оторвали яйцо значит было за что песня
значит, было за что.
Из книги «По долгу подолгу не получается…»
(Ради красного словца – 2)
Из разных источников
Кто весело пишет,
того и весело читать
Где есть юмор – там есть и правда
Э. Рязанов
Если уж умирать… так со смеху…
И горестной действительности сила
мой романтизм в злой юмор превратила
М. Зощенко
Ради красного словца
можно не только очернить светлое,
но и осветить или даже освятить темное
С глаз долой – из ручонок вон.
Что ни споёшь – ни к селу, так к городу.
Вынь всё из сердца – поставь на кон.
Сединой в ребро и басом в бороду.
Анекдот – это простая реакция народа.
В.Шендерович
Если человек лишён чувства юмора,
значит, было за что…
Смех продлевает жизнь.
К примеру, смех над паршивой жизнью
продлевает паршивую жизнь
С. Янковский
Между прочим, вы только что начали читать фразу,
чтение которой уже заканчивается…
ИЗ ВОСТОЧНОЙ МУДРОСТИ
Ешь половину того, что обычно ешь.
Спи вдвое больше, чем обычно.
Пей в несколько раз больше, чем обычно.
Смейся в четыре раза больше, чем обычно.
И проживёшь приятнейшую из жизней!
Самым последним умирает чувство юмора.
Если шутки не доходят –
почта здесь ни при чём.
Смех сквозь слёзы – суть истинного юмора.
Ничто не в силах противостоять смеху.
М. Твен
Кто смеет, тот смеётся.
Кто смеётся, тот смеет.
История учит, что ничего в мире не делается без юмора.
Когда-то и цари шутили, теперь вот шуты царствуют.
Текст и смысл песни Птичка HammAli и Navai Раз два
Хамали и Навай
Песня, слова, музыка Раз-два-три, кавычки, сигарету спичкой
—-
Из блокнота в мусорку
Листика как в пустоту
О пять на кухне ее осень
Дождь холодный по щекам
Наберет воды в стакан
Но цветок не поливает вовсе
Номер в блок и сердце в блок
Новый жизненный урок
Ты себя влюбляться не просила
На двери опять замок
Чувства в дым под потолок
И его портрет повешен криво
Раз-два-три, кавычки, сигарету спичкой
И дотла сжигаются совместные альбомы
Только вот привычка, ты к нему как птичка
Позовет и ты опять сорвешься по любому
Знаешь, дура потому что
По ночам в подушку плачет
И опять скучает о нем
Не звонит и пусть
Но вновь на сердце пусто
Плачет и опять скучает о нем
Скучает о нем
Дура потому что
Ты его игрушка
Скучает о нем
Дура потому что
Опять в эту ловушку
Две стены и потолок
Антидепрессант в залог
Мысленно к виску курок
Да как он мог? Да как он мог?
А ты ему секреты в раз
За минуту сотни фраз
А он с другой, как и с тобой
Совсем другой, совсем не твой
Отпускать так сложно
Лезешь вон из кожи
Ты себя
Ты себя влюбляться не просила
Раз-два-три, кавычки, сигарету спичкой
И дотла сжигаются совместные альбомы
Только вот привычка, ты к нему как птичка
Позовет и ты опять сорвешься по любому
Знаешь, дура потому что
По ночам в подушку плачет
И опять скучает о нем
Не звонит и пусть
Но вновь на сердце пусто
Плачет и опять скучает о нем
Скучает о нем
Дура потому что
Ты его игрушка
Скучает о нем
Дура потому что
Опять в эту ловушку
Раз-два-три, кавычки, сигарету спичкой
И дотла сжигаются совместные альбомы
Только вот привычка, ты к нему как птичка
Позовет и ты опять сорвешься по-любому
В чем заключается смысл песни «Птичка» Hammali?
Не всегда любовь заканчивается хэппи-эндом. Нередко она приносит лишь боль в сердце, которая постепенно разрушает жизнь человека. В своей песне «Птичка» исполнители HammAli & Navai решили продемонстрировать разрушающий эффект таких чувств. Девушка безумно влюблена в одного парня, который раз за разом причиняет ей безумную боль. Ужасная ситуация, не так ли? Но давайте полностью разберем смысл песни, чтобы разобраться в этой ситуации. Что ж, начнем!
Смысл названия песни «Птичка»
Птичка — это главная героиня, готовая по первому зову прибежать к своему мужчине. Вот только он играет с ней, словно с игрушкой. Его не волнуют чувства девушки, ее желания и боль, скрывающаяся глубоко в ее сердце. Такой вот возлюбленный постепенно разрушает ее.
Но все равно, раз за разом, она идет и идет к нему, забывая предательства и измены. Остается лишь посочувствовать ей, ведь избавиться от таких отношений она попросту не может.
Смысл песни «Птичка»
В первом же куплете мы видим основную проблему. Девушка даже пытается закончить свои ужасные отношения, приносящие ей боль. Она блокирует своего парня в телефоне, не пускает его домой, закрывает свое сердце. Ей ужасно плохо, поэтому у нее дома и заставшая осень, время увядания. Возможно, исполнители этим хотели сказать, что каждое такое расставание заставляет девушку угасать. Она теряет свой облик, свою индивидуальность и собственное желание жить дальше. Ей безразлично все — поэтому она просто лежит в комнате и курит.
Предприпев демонстрирует, что даже сожжение альбомов не является «финальной точкой» в их отношениях. Все равно, словно птичка, она по первому зову возвращается к своему молодому человеку. Девушка не забывает всю боль, которую он ей принес, но так или иначе возвращается к нему. Исполнители называют это «привычкой», однако это, по сути, прогрессирующая зависимость.
Припев — яркая демонстрация этой самой зависимости. По ночам девушка плачет в подушку, ее сердце пусто. Почему-то ей не важно, позвонит ли ее молодой человек, но так этого хочется. Из таких моментов и состоят их отношения, которые явно нельзя назвать здоровыми.
Второй куплет раскрывает любовь между героиней и ее парнем с другой стороны. Девушка доверяет ему самые сокровенные тайны, а он готов делиться своими так же, как и с другими девушками. То есть в своей возлюбленной он даже не видит какую-то индивидуальность. Тогда какая же это любовь?
Однако девушка обещает себе быть сильной и справиться с таким периодом. Она искренне верит, что ее молодой человек станет лучше, но этого никогда не случится. Тогда итог очевиден — подобные отношения будут продолжаться до того, как ее парень «наиграется» и бросит ее. Но, наверное, так будет лучше, ведь в этом случае героиня сможет найти себе достойного молодого человека, который будет искренне любить ее и оберегать.
Такой глубокий и по-настоящему жизненный смысл вложили в песню «Птичка» исполнители HammAli & Navai! Он способен задеть самые тонкие струны человеческой души! Многие любят песни этих исполнителей именно за такой трогательный сюжет, знакомый каждому. В этом что-то есть, не так ли?
Оторвали яйцо значит было за что песня
Значит, было за что
Всякий раз, когда в Москву приезжают берлинские шарлатаны, у московских неудачников появляется страстное желание сбежать в Берлин – город, в котором каждый может быть шарлатаном. Когда эта мысль оформляется в голове, следом появляется другая: конечно, там у них своих аферистов достаточно. Затем наступает отрезвление: чтобы быть шарлатаном, не надо ехать в Берлин, либо это есть в крови и в душе, либо что в Москве, что в Вермонте, что на Унтер-ден-Линден придется спокойно и честно тянуть лямку.
Вот возьмем, к примеру, Джима Авиньона. Он уже приезжал в Москву, мы видели его картины и слушали безумные песенки с альбома «Встретимся под столом». Художник, поэт, музыкант, диджей-шарлатан (в хорошем смысле) выступал в московских клубах, загнал под стол посетителей, устроил праздник веселых безумств и уехал.
В Москве его познакомили с молодежным филологом, акыном и бодисингером Псоем Галактионовичем Короленко, дали послушать песенки и перевели стихи.
И вот результат: новые гастроли Джима Авиньона и его проекта «Neoangin», совместные концерты с Псоем Короленко, каким-то чертом затесавшийся в эту компанию композитор Нова Гута (промоутеры, шарлатаны и аферисты из компании Bad Taste называют Nova Huta группой, но это не соответствует словарному определению понятия «группа», шарлатан выступает соло).
Джим Авиньон надо всей этой компанией царит, как бог и государственный канцлер.
Представьте себе, что какому-нибудь нашему известному шарлатану — скажем, Владу Монро — администрация президента заказала бы портрет президента, чтобы распространить его репродукции по всем градам, весям и органам.
Революционный новый совместный альбом Авиньона и Короленко тоже не слишком нов: взяли веселые и неприличные окололитературные песни молодежного филолога, акына и бодисингера и немного поменяли аккомпанемент, добавили мерзких эффектов. От стандартного выступления Псоя с верным синтезатором по имени «Гармоха» не сильно отличается. Но это только на первый взгляд, поскольку на чуть более глубоком уровне разница грандиозна: Короленко – литературоцентрист, пение для него – способ донести текст до благодарной аудитории, литературно-художественный акт. А Джим Авиньон – современный художник и саунд-дизайнер, главное для него – разорванное сознание, клип-арт, невозможность сосредоточиться на чем-либо более чем на десять секунд, короче говоря, разорванный на части мозг. Впрочем, публике главное – нажраться, повеселиться и встретиться под столом.
Вероятно, песенку про оторванное яйцо героя Короленко сочинил из высоких литературных побуждений, а в результате она потакает низким вкусам толпы.
Одним словом, нам предстоит два дня нечеловеческого веселья в Клубе на Брестской. В первый день апреля Джим Авиньон откроет свою выставку, на которой продемонстрирует очень яркие, очень забавные глуповатые картинки, в которых можно часами (да что там — годами) искать сокровенные смыслы и подтексты и не найти, параллельно будет играть DJ Срак, а затем выступит Нова Гута – гамбургский мужчина, играющий агрессивный лоу-фай-поп.
На второй день фестиваля международных музыкально-поэтических и художественных аферистов Джим Авиньон выступит с молодежным филологом, акыном и бодисингером Псоем Галактионовичем Короленко. Девушки будут кидать чепчики в воздух, юноши – выкрикивать непристойности. Как поет на совместном с Авиньоном альбоме Псой, «оторвали яйцо – значит, было за что».
Имя на поэтической поверке. Николай Глазков
Печальной будет эта песня
О том, как птицы прилетали,
А в них охотники стреляли
И убивали птиц небесных.
А птицы падали на землю
И умирали в час печали,
А в них охотники стреляли
Для развлеченья и веселья.
А птицы знали-понимали,
Что означает каждый выстрел,
Но неизменно прилетали
К родной тайге у речки быстрой.
И не могли не возвратиться
К родимой северной округе,
И песни горестной разлуки
Весной весёлой пели птицы.
А в них охотники стреляли
И попадали в птиц, не целясь,
И песню скорби и печали
Весной весёлой птицы пели.
К слову сказать, в послевоенной Москве не было ни одного мало-мальски образованного человека, который не знал бы следующее четверостишие поэта Николая Глазкова:
Я на мир взираю из-под столика.
Век двадцатый – век необычайный.
Чем столетье интересней для историка,
Тем для современника печальней.
На стихах Николая Ивановича Глазкова лежит печать яркой поэтической самобытности. Он обладал удивительным талантом лирика, зачастую скрытым под иронической и скоморошной интонацией.
Оказал заметное влияние на целый ряд поэтов своего поколения, с кем учился в Литературном институте.
Советский поэт и переводчик Николай Иванович Глазков (30 января 1919 года, село Лысково, Нижегородская губерния – 01.10.1979. Москва), родился в семье юриста Ивана Николаевича Глазкова и учителя немецкого языка Ларисы Александровны Глазковой (в девичестве-Кудрявцевой).
Родители относились к тогдашней послереволюционной интеллигенции. У Коли был младший брат – Георгий, впоследствии погибший на войне.
В 1923 году семья переехала в Москву и поселилась в трёхкомнатной квартире на Арбате №44, кв.22., где Николай Глазков прожил до 1973 года.
В детстве будущий поэт много читал, от географических атласов и книг по астрономии и естествознанию до Гомера и поэта Велимира Хлебникова. Потом к увлечениям присоединилась ещё филателия и теория шахмат.
В те годы он отличался прилежанием, в основном по гуманитарным предметам. У Николая Глазкова была великолепная память. Он рано начал писать стихи. По его собственному признанию, к началу войны у него было написано 10 000 строк.
Конечно, это было, по признанию самого автора, эпигонство, но там были и уже зрелые стихи.
Николай Иванович любил своего отца и посвятил ему следующие горькие строки, написанные уже позже:
Рождённый, чтобы сказку сделать былью,
Он с голоду и тифа не зачах,
Деникинцы его не погубили,
Не уничтожил адмирал Колчак.
Он твёрдости учился у железа,
Он выполнял заветы Ильича.
Погиб не от кулацкого обреза,
Погиб не от кинжала басмача.
И не от пули он погиб фашистской,
Бойцов отважных за собой ведя…
Законы беззакония Вышинский
Высасывал из пальца у вождя.
И бушевали низменные страсти,
А большевик тоскливо сознавал,
Что арестован именем той власти,
Которую он сам и создавал.
Ну а потом его судила тройка
Чекистов недзержинской чистоты.
Он не признал вины и умер стойко
В бессмысленном бараке Воркуты.
Николаю Глазкову повезло, ведший себя и, главное, писавший «что хочет», уцелел и не пошёл по стопам отца. А ведь некоторые его стихи так рифмовались с 58-й статьёй.
Судьба отца нисколько не сказалась на жизни Николая Ивановича и его матери. Они как жили в трёхкомнатной квартире в центре Москвы – так и продолжали жить.
Никто не помешал, Николаю Глазкову поступит в Московский педагогический институт на факультет русского языка и литературы. Здесь в 1939 году он создаёт авангардистское течение «небывализм».
В начале 1940 года «небывалисты» даже подготовили машинописный сборник своих стихов, считая, что это «линия продолжения поэзии футуристов, небывалая поэзия, устремлённая в будущее».
В манифесте «небывализма» Николай Иванович призывает к откровенному хулиганству:
«…И полезу через забор, если лазить туда нельзя… ну и буду срывать цветы, не платя садовникам штрафа… Нет приятнее музыки звона разбиваемого стекла».
Разумеется за такие литературные деяния новоявленного «небывалиста» Николая Глазкова исключили из института. Но уже в 1940 году по рекомендации самого Николая Асеева, Николай Глазков поступил в Литературный институт, где его сокурсниками стали Наровчатов, Кульчицкий, Самойлов, Коган. Прямо скажем – неплохая компания.
Началась Великая Отечественная война, Николай Глазков на неё не попал. Вообще-то, он всегда славился и даже бравировал своей силой. Однажды кто-то привёл его в секцию бокса, но вместо того, чтобы выпустить на ринг, новичков заставили прыгать через скакалку.
Николай Глазков гордо отошёл в сторону, а потом, поставив, три стула друг на друга, присел и поднял всю конструкцию за самую нижнюю ножку. Увидев, что никто не может повторить его подвига, развернулся и ушёл из зала.
И всё-таки на фронт Николая Глазкова не взяли, как сообщается во всех книгах «по состоянию здоровья». Сам он так написал про это:
Был снег и дождь, и снег с дождём,
И ветер выл в трубе.
От армии освобождён
Я по статье «3-б».
Его друг, поэт Лазарь Шерешевский говорил, может и правда, следующее:
Приходит очередь голого Николай Глазков. У него военком, по трафарету спрашивает:
«Котелок варит?» Николай Глазков, не моргнув, глазом отвечает: «Да получше чем у тебя».
Невозмутимый военком, бросает призывной комиссии: «Шизофреник. К службе не годен».
Так ли это было на самом деле – уже не разберёшь. А может хорошо что не взяли, а бы его могла постичь участь Михаила Кульчицкого и Павла Когана, погибших на фронте, а не Бориса Слуцкого и Сергея Наровчатова, пришедших с победой.
Николай Иванович посвятил светлой памяти, своего близкого друга, командира миномётного взвода, младшего лейтенанта Михаила Кульчицкого, (22.08.1919.-19.01.1943.) стихотворение:
«Памяти Миши Кульчицкого»
В мир иной отворились двери те,
Где кончается слово «вперёд»…
Умер Кульчицкий, а мне не верится:
По-моему, пляшет он и поёт.
Умер Кульчицкий, мечтавший в столетьях
Остаться навеки и жить века.
Умер Кульчицкий, а в энциклопедиях
Нету такого на букву «К».
А он писал стихи о России,
С которой рифмуется синь;
Его по достоинству оценили
Лишь женщины, временно жившие с ним.
А он отличался безумной жаждой
К жизни, к стихам и пивной,
И женщин, любимую каждую,
Называл для чего-то своей женой.
А он до того, как понюхать пороху,
Предвидел, предчувствовал грохоты битв,
Стихами сминал немецкую проволоку,
Колючую, как готический шрифт.
Приехал в Москву прямо с юга жаркого,
А детство провёл в украинских краях,
И мама писала ему из Харькова:
«Не пей с Глазковым коньяк!»
К началу войны Николай Глазков окончил три курса Московского государственного пединститута и первый курс Литинститута, в конце 1941 года выехал с матерью из Москвы в Горький. Где проживала его тётя, родная сестра матери. Свою учёбу продолжил в учительском институте.
Имея диплом учителя русского языка и литературы, Николай Иванович с 1942 по 1944 год, работал учителем в селе Чернуха, Чернухинского района, Арзамасской области.
Николай Иванович обнародовал своё стихотворение 1949 года, под названием:
Господи! Вступися за Советы,
Защити страну от высших рас,
Потому что все Твои заветы
Нарушает Гитлер чаще нас.
Рисково было сравнивать Россию и Германию, даже с оправданием СССР, за свои действия, в то время, и не попасть под раздачу, но Николай Глазков – пошёл на это, памятуя, что возможно «юродивому»- и сойдёт с рук, без последствий, и как видим, не ошибся.
Вернувшись в Москву в 1944 году, Николай Глазков в послевоенные годы существовал на зарплату носильщика и грузчика на Киевском вокзале, а также пильщика дров, благо силы для этого были богатырские:
Живу в своей квартире
Тем, что пилю дрова.
Арбат, 44.
Квартира 22.
В Москве, действительно, в то время было много домов с печным отоплением и дрова были нужны их обитателям.
В 1946 году сумел окончить Литературный институт. Несмотря на признание таланта Николая Глазкова в профессиональной среде, стихи его длительное время не публиковались из-за полного несоответствия требованиям советской пропаганды и цензуры.
Пытался его научить уму-разуму и Осип Брик, призвал Николая Ивановича не размениваться на мелочи, а идти работать в «Окна ТАСС». И был поражён хлёстким четверостишием Николая Глазкова:
Мне говорят, что «Окна ТАСС»
Моих стихов полезнее
Полезен также унитаз,
Но это не поэзия.
Николаю Ивановичу, как поэту, не надо было изображать из себя философа, он писал стихи предельно чётко, не витиевато:
Подальше убраться
Из мира огромного?
Подальше держаться
В тени или в скромности?
Я слышал. Спасибо
За все поучения.
Лишь дохлая рыба
Плывёт по течению!
Начиная со второй половины 1950-х годов, Николай Иванович сумел жить литературным трудом.
По воспоминаниям, Александра Межирова, поэта-фронтовика, он как-то шёл, вместе, с Евгением Евтушенко по московской улице, в первые годы после войны, и Александр Петрович, заикаясь, прочёл:
«Я на мир взираю из-под столика.
Век двадцатый-век необычайный.
Чем столетье интересней для историка,
Тем для современника печальней»
— Кто это? – спросил изумлённый Евгений Александрович.
— Пора уже узнавать – сказал Александр Межиров. Это Глазков.
И прочёл ещё одно, по памяти, небольшое стихотворение Николая Глазкова:
Евтушенко вспоминал: «От этого приплясывающего реквиема – у меня комок в горле. Я ведь это пережил: за унесённую со жнивья горстку колосьев так позорили девчонку из нашей школы, со станции Зима, Иркутской области, что она повесилась».
Далее Александр Межиров предложил, давай зайдём к нему, его адрес позабыть невозможно – Арбат №44. Квартира 22.
Александр Межиров и Евгений Евтушенко вошли в староарбатский зелёный дворик и поднялись по засыпанной чинариками лестнице. В той Москве ещё можно было заходить в гости без телефонного звонка.
Первое впечатление о Николае Ивановиче у Евгения Евтушенко было такое:
«Могуче сутулый, но худущий, со скулами, обтянутыми бледной, как в одиночке кожей, Николай Иванович и сочным лексиконом, не обременённым лингвистическим ханжеством, и серой рубахой «смерть прачкам», и рабочими ботинками, практично смазанными солидолом, был похож не на писателя, а скорей на слесаря, забывшего инструменты в недочиненном туалете».
Николай Глазков играл в шахматы с человеком, впечатлившим Евгения Евтушенко боксёрской челюстью. Он представился:
Вдумчиво переставляя фигуры, два бывалых «небывалиста» пили водку гранёными стаканами, но были в полном сознании и даже пригласили нас присоединиться.
Потом Николай Глазков предложил Евгению Евтушенко посоревноваться в пережимании руки и сделал это легчайшим усилием, и гость парализовано ощутил его железную хватку.
Ещё Николай Иванович, продолжая весело устрашать Евгения Александровича, согнул подкову и подарил ему на память, прочтя нотацию о том, что каждый поэт должен как Пушкин, принимать ледяные ванны, чтобы быть богатырём.
Сам Николай Глазков стихов не читал, Евтушенко читал ему что-то своё. Как говорил Евгений Евтушенко – моё открытие его поэзии было мне важнее его признания.
Когда, Евгений Александрович уходил от Николая Глазкова, у него в дерматиновом портфеле, с которым он никогда не расставался, лежали аккуратно завёрнутая в газету подкова, согнутая им, и тоненький сборничек с благожелательным автографом, сшитый суровой ниткой из бледных машинописных листочков, где на обложке гордо стояло: «Самсебеиздат».
Так Евгений Евтушенко увидел поэта, уже любимого им навсегда. И в 1971 году, Евгению Евтушенко удалось сломать заговор печального молчания о Глазкове и опубликовать самую первую статью о нём в журнале «Литературная Грузия».
Спустя, 16-ть лет, после кончины Николая Глазкова в1979-ом, в 1995 году, Евгений Евтушенко опубликовал в своей престижной антологии поэзии «Строфы века», аж 31 стихотворение, уважаемого им Николая Ивановича Глазкого.
Интересно знать, что именно Николаю Глазкову принадлежит первенство в создании термина «самиздат».
Уже с конца 40-х годов, прошлого века, он печатал на машинке свои стихи, переплетал их и, пародируя названия «Госполитиздат», «Профиздат» и тому подобное, печатал на обложке «Самсебяиздат».
В таком виде он дарил и давал читать свои книги друзьям и знакомым.
Николай Глазков, также подрабатывал в массовках на «Мосфильме», позже снимается в эпизодических ролях.
В 1955-м году впервые снялся на киноэкране в двух эпизодических ролях в фильме Г.Рошаля «Вольница» и фильме-сказке «Илья Муромец».
Колоритная фигура Николая Глазкова привлекала к нему кинематографистов.
Также, он снялся в роли «летающего мужика» в ленте Андрея Тарковского «Андрей Рублёв», в 1966-ом году.
Многие люди помнят эту сцену: на самодельных крыльях срывается с колокольни и падает вниз растрепанный холоп.
Николай Иванович и в жизни был тем самым летающим мужиком, который, с риском для жизни прыгает с колокольни и, ломая крылья, всё равно летит…
Кстати, во время съёмки одного из дублей он повредил ногу, но не отказался от участия в повторе эпизода, не смотря на сильную боль.
При возвращении в Москву, оказалось, что у него трещина малоберцовой кости, и необходимо наложить гипс.
В 1968 году Николай Глазков снимался у режиссёра Веры Строевой в фильме «Особенный человек», посвященный Николаю Чернышевскому.
У Николая Ивановича была роль Фёдора Достоевского. Рассказывают, что впечатление от игры Глазкова было ошеломляюще.
Мертвенно-бледный, статичный, высокий, он как бы воплощал в себе самого Фёдора Достоевского и литературных героев его книг одновременно.
Однако партийные чиновники от кино, усмотрели в фильме какой-то намёк на советскую действительность, в то время шёл процесс на писателей Андрея Синявского и Юлия Даниэля и съёмки фильма были приостановлены, а затем 2/3 отснятого материала было уничтожено, плёнка смыта.
Затем публикуются другие поэтические книги, всего при жизни их вышло двенадцать.
В 1960-ом году Николая Ивановича принимают в Союз писателей СССР.
Устав от подпольного бытия, он как бы специально пишет «плохие стихи», иногда на грани пародии на советский стихотворный канон.
Разве не предтеча Венедикта Ерофеева из повести «Москва-Петушки», такие глазковские строки:
Над Москвою небо сине-сине,
Час такой: не поздно и не рано;
И не купишь водки в магазине,
И уже закрыты рестораны.
На душе невыносимо плохо,
Разве это не на сердце рана.
Справедливо сказано у Блока:
В час рассвета холодно и странно,
В час четвёртый ни утра, ни ночи
Видишь мир особыми глазами
Ну а если выпить хочешь очень –
Водка есть на Киевском Вокзале.
Вторая половина жизни Николая Глазкова была более цивилизованной, поездки по стране, встречи с читателями.
Первая жена у Николая Глазкова – Лидия Утенкова, вторая – Росина Глазкова, их сын – Николай Николаевич Глазков.
Русский поэт, Николай Иванович Глазков, скончался в возрасте 60-ть лет,1-го октября 1979 года, страдал от тяжёлой сердечной недостаточности.
Не стало выдающегося русского стихотворца, написавшего незабываемые строки:
«С чудным именем Глазкова
Я родился в пьянваре,
Нету месяца такого
Ни в одном календаре».
Похоронен на Востряковском кладбище Москвы.
Из поэтического наследия Николая Глазкова.
Каждый день
Это жизни модель.
Пробужденье –
Рожденье.
Утро –
Детство и юность,
Мудро
За утро волнуюсь.
Если утро проспал я
Или утро пропало,
То и зрелости полдень
Никуда не годен.
Если утро пропало,
Поступил опрометчиво,
Ибо времени мало
Остаётся до вечера.
Как перед смертью не надышаться,
Так и сегодня уже не успеть,
Не успеть и не преуспеть.
Остаётся надежда на завтра,
Завтра может пройти не затхло,
Завтра может пройти величаво,
Завтра нас увенчает слава.
Ждать не долго ещё
Одного дня
Хорошо,
Что модель не одна!
Дни твои, наверно, прогорели
И тобой, наверно, неосознанны:
Помнишь, в Третьяковской галерее –
Суриков – «Боярыня Морозова».
Правильна какая из религий?
И раскол уже воспринят родиной.
Нищий там, и у него вериги,
Он старообрядец и юродивый.
У него горит святая вера.
На костре святой той веры греется
И с остервененьем изувера
Лучше всех двумя перстами крестится.
Что ему церковные реформы,
Если даже цепь вериг не режется.
Поезда отходят от платформы –
Это ему даже не мерещится.
На платформе мы. Над нами ночь чёрность,
Прежде чем рассвет забрезжит розовый.
У тебя такая ж обречённость,
Как у той боярыни Морозовой.
Милая, хорошая, не надо!
Для чего нужны такие крайности?
Я юродивый Поэтограда,
Я заплачу для оригинальности…
У меня костёр нетленной веры,
И на нём сгорают все грехи.
Я поэт ненаступившей эры,
Лучше всех пишу свои стихи.
«Аз тебе хоцю!» писал писалом
На бересте грамотный мужик.
Был, наверно, откровенным малым,
И в любви желанного достиг.
Так непринуждённо, откровенно
И не лицемерно хорошо
На бересте до него, наверно,
Милой не писал никто ещё!
Это удивительно похвально,
Что сумел он грамоту постичь
И сказать, так просто, гениально,
Что б в любви желанного достичь:
— Аз тебе хоцю.
Здесь взлёт отваги,
Честное влечение души…
Мой коллега лирик, на бумаге
Попытайся лучше напиши!
А в конце орехового месяца
Если захватить его запас,
Бурундук на веточке повесится,
Рассердясь и шибко огорчась.
Куда спешим? Чего мы ищем?
Какого мы хотим пожара?
Был Хлебников. Он умер нищим,
Но Председателем Земшара.
Стал я. На Хлебникова очень,
Как говорили мне, похожий:
В делах бессмыслен, в мыслях точен,
Однако не такой хороший.
Пусть я ленивый, неупрямый,
Но всё равно согласен с Марксом:
В истории, что было драмой,
То может повторится фарсом.
1945 год.
Русь терпела всяческие беды,
Города тонули в смутном мраке:
В Новгороде ликовали шведы,
И Москвою правили поляки.
Разорились земли государства,
Разрушались терема и храмы…
Самое дородное боярство
Оказалось неспособным самым.
Был наследник Грозного повинен
В том, что смутные настали годы…
В эти дни нижегородец Минин
Обратился к русскому народу.
Призывал он златом и булатом
Ополчиться против иноземцев,
Прозвучал его призыв набатом
И объединил единоверцев.
Собралось большое ополченье
От врагов Москву освободило,
Таково в истории значенье
Слова, обретающего силу!
В поэтическом цеху русских поэтов, Николай Иванович Глазков, пользовался заслуженным авторитетом. В стихотворении, посвящённом его памяти, поэтессы с Брянска, Марины Сергеевны Юницкой (1929-2012), этот факт наглядно проглядывается:
«Николай Иванович Глазков»
Писать бы, как Глазков:
Так искренно и странно.
Копать бы глубоко,
Но вовсе не пространно.
С наивностью святой
Иметь такую смелость,
Чтоб жизнь писать такой,
Какой бы не хотелось…
«Юродивый поэт»,
Певец «Поэтограда»…
… Писательский совет
Учил его, как «надо».
Писать, чтоб процветать,
Чтоб получить награды…
А он умел писать
Лишь только, как «Не надо».
Он, бедный и больной,
Советы те отринул,
Остался сам собой –
Неизданный, гонимый.
А рядом молодцы –
Поэзии прореха –
Как будто бы с овцы
Сдирали шерсть с успеха.
И их он «одолжил»
Своей строкою едкой,
Что время пережив,
Столь оказалось меткой.
Он стольких насмешил
И многих обнадёжил.
А значит, совершил
Всё, что ему положено.
Вот так бы ощущать
Лиричность в ироничном,
Нуждаясь, не пищать,
Вести себя прилично…
… Гоним всегда и гол
Поэт в стране Россия.
Зато его глагол
Остался не в пустыне.