданное вторжение в обращение к творцу — молитвы к неведомому, не-богу («Я, боже, не тебе молюсь»). Итак, моление о прощении все более заглушается интонацией оправдания своих страстей и заблуждений, выступающих как самостоятельные, неподвластные воле героя силы, а в подтексте — недоумение перед лицом творца, наделившего его всем этим, к-рое во 2-й строфе оборачивается упреком ему.
может обратить его на «путь спасенья». (Возможность подобного трагич. распутья была предуказана в Евангелии: «Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради меня сбережет ее», Матфей, 10. 39.)
Но последним и едва ли не главным препятствием на этом пути оказывается творч. дар, «страшная жажда песнопенья». Здесь достигает высшего накала спор героя с богом. Поэтич. вдохновенье становится фокусом, вобравшим в себя все жизненные страсти-жажды. Поэтому столь противоречиво само отношение Л. к творч. страсти: торжественно-архаичное, духовно-возвышенное — «жажда песнопенья» — сталкивается с эпитетом «страшная», т. е. всепоглощающая, роковая, погибельная.
В «Молитве» духовному взору поэта впервые открылась исключительность его жизненной судьбы: он почувствовал, что тот путь, к-рым он пойдет, оставаясь верным своему «Я», не приведет его к пути религ. «спасенья» (см. Богоборческие мотивы). Оказавшись перед трагич. невозможностью их совмещения, он не в состоянии разрешить вопрос о религ.-нравственной оправданности своей жизни и творчества (сомнение в такой оправданности творч. дара, высказанное юным поэтом, станет позднее предметом глубоко драматич. переживаний и размышлений Н. В. Гоголя, Л. Н. Толстого, А. А. Блока и др. рус. писателей). «Молитва» передает смятение, трагич. раздвоение духа между верой, зовущей обратиться с покаянной молитвой о снисхождении, и стремлениями горячей, гордой, несмирившейся души.
Автограф — ИРЛИ, тетр. III. Впервые — «ОЗ», 1859, т. 125, № 7, отд. 1, с. 28—29. Датируется по нехождению в тетради.
Лит.: Шувалов (2), с. 148; Никитин М., Идеи о боге и судьбе в поэзии Л., Н.-Новгород, 1915, с. 13—14; Эйхенбаум (12), с. 338—39; Розанов И. (3), с. 35—36; Гинзбург (1), с. 66, 69; Асмус (2), с. 398, 407—08; Максимов (2), с. 94—95; Вацуро (1), с. 56; Герштейн (8), с. 223—24; Удодов (2), с. 185, 292—93.
ИЗ ЛЕРМОНТОВСКОЙ ЭНЦИКЛОПЕДИИ.