снег на ветвях лебеди и яйца старость
Прохождение квестов Ётунхейма в Assassin’s Creed Valhalla
Чтобы попасть в Ётунхейм, сперва вам нужно пройти цепочку квестов Асгарда «Участь Хави». Когда вы вернетесь обратно в реальный мир, поговорите с Валкой и принесите ей необходимые ингредиенты по квесту «Глубокое погружение».
Хозяйка Железного леса
Оказавшись в Ётунхейме, следуйте по тропе, пока не доберетесь до гигантского дерева. Перед деревом вы увидите скамью и четыре каменных круга на земле. Встаньте на дальний от дерева круг, чтобы открыть проход к хижине Ангрбоды. Поднимитесь наверх и поговорите с колдуньей.
Когда задание обновится, следуйте за маркером на карте к большому каменному кругу. Поднимитесь на возвышенность и прочтите надпись на камне. В этот момент на месте круга появится водопад. Прыгайте вниз. В пещере используйте «зрение Одина» и отыщите три корня для колдуньи. Вернитесь к ней, отдайте ингредиенты и смотрите несколько кат-сцен.
Пропавший котел
Исследуйте область «Дерево Змея». На поляне вы увидите следы битвы. Осмотрите дерево, повозку и колесо от повозки. Следуйте по тропе с поваленными деревьями в конце которой слева вы увидите рукавицу Скрюмира. Заходите внутрь.
Следуйте до запертой двери, затем развернитесь и бегите в открывшийся проход. Бегите вперед пока не увидите котел. Чтобы уменьшить его, обойдите деревья и посмотрите в проход по центру. Он станет намного меньше.
Подарок из прошлого
Отправляйтесь в область «Дом Трюма» и осмотрите замерзшее озеро. Ныряйте в воду и плывите в затопленный дом. Проберитесь по пещере и найдите подарок «свадебный венец Тора».
Незабываемый пир
Следуйте в город и принесите Суттунгу котел с медом. Взамен он объявит о великом пире. Перед торжеством необходимо отыскать и привести на пир дочь Суттунга по имени Гуннлёд. Она находится недалеко от длинного дома. Спуститесь на дорогу и осмотрите каменный круг. Чтобы снять морок, отыщите на одном из камней череп козла и обойдите его. Спуститесь в пещеру, поговорите с Гуннлёд и отправляйтесь на пир.
После диалога с Суттунгом вам нужно представиться ётунам. Выбирайте следующие варианты:
Если выберите эти ответы, то ётуны будут довольны вами. Помимо этого, часть меда в котле будет опустошена. В завершении речи вам нужно выполнить несколько небольших заданий, чтобы опустошить оставшийся мед в котле:
Помимо этих активностей вы также можете поговорить с Гуннлёд и отгадать несколько загадок. Вот правильные ответы:
Гости быстро опустошат мед в котле и Суттунгу придется попросить Гуннлёд открыть тайник. Бегите в город и войдите в тайник. Если вы выполнили задание «Подарок из прошлого», то выберите любовную сцену с дочерью Суттунга. Когда герой проснется, обыщите тайник и наберите мёда. Покиньте пещеру.
Вас ждет сражение с Суттунгом, так как Локи рассказал ему о ваших намерениях. Суттунг хоть и нетрезв, но невероятно силен. Самая коварная его атака — ледяной дождь. Когда он идет, скорее укройтесь родом с факелами. В противном случае скорость персонажа будет замедлена вдвое и вам вряд ли удастся победить врага.
Цена мудрости
Доберитесь до колодца Мимира. Перед входом в пещеру вас снова встретит Локи. Придется сразиться с ним. Этот враг очень быстрый, поэтому без навыка «На волоске от смерти» его одолеть практически невозможно. Не пытайтесь использовать лук, потому как Локи практически сразу после прицеливания исчезнет. Дождитесь, пока босс попытается нанести атаку и увернитесь. Когда время замедлится, сделайте несколько коротких ударов. Повторяйте эти действия для победы.
Смотрите видеоролик и бегите к колодцу Мимира в пещеру перед вами. По окончании кат-сцены переместитесь в реальный мир. Чтобы сэкономить время и проснуться, откройте глобальную карту найдите и нажмите на иконку «глаза».
Судьба на привязи
Это финальный квест в мифическом мире богов. Встретьтесь с Тюром и поговорите с ним. По завершении кат-сцены сразитесь с волком Фенриром. Рекомендуемая мощь для сражения с ним — 280, но вы можете попытать удачу и на меньшем значении (в зависимости от того, на каком уровне сложности вы проходите игру).
Круглый год — Маршак С.
Январь
Открываем календарь
Начинается январь.
В январе, в январе
Много снегу на дворе.
Снег — на крыше, на крылечке,
Солнце в небе голубом.
В нашем доме топят печки.
В небо дым идет столбом.
Февраль
Дуют ветры в феврале,
Воют в трубах громко.
Змейкой мчится по земле
Легкая поземка.
Поднимаясь, мчатся вдаль
Самолетов звенья.
Это празднует февраль
Армии рожденье.
Рыхлый снег темнеет в марте.
Тают льдинки на окне.
Зайчик бегает по парте
И по карте
На стене.
Апрель
Апрель, апрель!
На дворе звенит капель.
По полям бегут ручьи,
На дорогах лужи.
Скоро выйдут муравьи
После зимней стужи.
Пробирается медведь
Сквозь лесной валежник.
Стали птицы песни петь,
И расцвел подснежник.
Распустился ландыш в мае
В самый праздник — в первый день.
Май цветами провожая,
Распускается сирень.
Пришел июнь.
«Июнь! Июнь!»
В саду щебечут птицы…
На одуванчик только дунь
И весь он разлетится.
Сенокос идет в июле,
Где-то гром ворчит порой.
И готов покинуть улей
Молодой пчелиный рой.
Август
Собираем в августе
Урожай плодов.
Много людям радости
После всех трудов.
Солнце над просторными
Нивами стоит.
И подсолнух зернами
Черными
Набит.
Сентябрь
Ясным утром сентября
Хлеб молотят села,
Мчатся птицы за моря
И открылась школа.
Октябрь
В октябре, в октябре
Частый дождик на дворе.
На лугах мертва трава,
Замолчал кузнечик.
Заготовлены дрова
На зиму для печек.
Ноябрь
День седьмого ноября
Красный день календаря.
Погляди в свое окно:
Все на улице красно.
Вьются флаги у ворот,
Пламенем пылая.
Видишь, музыка идет
Там, где шли трамваи.
Весь народ — и млад и стар
Празднует свободу.
И летит мой красный шар
Прямо к небосводу!
Декабрь
В декабре, в декабре
Все деревья в серебре.
Нашу речку, словно в сказке,
За ночь вымостил мороз,
Обновил коньки, салазки,
Елку из лесу привез.
Елка плакала сначала
От домашнего тепла.
Утром плакать перестала,
Задышала, ожила.
Чуть дрожат ее иголки,
На ветвях огни зажглись.
Как по лесенке, по елке
Огоньки взбегают ввысь.
Блещут золотом хлопушки.
Серебром звезду зажег
Добежавший до верхушки
Самый смелый огонек.
Год прошел, как день вчерашний.
Над Москвою в этот час
Бьют часы Кремлевской башни
Свой салют — двенадцать раз.
Новое в блогах
«Этот человек будет южного рода и дважды изменит внешность. Большие бедствия потерпит от него Русь, он погибнет от смертельной раны », — сказал когда-то схимонах Авель, передает Коррупция.Инфо
В пророчестве несколько не понятно почему именно с юга. Однако, то что речь идет о преемнике великана Бориса не оставляет место для фантазии
За свои предсказания монах Авель жестоко поплатился. Он предсказал, когда умрут императрица Екатерина II и император Павел I, предсказал нашествия французов и сожжения Москвы, за что попал в тюрьму. Там он провел 20 лет, а затем по приказу императора Николая I Авель был заточен в Спасо-Ефимьевський монастырь, где и умер. В «Русской старине» за 1875 год были напечатаны выдержки из писем Авеля, с его «Жития» и «зело престрашных книг», в которых по мнению экспертов, и было пророчество для России.
«После семи десятков лет запустения бесы уйдут из России. Те, что останутся, будут переодеваться в «овечьи личины», оставаясь при этом хищными волками. Бесы будут править Русью, но под другими знаменами. На Руси появится второй Борис, титан-великан. Россия окажется на грани распада и уничтожения, и под видом возрождения былого величия будет уничтожаться последнее. После многих лет гадости и запустения, когда бесы будут терзать Россию, великан неожиданно уйдет, оставив после себя множество загадок. Великан будет блуждать по лабиринту, а на плечах у него будет сидеть невысокий человек с черным лицом( так называли иностранных шпионов). Он будет наполовину лысый наполовину волосатый и долго останется неизвестным, а потом будет выполнять роль слуги.
Этот человек будет южного рода и дважды изменит внешность.
Большие бедствия потерпит от него Русь, но пришел он и погибнет от смертельной раны. Будет война в горах, на Кавказе продолжительностью 15 лет, потом третья Таврическая война, там появится полумесяц и разделенная Таврида будет кровоточить. И потом посадят на престол несмышленого юношу, но его вместе со свитой объявят самозванцами и погонят с Руси.
Бесы, рвущихся к власти, разобьются о медвежью голову и лапы, в которые воплотится дух предков русских. И придут самые страшные для Руси десять царей на час, тридцать тиранов на час: человек со шлемом и забралом, не раскрывает своего лица, безликий меченосец, закованный в кольчугу, проливающий кровь. Он из болота, а глаза его отливают зеленью, будет у власти, когда у него сойдутся две пятерки. Он упадет, но опять поднимется до высот и станет мстить всем за унижение. Его долго не смогут свалить, но потом он будет сброшен в бездну.
Другой будет длинноносым, ненавистным всем, но сплотит вокруг себя большую силу. Человек, сидящий на двух престолах соблазнит еще пять таких же, как он, но на четвертой ступеньке лестницы они упадут бесславно. Человек с нечистой кожей. Он будет наполовину лысый наполовину волосатый. Мелькнет метеором меченый и на смену ему придет Хромой, искалеченный, который будет страшно цепляться за власть. Затем Большая Дама с золотыми волосами приведет тройку золотых колесниц.
Hа самом юге черного арапського царства возникнет вождь в голубой чалме. Будет он метать страшные молнии и многие страны превратит в пепел. Будет большая изнурительная война креста с полумесяцем, в которую вмешаются мавры продолжительностью в 15 лет. Разрушится Карфаген, который будет возрожден и князь Карфагена будет третьим столпом объединения войск полумесяца. В этой войне будет три волны — туда и обратно. Когда страшная гибель грозит всем, придет Стремительный Государь, Великий Всадник, недолго правящий великий государь, Великий Гончар. Буде он душой и помыслами чист и обрушит меч свой на разбойников и воров. Hи одна тать не избежит расправы или позора. Пять бояр, близких к царю, будут преданы суду. Первый боярин — судья. Второй боярин бежит за границу и будет там пойман. Третий будет воевода. Четвертым будет рыжий. Пятого боярина найдут мертвым в своей постели. Начнется крупное обновление.
На Руси будет большая радость — возвращение короны и принятие под корону всего большого древа ».
Гадкий утёнок
Хорошо было за городом! Стояло лето, рожь уже пожелтела, овсы зеленели, сено было сметано в стога; по зеленому лугу расхаживал длинноногий аист и болтал по-египетски — он выучился этому языку от матери. За полями и лугами шли большие леса с глубокими озерами в чаще. Да, хорошо было за городом! Прямо на солнышке лежала старая усадьба, окруженная глубокими канавами с водой; от самого строения вплоть до воды рос лопух, да такой большой, что маленькие ребятишки могли стоять под самыми крупными из его листьев во весь рост. В самой чаще лопуха было так же глухо и дико, как в густом лесу, и вот там-то сидела на яйцах утка. Сидела она уже давно, и ей порядком надоело это сидение — ее мало навещали: другим уткам больше нравилось плавать по канавкам, чем сидеть в лопухе да крякать с нею. Наконец яичные скорлупки затрещали.
— Пи! Пи! — послышалось из них, яичные желтки ожили и повысунули из скорлупок носики.
— Живо! Живо! — закрякала утка, и утята заторопились, кое-как выкарабкались и начали озираться кругом, разглядывая зеленые листья лопуха; мать не мешала им — зеленый свет полезен для глаз.
— Как мир велик! — сказали утята.
Еще бы! Теперь у них было куда больше места, чем тогда, когда они лежали в яйцах.
— А вы думаете, что тут и весь мир? — сказала мать. — Нет! Он идет далеко-далеко, туда, за сад, в поле священника, но там я отроду не бывала. Ну, все, что ли, вы тут? — И она встала. — Ах, нет, не все! Самое большое яйцо целехонько! Да скоро ли этому будет конец! Право, мне уж надоело.
И она уселась опять.
— Ну, как дела? — заглянула к ней старая утка.
— Да вот еще одно яйцо остается! — сказала молодая утка. — Сижу, сижу, а все толку нет! Но посмотри-ка на других! Просто прелесть! Ужасно похожи на отца! А он-то, негодный, и не навестил меня ни разу!
— Постой-ка, я взгляну на яйцо! — сказала старая утка. — Может статься, это индюшечье яйцо! Меня тоже надули раз! Ну и маялась же я, как вывела индюшат! Они страсть как боятся воды; уж я и крякала, и звала, и толкала их в воду — не идут, да и конец! Дай мне взглянуть на яйцо! Ну, так и есть! Индюшечье! Брось-ка его да ступай, учи других плавать!
— Посижу уж еще! — сказала молодая утка. — Сидела столько, что можно посидеть и еще немножко.
— Как угодно! — сказала старая утка и ушла. Наконец затрещала скорлупка и самого большого яйца.
— Пи! Пи! — и оттуда вывалился огромный некрасивый птенец. Утка оглядела его.
— Ужасно велик! — сказала она. — И совсем не похож на остальных! Неужели это индюшонок? Ну да в воде-то он у меня побывает, хоть бы мне пришлось столкнуть его туда силой!
На другой день погода стояла чудесная, зеленый лопух весь был залит солнцем. Утка со всею своею семьей отправилась к канаве. Бултых! — и утка очутилась в воде.
— За мной! Живо! — позвала она утят, и те один за другим тоже бултыхнулись в воду.
Сначала вода покрыла их с головками, но затем они вынырнули и поплыли так, что любо. Лапки у них так и работали; некрасивый серый утенок не отставал от других.
— Какой же это индюшонок? — сказала утка. — Ишь как славно гребет лапками, как прямо держится! Нет, это мой собственный сын! Да он вовсе и не дурен, как посмотришь на него хорошенько! Ну, живо, живо, за мной! Я сейчас введу вас в общество: мы отправимся на птичий двор. Но держитесь ко мне поближе, чтобы кто-нибудь не наступил на вас, да берегитесь кошек!
Скоро добрались и до птичьего двора. Батюшки! Что тут был за шум и гам! Две семьи дрались из-за одной угриной головки, и в конце концов она досталась кошке.
— Вот как идут дела на белом свете! — сказала утка и облизнула язычком клюв: ей тоже хотелось отведать угриной головки. — Ну, ну, шевелите лапками! — сказала она утятам. — Крякните и поклонитесь вон той старой утке! Она здесь знатнее всех! Она испанской породы и потому такая жирная. Видите, у нее на лапке красный лоскуток? Как красиво! Это знак высшего отличия, какого только может удостоиться утка. Люди дают этим понять, что не желают потерять ее; по этому лоскутку ее узнают и люди, и животные. Ну, живо! Да не держите лапки вместе! Благовоспитанный утенок должен держать лапки врозь и выворачивать их наружу, как папаша с мамашей! Вот так! Кланяйтесь теперь и крякайте!
Они так и сделали, но другие утки оглядывали их и громко говорили:
— Ну, вот еще целая орава! Точно нас мало было! А один-то какой безобразный! Его уж мы не потерпим!
И сейчас же одна утка подскочила и клюнула его в шею.
— Оставьте его! — сказала утка-мать. — Он вам ведь ничего не сделал!
— Положим, но он такой большой и странный! — отвечала забияка. — Ему и надо задать хорошенько!
— Славные у тебя детки! — сказала старая утка с красным лоскутком на лапке. — Все очень милы, кроме одного. Этот не удался! Хорошо бы его переделать!
— Никак нельзя, ваша милость! — ответила утка-мать. — Он некрасив, но у него доброе сердце, и плавает он не хуже, смею даже сказать, лучше других. Я думаю, что он вырастет, похорошеет или станет со временем поменьше. Он залежался в яйце, оттого и не совсем удался. — И она провела носиком по перышкам большого утенка. — Кроме того, он селезень, а ему красота не так нужна. Я думаю, что он возмужает и пробьет себе дорогу!
— Остальные утята очень-очень милы! — сказала старая утка. — Ну, будьте же как дома, а найдете угриную головку, можете принести ее мне.
Вот они и стали вести себя, как дома. Только бедного утенка, который вылупился позже всех и был такой безобразный, клевали, толкали и осыпали насмешками решительно все — и утки, и куры.
— Он больно велик! — говорили все, а индюк, который родился со шпорами на ногах и потому воображал себя императором, надулся и, словно корабль на всех парусах, подлетел к утенку, поглядел на него и пресердито залопотал; гребешок у него так весь и налился кровью. Бедный утенок просто не знал, что ему делать, как быть. И надо же ему было уродиться таким безобразным посмешищем для всего птичьего двора!
Так прошел первый день, затем пошло еще хуже. Все гнали бедняжку, даже братья и сестры сердито говорили ему: «Хоть бы кошка утащила тебя, несносного урода!» — а мать прибавляла: «Глаза бы мои тебя не видали!» Утки клевали его, куры щипали, а девушка, которая давала птицам корм, толкала ногою.
Не выдержал утенок, перебежал двор и — через изгородь! Маленькие птички испуганно вспорхнули из кустов.
«Они испугались меня — такой я безобразный!» — подумал утенок и пустился с закрытыми глазами дальше, пока не очутился в болоте, где жили дикие утки. Усталый и печальный он просидел тут всю ночь.
Утром утки вылетели из гнезд и увидали нового товарища.
— Ты кто такой? — спросили они, а утенок вертелся, раскланиваясь на все стороны, как умел.
— Ты пребезобразный! — сказали дикие утки. — Но нам до этого нет дела, только не вздумай породниться с нами!
Бедняжка! Где уж ему было и думать об этом! Лишь бы позволили ему посидеть тут в камышах да попить болотной водицы.
Два дня провел он в болоте, на третий явились два диких гусака. Они недавно вылупились из яиц и потому выступали с большим форсом.
— Слушай, дружище! — сказали они. — Ты такой урод, что, право, нравишься нам! Хочешь бродить с нами и быть вольной птицей? Недалеко отсюда, в другом болоте, живут премиленькие дикие гусыни-барышни. Они умеют говорить «рап, рап!» Ты такой урод, что — чего доброго — будешь иметь у них большой успех!
«Пиф! паф!» — раздалось вдруг над болотом, и оба гусака упали в камыши мертвыми: вода окрасилась кровью. «Пиф! паф!» — раздалось опять, и из камышей поднялась целая стая диких гусей. Пошла пальба. Охотники окружили болото со всех сторон; некоторые из них сидели в нависших над болотом ветвях деревьев. Голубой дым облаками окутывал деревья и стлался над водой. По болоту шлепали охотничьи собаки; камыш качался из стороны в сторону. Бедный утенок был ни жив ни мертв от страха и только хотел спрятать голову под крыло, как глядь — перед ним охотничья собака с высунутым языком и сверкающими злыми глазами. Она приблизила к утенку свою пасть, оскалила острые зубы и — шлеп, шлеп — побежала дальше.
— Слава Богу! — перевел дух утенок. — Слава Богу! Я так безобразен, что даже собаке не хочется укусить меня!
И он притаился в камышах; над головою его то и дело летали дробинки, раздавались выстрелы.
Пальба стихла только к вечеру, но утенок долго еще боялся пошевелиться. Прошло еще несколько часов, пока он осмелился встать, оглядеться и пуститься бежать дальше по полям и лугам. Дул такой сильный ветер, что утенок еле-еле мог двигаться.
К ночи он добежал до бедной избушки. Избушка так уже обветшала, что готова была упасть, да не знала, на какой бок, оттого и держалась. Ветер так и подхватывал утенка — приходилось упираться в землю хвостом!
Ветер, однако, все крепчал; что было делать утенку? К счастью, он заметил, что дверь избушки соскочила с одной петли и висит совсем криво: можно было свободно проскользнуть через эту щель в избушку. Так он и сделал.
В избушке жила старушка с котом и курицей. Кота она звала сыночком; он умел выгибать спинку, мурлыкать и даже испускать искры, если его гладили против шерсти. У курицы были маленькие, коротенькие ножки, ее и прозвали Коротконожкой; она прилежно несла яйца, и старушка любила ее, как дочку.
Утром пришельца заметили: кот начал мурлыкать, а курица клохтать.
— Что там? — спросила старушка, осмотрелась кругом и заметила утенка, но по слепоте своей приняла его за жирную утку, которая отбилась от дому.
— Вот так находка! — сказала старушка. — Теперь у меня будут утиные яйца, если только это не селезень. Ну да увидим, испытаем!
И утенка приняли на испытание, но прошло недели три, а яиц все не было. Господином в доме был кот, а госпожою курица, и оба всегда говорили: «Мы и свет!» Они считали самих себя половиной всего света, притом — лучшею его половиной. Утенку же казалось, что можно на этот счет быть и другого мнения. Курица, однако, этого не потерпела.
— Умеешь ты нести яйца? — спросила она утенка.
— Так и держи язык на привязи!
— Умеешь ты выгибать спинку, мурлыкать и испускать искры?
— Так и не суйся со своим мнением, когда говорят умные люди!
И утенок сидел в углу, нахохлившись. Вдруг вспомнились ему свежий воздух и солнышко, и ему страшно захотелось поплавать. Он не выдержал и сказал об этом курице.
— Да что с тобой?! — спросила она. — Бездельничаешь, вот тебе блажь в голову и лезет! Неси-ка яйца или мурлычь — дурь-то и пройдет!
— Ах, плавать по воде так приятно! — сказал утенок. — А что за наслаждение нырять в самую глубь с головой!
— Хорошо наслаждение! — сказала курица. — Ты совсем рехнулся! Спроси у кота — он умнее всех, кого я знаю, — нравится ли ему плавать или нырять! О себе самой я уж не говорю! Спроси, наконец, у нашей старушки госпожи: умнее ее нет никого в свете! По-твоему, и ей хочется плавать или нырять с головой?
— Вы меня не понимаете! — сказал утенок.
— Если уж мы не понимаем, так кто тебя и поймет! Что ж, ты хочешь быть умнее кота и госпожи, не говоря уже обо мне? Не дури, а благодари-ка лучше Создателя за все, что для тебя сделали! Тебя приютили, пригрели, тебя окружает такое общество, в котором ты можешь чему-нибудь научиться, но ты — пустая голова, и говорить-то с тобой не стоит! Уж поверь мне! Я желаю тебе добра, потому и браню тебя: по этому всегда узнаются истинные друзья! Старайся же нести яйца или выучись мурлыкать да пускать искры!
— Я думаю, мне лучше уйти отсюда куда глаза глядят! — сказал утенок.
— И с Богом! — отвечала курица.
И утенок ушел, плавал и нырял с головой, но все животные по-прежнему презирали его за безобразие.
Настала осень; листья на деревьях пожелтели и побурели; ветер подхватывал и кружил их по воздуху; наверху, в небе, стало так холодно, что тяжелые облака сеяли градом и снегом, а на изгороди сидел ворон и каркал от холода во все горло. Брр! Замерзнешь при одной мысли о таком холоде! Плохо приходилось бедному утенку.
Раз вечером, когда солнышко еще так славно сияло на небе, из-за кустов поднялась целая стая чудных больших птиц; утенок сроду не видал таких красавцев: все они были белы как снег, с длинными, гибкими шеями! То были лебеди. Они испустили какой-то странный крик, взмахнули великолепными большими крыльями и полетели с холодных лугов в теплые края, за синее море. Они поднялись высоко-высоко, а бедного утенка охватило какое-то странное волнение. Он завертелся в воде, как волчок, вытянул шею и тоже испустил такой громкий и странный крик, что и сам испугался. Чудные птицы не шли у него из головы, и, когда они окончательно скрылись из виду, он нырнул на самое дно, вынырнул опять и был словно вне себя. Утенок не знал, как зовут этих птиц, куда они летели, но полюбил их, как не любил до сих пор никого. Он не завидовал их красоте: ему и в голову не могло прийти пожелать походить на них; он рад бы был и тому, чтоб хоть утки-то его от себя не отталкивали. Бедный безобразный утенок!
А зима стояла холодная-прехолодная. Утенку приходилось плавать по воде без отдыха, чтобы не дать ей замерзнуть совсем, но с каждою ночью свободное ото льда пространство становилось все меньше и меньше. Морозило так, что ледяная кора трещала. Утенок без устали работал лапками, но под конец обессилел, приостановился и весь обмерз.
Рано утром мимо проходил крестьянин, увидал примерзшего утенка, разбил лед своим деревянным башмаком и принес птицу домой к жене. Утенка отогрели.
Но вот дети вздумали поиграть с ним, а он вообразил, что они хотят обидеть его, и шарахнулся со страха прямо в подойник с молоком — молоко все расплескалось. Женщина вскрикнула и всплеснула руками; утенок между тем влетел в кадку с маслом, а оттуда — в бочонок с мукой. Батюшки, на что он был похож! Женщина вопила и гонялась за ним с угольными щипцами, дети бегали, сшибая друг друга с ног, хохотали и визжали. Хорошо, что дверь стояла отворенной: утенок выбежал, кинулся в кусты прямо на свежевыпавший снег и долго-долго лежал там почти без чувств.
Было бы чересчур печально описывать все злоключения утенка во время суровой зимы. Когда же солнышко опять пригрело землю своими теплыми лучами, он лежал в болоте, в камышах. Запели жаворонки, пришла весна-красна.
Утенок взмахнул крыльями и полетел; теперь крылья его шумели и были куда крепче прежнего. Не успел он опомниться, как уже очутился в большом саду. Яблони стояли все в цвету, душистая сирень склоняла свои длинные зеленые ветви над извилистым каналом.
Ах, как тут было хорошо, как пахло весною! Вдруг из чащи тростника выплыли три чудных белых лебедя. Они плыли так легко и плавно, точно скользили по воде. Утенок узнал красивых птиц, и его охватила какая-то странная грусть.
«Полечу-ка я к этим царственным птицам; они, наверное, убьют меня за мою дерзость, за то, что я, такой безобразный, осмелился приблизиться к ним, но пусть! Лучше быть убитым ими, чем сносить щипки уток и кур, толчки птичницы да терпеть холод и голод зимою!»
И он слетел в воду и поплыл навстречу красавцам лебедям, которые, завидя его, тоже устремились к нему.
— Убейте меня! — сказал бедняжка и опустил голову, ожидая смерти, но что же увидал он в чистой, как зеркало, воде? Свое собственное отражение, но он был уже не безобразною темно-серою птицей, а — лебедем!
Не беда появиться на свет в утином гнезде, если вылупился из лебединого яйца!
Теперь он был рад, что перенес столько горя и бедствий: он лучше мог теперь оценить свое счастье и все окружавшее его великолепие. Большие лебеди плавали вокруг него и ласкали его, гладя клювами по перышкам.
В сад прибежали маленькие дети; они стали бросать лебедям хлебные крошки и зерна, а самый маленький из них закричал:
И все остальные подхватили:
— Да, новый, новый! — хлопали в ладоши и приплясывали от радости; потом побежали за отцом с матерью, и опять бросали в воду крошки хлеба и пирожного.
Все говорили, что новый красивее всех. Такой молоденький, прелестный!
И старые лебеди склонили перед ним головы.
А он совсем смутился и спрятал голову под крыло, сам не зная зачем. Он был чересчур счастлив, но нисколько не гордился: доброе сердце не знает гордости, помня то время, когда все его презирали и гнали. А теперь все говорят, что он прекраснейший между прекрасными птицами! Сирень склоняла к нему в воду свои душистые ветви; солнышко светило так славно. И вот крылья его зашумели, стройная шея выпрямилась, а из груди вырвался ликующий крик:
— Нет, о таком счастье я и не мечтал, когда был еще безобразным утенком!