овес нынче дорог откуда цитата
Овёс нынче дорог
Цитата из романа «Золотой телёнок» (1931 г.) советских писателей Ильи Ильфа (1897 – 1937) и Евгения Петрова (1903 – 1942), ч. 1 гл. 8. Слова художника Копытто, который писал портреты овсом. Фразой «Овёс нынче дорог» он объяснил высокую стоимость его картин:
«Город всегда любил живопись, и четыре художника, издавна здесь обитавшие, основали группу «Диалектический станковист». Они писали портреты ответственных работников и сбывали их в местный музей живописи. С течением времени число незарисованных ответработников сильно уменьшилось, что заметно снизило заработки диалектических станковистов. Но это было еще терпимо. Годы страданий начались с тех пор, когда в город приехал новый художник Феофан Копытто.
Первая его работа вызвала в городе большой шум. Это был портрет заведующего гостиничным трестом. Феофан Копытто оставил станковистов далеко позади. Заведующий гостиничным трестом был изображен не масляными красками, не акварелью, не углем, не темперой, не пастелью, не гуашью и не свинцовым карандашом. Он был сработан из овса. И когда художник Копытто перевозил на извозчике картину в музей, лошадь беспокойно оглядывалась и ржала.
С течением времени Копытто стал употреблять также и другие злаки. Имели громкий успех портреты из проса, пшеницы и мака, смелые наброски кукурузой и ядрицей, пейзажи из риса и натюрморты из пшена.
Сейчас он работал над групповым портретом. Большое полотно изображало заседание окрплана. Эту картину Феофан готовил из фасоли и гороха. Но в глубине души он остался верен овсу, который сделал ему карьеру и сбил с позиций диалектических станковистов.
— Овсом оно, конечно, способнее! — воскликнул Остап. — А Рубенс-то с Рафаэлем дураки — маслом старались! Мы тоже дураки, вроде Леонардо да Винчи. Дайте нам желтой эмалевой краски.
Расплачиваясь с разговорчивым продавцом, Остап спросил:
— Да. Кстати. Кто такой Плотский-Поцелуев? А то мы, знаете, не здешние, не в курсе дел.
— Товарищ Плотский-Поцелуев — известный работник центра, наш горожанин. Теперь из Москвы в отпуск приехал.
— Все понятно, — сказал Остап, — спасибо за информацию. До свидания!
На улице молочные братья завидели диалектических станковистов. Все четверо, с лицами грустными и томными, как у цыган, стояли на перекрестке. Рядом с ними торчали мольберты, составленные в ружейную пирамиду.
— Что, служивые, плохо? — спросил Остап. — Упустили Плотского-Поцелуева?
— Упустили! — Застонали художники. — Из рук ушел.
— Феофан перехватил? — спросил Остап, обнаруживая хорошее знакомство с предметом.
— Уже пишет, халтурщик, — ответил заместитель Генриха Наваррского. — Овсом. К старой манере, говорит, перехожу. Жалуется, лабазник, на кризис жанра.
— А где ателье этого деляги? — полюбопытствовал Остап. — Хочется бросить взгляд.
Художники, у которых было много свободного времени, охотно повели Остапа и Балаганова к Феофану Копытто. Феофан работал у себя в садике, на открытом воздухе. Перед ним на табуретке сидел товарищ Плотский-Поцелуев, человек, видимо, робкий. Он, не дыша, смотрел на художника, который, как сеятель на трехчервонной бумажке, захватывал горстями овес из лукошка и бросал его на холст. Копытто хмурился. Ему мешали воробьи. Они дерзко подлетали к картине и выклевывали из нее отдельные детали.
— Сколько вы получите за эту картину? — застенчиво спросил Поцелуев.
Феофан приостановил сев, критически посмотрел на свое произведение и задумчиво ответил:
— Что ж. Рублей двести пятьдесят музей за нее даст.
— А овес-то нынче, — сказал Копытто певуче, — не укупишь. Он дорог, овес-то!
— Ну, как яровой клин? — спросил Остап, просовывая голову сквозь решетку садика. — Посевкампания, я вижу, проходит удачно! На сто процентов? Но все это чепуха по сравнению с тем, что я видел в Москве. Там один художник сделал картину из волос. Большую картину со многими фигурами и, заметьте, идеологически выдержанную, хотя художник и пользовался волосами беспартийных, — был такой грех. Но идеологически, повторяю, картина была замечательно выдержана. Называлась она «Дед Пахом и трактор в ночном». Это была такая строптивая картина, что с ней уже и не знали, что делать. Иногда волосы на ней вставали дыбом. А в один прекрасный день она совершенно поседела, и от деда Пахома с его трактором не осталось и следа. Но художник успел отхватить за выдумку тысячи полторы. Так что вы не очень обольщайтесь, товарищ Копытто. Овес вдруг прорастет, ваши картины заколосятся, и вам уже больше никогда не придется снимать урожай.»
Откуда фраза «овёс нынче дорог»? В каком произведении впервые встретилась?
Выражение «овёс нынче дорог» большинство, наверное, помнит по романам Ильфа и Петрова
В первом случае его произносит Остап Бендер, иронически вопрошая Коробейникова, почему он так дорого просит за сведения о стульях:
А во втором случае эта фраза фигурирует в разговоре о рисовании картины овсом. Произносит её Мухин:
Но на самом деле впервые эта фраза встречается в повести Аркадия Аверченко «Подходцев и другие», написанной в 1917 году. Там извозчик, объясняя, почему так медленно едет лошадь, сказал:
А Ильф и Петров вложили это выражение в уста Остапа в разговоре с Коробейниковым, явно отсылая читателя к произведению Аверченко.
Эта фраза возникла из книги Алексея Максимовича Горького «Жизнь Клима Самгина». Книгу не читал, а вот сериал смотрел не раз, ещё в школьные годы. Там есть эпизод, когда Клим Самгин катается на коньках, находясь на зимней, замерзшей реке. При нём были дети. Один мальчик провалился под лёд, а Клим не смог, не захотел ничего сделать чтобы ему помочь и спасти жизнь. Так как был человек очень нерешительный. Его мучили угрызения совести, потому что он повёл себя нерешительно.А потом ему почудился голос, который спрашивал его: А был ли Мальчик то? Может мальчика то и не было? Этим он как бы успокаивал свою совесть. Сейчас выражение применяется в ироническом смысле, когда хотят выразить сомнение в самом существовании данного факта, не отрицая впрямую его наличия, но в то же время подразумевая что нету и никаких доказательств обратного.
Мем «вы всё врёти!» обычно используется в связке с политическими новостями и сентенциями.
Появился он из-за наглого поведения российских политиков, которое голословно отрицают любые тяжеловесные обвинения, даже не удосуживаясь находить правдоподобные основания для этого.
Я предположил бы, что одно из первых обоснований духе: ”я художник, я так вижу” принадлежит внецианскому маньеристу Паоло Веронезе.
Этот виднейший художник написал, в числе прочего, ряд крупных полотен и фресок. На которых позволил себе некоторые вольности. вероятно, работай он во Флоренции или Риме, это воспринималось бы нормально. Венеция же имела свою специфику. В частности, здесь довольно сильно влияние византийского искусства.
В 1573 году Веронезе заканчивает для одной из венецианских церквей крупное полотно “Тайная вечеря”.
Все знают “ Тайную вечерю” работы Леонардо да Винчи. Все знают, и наверное, потому эту фреску можно условно считать “эталонной”.
У вас появились вопросы?
Вот и у приемной комиссии они появились. а заодно у инквизиции.
Основной вопрос звучал примерно так:
“ Что здесь делают все эти люди?”.
На что что Веронезе да, по-моему, замечательный и исчерпывающий ответ в стиле: “ я художник, я так вижу!”.
Впрочем, он действительно был художником. И великолепным.
Так что члены инквизиции поняли его тонкую душу и вошли в положение, не наложив никаких особых санкций. А всего-навсего распределив их исправить работу, приведя ее в соответствие с традиционным пониманием сюжета.
Так, что с тех пор полотно именуется “Пир в доме Левия”.
Овес нынче дорог откуда цитата
Илья Ильф, Евгений Петров
Посвящается Валентину Петровичу Катаеву
В уездном городе N было так много парикмахерских заведений и бюро похоронных процессий, что казалось, жители города рождаются лишь затем, чтобы побриться, остричься, освежить голову вежеталем и сразу же умереть. А на самом деле в уездном городе N люди рождались, брились и умирали довольно редко. Жизнь города N была тишайшей. Весенние вечера были упоительны, грязь под луною сверкала, как антрацит, и вся молодежь города до такой степени была влюблена в секретаршу месткома коммунальников, что это мешало ей собирать членские взносы.
Вопросы любви и смерти не волновали Ипполита Матвеевича Воробьянинова, хотя этими вопросами по роду своей службы он ведал с девяти утра до пяти вечера ежедневно с получасовым перерывом для завтрака.
По утрам, выпив из морозного, с жилкой, стакана свою порцию горячего молока, поданного Клавдией Ивановной, он выходил из полутемного домика на просторную, полную диковинного весеннего света улицу имени товарища Губернского. Это была приятнейшая из улиц, какие встречаются в уездных городах. По левую руку за волнистыми зеленоватыми стеклами серебрились гробы похоронного бюро «Нимфа». Справа за маленькими, с обвалившейся замазкой окнами угрюмо возлежали дубовые пыльные и скучные гробы гробовых дел мастера Безенчука. Далее «Цирульный мастер Пьер и Константин» обещал своим потребителям «холю ногтей» и «ондулянсион на дому». Еще дальше расположилась гостиница с парикмахерской, а за нею на большом пустыре стоял палевый теленок и нежно лизал поржавевшую, прислоненную к одиноко торчащим воротам вывеску:
Хотя похоронных дел было множество, но клиентура у них была небогатая. «Милости просим» лопнуло еще за три года до того, как Ипполит Матвеевич осел в городе N, а мастер Безенчук пил горькую и даже однажды пытался заложить в ломбарде свой лучший выставочный гроб.
Люди в городе N умирали редко, и Ипполит Матвеевич знал это лучше кого бы то ни было, потому что служил в загсе, где ведал столом регистрации смертей и браков.
Стол, за которым работал Ипполит Матвеевич, походил на старую надгробную плиту. Левый угол его был уничтожен крысами. Хилые его ножки тряслись под тяжестью пухлых папок табачного цвета с записями, из которых можно было почерпнуть все сведения о родословных жителей города N и о генеалогических древах, произросших на скудной уездной почве.
В пятницу 15 апреля 1927 года Ипполит Матвеевич, как обычно, проснулся в половине восьмого и сразу же просунул нос в старомодное пенсне с золотой дужкой. Очков он не носил. Однажды, решив, что носить пенсне негигиенично, Ипполит Матвеевич направился к оптику и купил очки без оправы, с позолоченными оглоблями. Очки с первого раза ему понравились, но жена (это было незадолго до ее смерти) нашла, что в очках он – вылитый Милюков, и он отдал очки дворнику. Дворник, хотя и не был близорук, к очкам привык и носил их с удовольствием.
– Бонжур! – пропел Ипполит Матвеевич самому себе, спуская ноги с постели. «Бонжур» указывало на то, что Ипполит Матвеевич проснулся в добром расположении. Сказанное при пробуждении «гут морген» обычно значило, что печень пошаливает, что пятьдесят два года – не шутка и что погода нынче сырая.
Ипполит Матвеевич сунул сухощавые ноги в довоенные штучные брюки, завязал их у щиколоток тесемками и погрузился в короткие мягкие сапоги с узкими квадратными носами. Через пять минут на Ипполите Матвеевиче красовался лунный жилет, усыпанный мелкой серебряной звездой, и переливчатый люстриновый пиджачок. Смахнув со своих седин оставшиеся после умывания росинки, Ипполит Матвеевич зверски пошевелил усами, в нерешительности потрогал рукою шероховатый подбородок, провел щеткой по коротко остриженным алюминиевым волосам и, учтиво улыбаясь, двинулся навстречу входившей в комнату теще – Клавдии Ивановне.
– Эпполе-эт, – прогремела она, – сегодня я видела дурной сон.
Слово «сон» было произнесено с французским прононсом.
Ипполит Матвеевич поглядел на тещу сверху вниз. Его рост доходил до ста восьмидесяти пяти сантиметров, и с такой высоты ему легко и удобно было относиться к теще с некоторым пренебрежением.
Клавдия Ивановна продолжала:
– Я видела покойную Мари с распущенными волосами и в золотом кушаке.
От пушечных звуков голоса Клавдии Ивановны дрожала чугунная лампа с ядром, дробью и пыльными стеклянными цацками.
– Я очень встревожена. Боюсь, не случилось бы чего.
Последние слова были произнесены с такой силой, что каре волос на голове Ипполита Матвеевича колыхнулось в разные стороны. Он сморщил лицо и раздельно сказал:
– Ничего не будет, маман. За воду вы уже вносили?
Оказывается, что не вносили. Калоши тоже не были помыты. Ипполит Матвеевич не любил своей тещи. Клавдия Ивановна была глупа, и ее преклонный возраст не позволял надеяться на то, что она когда-нибудь поумнеет. Скупа она была до чрезвычайности, и только бедность Ипполита Матвеевича не давала развернуться этому захватывающему чувству. Голос у нее был такой силы и густоты, что ему позавидовал бы Ричард Львиное Сердце, от крика которого, как известно, приседали кони. И кроме того, – что было самым ужасным, – Клавдия Ивановна видела сны. Она видела их всегда. Ей снились девушки в кушаках, лошади, обшитые желтым драгунским кантом, дворники, играющие на арфах, архангелы в сторожевых тулупах, прогуливающиеся по ночам с колотушками в руках, и вязальные спицы, которые сами собой прыгали по комнате, производя огорчительный звон. Пустая старуха была Клавдия Ивановна. Вдобавок ко всему под носом у нее выросли усы, и каждый ус был похож на кисточку для бритья.
Ипполит Матвеевич, слегка раздраженный, вышел из дому.
У входа в свое потасканное заведение стоял, прислонясь к дверному косяку и скрестив руки, гробовых дел мастер Безенчук. От систематических крахов своих коммерческих начинаний и от долговременного употребления внутрь горячительных напитков глаза мастера были ярко-желтыми, как у кота, и горели неугасимым огнем.
– Почет дорогому гостю! – прокричал он скороговоркой, завидев Ипполита Матвеевича. – С добрым утром!
Ипполит Матвеевич вежливо приподнял запятнанную касторовую шляпу.
– Как здоровье тещеньки, разрешите узнать?
– Мр-мр-мр, – неопределенно ответил Ипполит Матвеевич и, пожав прямыми плечами, проследовал дальше.
– Ну, дай Бог здоровьичка, – с горечью сказал Безенчук, – одних убытков сколько несем, туды его в качель!
И снова, скрестив руки на груди, прислонился к двери.
У врат похоронного бюро «Нимфа» Ипполита Матвеевича снова попридержали.
Владельцев «Нимфы» было трое. Они враз поклонились Ипполиту Матвеевичу и хором осведомились о здоровье тещи.
– Здорова, здорова, – ответил Ипполит Матвеевич, – что ей делается! Сегодня золотую девушку видела, распущенную. Такое ей было видение во сне.
Три «нимфа» переглянулись и громко вздохнули.
Все эти разговоры задержали Ипполита Матвеевича в пути, и он, против обыкновения, пришел на службу тогда, когда часы, висевшие над лозунгом «Сделал свое дело – и уходи», показывали пять минут десятого.
Ипполита Матвеевича за большой рост, а особенно за усы, прозвали в учреждении Мацистом, хотя у настоящего Мациста никаких усов не было.
Вынув из ящика стола синюю войлочную подушечку, Ипполит Матвеевич положил ее на стул, придал усам правильное направление (параллельно линии стола) и сел на подушечку, немного возвышаясь над тремя своими сослуживцами. Ипполит Матвеевич не боялся геморроя, он боялся протереть брюки и потому пользовался синим войлоком.
«Овес нынче дорог» («Двенадцать стульев» (1928) И. Ильфа и Е. Петрова: из дополнений к комментарию)
(«Двенадцать стульев» (1928) И. Ильфа и Е. Петрова: из дополнений к комментарию)
В одиннадцатой главе романа Остап Бендер интересуется у бывшего архивариуса Коробейникова о том, в какую сумму тот оценивает ордера на мебель Ипполита Матвеевича Воробьянинова.
– Ну что ж, семьдесят рублей положите.
– Это почему же так много? Овес нынче дорог?
Старик мелко задребезжал, виляя позвоночником.
К шутке Остапа про овес (быстро превратившейся в крылатое словцо) автор лучшего комментария к роману, Юрий Константинович Щеглов, сделал такое примечание:
Намек на обычай извозчика торговаться с клиентом, ссылаясь на дороговизну овса.2
Но, похоже, у шутки Бендера про овес имеется и литературный источник. Мы говорим о юмористической повести Аркадия Аверченко «Подходцев и двое других» (1917), главный герой которой на первой странице ведет следующий диалог с извозчиком:
– Должен тебя огорчить, извозчик, но ты едешь гнусно, отвратительно.
– Овес нынче дорог, барин.
– Не вижу никакой логической связи между ценой на овес и скоростью движения лошади.
– Тово. Это все равно как если бы я, доехавши до места назначения, отказался от уплаты причитающихся тебе денег под тем предлогом, что нынче калоши вздорожали на сто процентов.3
Во-первых, отметим, что у Аверченко упоминание об овсе логически крепко связано с извозчиком и его лошадью, а вот шутка Остапа алогична (Коробейников пытается торговаться с великим комбинатором не о цене за проезд на лошади, а о цене на ордера), следовательно, эта шутка нацеливает внимательного читателя на поиск подтекста. То есть, фраза «Овес нынче дорог!» – одно из многочисленных «темных мест» в тексте «Двенадцати стульев», просветляемых при обращении к подтексту (в значении ).
Во-вторых, обратим внимание на то обстоятельство, что, окончательно рассчитываясь с Коробейниковым, Бендер поступит точно по рецепту, предложенному Подходцевым. Он откажется от уплаты причитающихся старику денег под смехотворным предлогом:
– Голуба, – пропел Остап, – ей-богу, клянусь честью покойного батюшки. Рад душой, но нету, забыл снять с текущего счета.4
Тут нужно вспомнить, что жалоба извозчика на дороговизну овса в почти такой же, как у Ильфа и Петрова форме (но не в точно такой же, в отличие от Аверченко!) встречается в повести Валентина Катаева «Растратчики» (1926), как известно, послужившей для «Двенадцати стульев» своеобразным текстом-образцом:
– Ты, извозчик, вот что, – сказал Филипп Степанович, постепенно приходя в себя и набираясь своего обычного чувства превосходства и строгости, – вези ты нас, извозчик, теперь по самым вашим главным улицам. Мы тут у вас люди новые. Приехали же мы сюда, извозчик, из центра, по командировке, для того, чтобы, значит, обследовать, как у вас тут и что. Понятно?
– Понятно, – ответил извозчик со вздохом и сбоку поглядел на седоков, думая про себя: «Знаем мы вас, обследователей, а потом шмыг через проходной двор и до свиданья», но все-таки подтвердил: – Так точно. Понятно.
– Так вот, и вези нас таким образом.
– Овес, эх, нынче дорог стал, барин, – заметил извозчик вскользь.5
Однако, сходство реплик в данном случае, по-видимому, свидетельствует не о том, что Ильф и Петров цитируют именно Катаева, а о том, что шутка Аверченко была популярной в кругу писателей одесситов.
Ведь к повести Аверченко восходит в романе «Двенадцать стульев» не только фраза про овес, но и, как минимум, еще три ярких фрагмента.
Первый – заказ гроба Ипполитом Матвеевичем похоронных дел мастеру Безенчуку в финале первой главы: «– Черт с тобой! Делай! Глазетовый! С кистями!»6 Сравним со следующим диалогом в повести Аверченко:
– Дело начинает налаживаться! По дороге я забегу также в погребальную контору… Костя, ты какие больше предпочитаешь – глазетовые?
Второй фрагмент – описанная в третьей главе «Двенадцати стульев» кроличья эпопея отца Федора.8 Сравним с мимоходом предложенным в повести Аверченко удачным способом вкладывания денег: «Можно купить кроличий завод. Выгодное дело!»9
И, наконец, третий фрагмент – финал «Двенадцати стульев» – Ипполит Матвеевич перерезает горло бритвой своему другу и компаньону. Сравним с вполне невинной болтовней двух героев повести Аверченко о третьем:
– Клинков! Я тебе говорю серьезно: меня очень беспокоит Подходцев!
– Хорошо. Завтра я перережу ему горло, и все твои беспокойства кончатся.10
К сказанному остается прибавить, что Подходцев обладает некоторыми выразительными чертами сходства с Остапом Бендером. Он атлетически сложен, циничен, обаятелен, беспрерывно острит и с переменным успехом пытается решать свои финансовые проблемы.
1 венадцать стульев. Комментарии. М., 1995. С. 176.
2 венадцать стульев. Комментарии.. С. 503. и этот фрагмент «Двенадцати стульев» оставляют без комментария. См.: венадцать стульев. Первый полный вариант романа с комментариями М. Одесского и Д. Фельдмана. М., 1997.
4 венадцать стульев. Комментарии. С. 179.
5 астратчики // обрание сочинений: в 10-ти тт. Т. 2. М., 1983. С. 50.
Слова Макаревича о злобных россиянах вызвали шквал критики
Сам Макаревич не собирается комментировать свои слова или извиняться за них.
«Все, кто еще захочет назвать россиян «злобными дебилами» или еще как-нибудь, вспоминайте эксперимент 2018 года: ваш кандидат, назвавший народ «генетическим отребьем», набрал свои 1,6%. Перестаньте нас оскорблять — права такого не имеете!» — написала Захарова в своем Facebook.
Ранее Макаревич, комментируя свою поездку в США, написал, что американцы «спокойнее, веселее и добрее» российских граждан, с которыми «происходит что-то ужасное».
В ответ на комментарий одного из своих читателей, в котором говорилось, что на россиян так повлияла «пропаганда», певец объяснил свою позицию.
«Ей-богу, мне кажется, они открыли какой-то двадцать пятый кадр, который реально превращает людей в злобных дебилов», — написал он.
Депутат Госдумы Наталья Поклонская так же прокомментировала высказывание музыканта Андрея Макаревича.
«Так это он себя имел в виду», — цитирует ФАН Поклонскую.
Первый заместитель председателя комитета Госдумы по культуре, режиссер Владимир Бортко не согласился со словами Макаревича.
«Андрей Макаревич — хороший композитор. Но я с ним не согласен ни в политических убеждениях, ни в том, что он сейчас сказал. Если он хочет посмотреть на веселого и замечательного человека, пусть посмотрит на меня. Я замечательный, веселый, хороший русский человек. И я думаю, что таких, как я, много», — заявил парламентарий.
Музыкант Андрей Макаревич пояснил, что не видит повода извиняться перед кем бы то ни было за фразу «злобные дебилы» в отношении россиян. В России же выразили недоумение тем, как музыканту удается жить в стране, которую он не любит. В Москве Макаревичу также посоветовали не мучить себя и переезжать в США — к жителям страны, о которых он высказывался с восторгом и уважением.
«А что мне сегодня все обзвонились? Что такое, что случилось? Не вижу повода извиняться перед кем бы то ни было за «злобных дебилов», — сказал певец.
Он добавил, что никаких провокаций в свой адрес по поводу скандального комментария не заметил, так как в настоящее время находится в США.
«На меня никто не накидывается. Я на противоположной стороне Земного шара, работаю с большим удовольствием», — пояснил Макаревич.
Макаревич не в первый раз делает провокационные заявления. Так, ранее он раскритиковал памятник конструктору Михаилу Калашникову в Москве, назвав скульптуру «бездарной» и «уродливой». Комментируя претензии Макаревича, архитектор Салават Щербаков призвал музыканта «не лезть» в профессию.
Ксения Собчак, набравшая на президентских выборах 1,68%, в 2010 году заявила, что Россия в результате войн и политических чисток стала «страной генетического отребья».