описание обеда мертвые души
Описание застолий в произведении «Мёртвые души»
Обед у Манилова является важным эпизодом в поэме
«Мертвые души».
Этот эпизод помогает больше узнать о Манилове и его семье.
Во время обеда Манилов проявляет себя как гостеприимный,
радушный и заботливый хозяин.
Он старается угодить своему гостю Чичикову.
Далеко не все помещики ведут себя так же гостеприимно с
Чичиковым. Например, Плюшкин вместо вкусного обеда
предлагает Чичикову сухарь и старую наливку.
«. вошедший слуга не доложил, что кушанье готово.
– Прошу покорнейше, – сказал Манилов.
– Вы извините, если у нас нет такого обеда, какой на
паркетах и в столицах, у нас просто, по русскому обычаю,
щи, но от чистого сердца. Покорнейше прошу.
Тут они еще несколько времени поспорили о том,
кому первому войти, и наконец Чичиков вошел
боком в столовую».
— Что ж, душенька, пойдем обедать, — сказала Собакевичу его супруга.
— Прошу! — сказал Собакевич.
Засим, подошедши к столу, где была закуска, гость и хозяин выпили
как следует по рюмке водки, закусили, как закусывает вся
пространная Россия по городам и деревням, то есть
всякими соленостями и иными возбуждающими благодатями,
и потекли все в столовую; впереди их, как плавный гусь,
понеслась хозяйка.
Небольшой стол был накрыт на четыре прибора.
— Щи, моя душа, сегодня очень хороши! — сказал Собакевич,
хлебнувши щей и отваливши себе с блюда огромный кусок няни,
известного блюда, которое подается к щам и состоит из
бараньего желудка, начиненного гречневой кашей,
мозгом и ножками.
— Эдакой няни, — продолжал он, обратившись к Чичикову, —
вы не будете есть в городе, там вам черт знает что подадут!
— У губернатора, однако ж, недурен стол, — сказал Чичиков.
— Да знаете ли, из чего это все готовится? вы есть не станете,
когда узнаете.
— Не знаю, как приготовляется, об этом я не могу судить,
но свиные котлеты и разварная рыба были превосходны.
— Это вам так показалось.
Ведь я знаю, что они на рынке покупают. Купит вон тот
каналья повар, что выучился у француза, кота, обдерет его,
да и подает на стол вместо зайца.
За бараньим боком последовали ватрушки, из которых каждая
была гораздо больше тарелки, потом индюк ростом в теленка,
набитый всяким добром: яйцами, рисом, печенками и
невесть чем, что все ложилось комом в желудке.
Этим обед и кончился; но когда встали из-за стола,
Чичиков почувствовал в себе тяжести на целый пуд больше».
Вкусный текст: Как закусывал Чичиков
Блины у Коробочки, поросенок с хреном и со сметаною, няня у Собакевича. Фрагмент поэмы Н.В. Гоголя «Мертвые души»
Поделиться:
В поисках мертвых душ Чичиков, как мы помним, заезжал к разным помещикам и вел с ними деловые переговоры, которые нередко сопровождались трапезой. Так, переночевав у Коробочки, он у нее же и позавтракал, после пообедал в трактире, а закончил день у Ноздрева, где с едой дела обстояли неважно. На следующий день, сбежав от Ноздрева, он посетил Собакевича и разделил с ним раблезианскую трапезу.
Завтрак у Коробочки
«Прошу покорно закусить, — сказала хозяйка.
Чичиков оглянулся и увидел, что на столе стояли уже грибки, пирожки, скородумки, шанишки, пряглы, блины, лепешки со всякими припеками: припекой
с лучком, припекой с маком, припекой с творогом, припекой со сняточками, и невесть чего не было.
— Пресный пирог с яйцом! — сказала хозяйка.
Чичиков подвинулся к пресному пирогу с яйцом и, съевши тут же с небольшим половину, похвалил его. И в самом деле, пирог сам по себе был вкусен, а после всей возни и проделок со старухой показался еще вкуснее.
— А блинков? — сказала хозяйка.
В ответ на это Чичиков свернул три блина вместе и, обмакнувши их в растопленное масло, отправил в рот, а губы и руки вытер салфеткой.
Повторивши это раза три, он попросил хозяйку приказать заложить его бричку.
Настасья Петровна тут же послала Фетинью, приказавши в то же время принести еще горячих блинов.
— У вас, матушка, блинцы очень вкусны, — сказал Чичиков, принимаясь за принесенные горячие. »
Чичиков уезжает от Коробочки, в трактире перекусывает поросенком с хреном и со сметаною, затем неудачно заезжает к Ноздреву, а потом добирается до Собакевича:
«Щи, моя душа, сегодня очень хороши! — сказал Собакевич, хлебнувши щей и отваливши себе с блюда огромный кусок няни, известного блюда, которое подается к щам и состоит из бараньего желудка, начиненного гречневой кашей, мозгом и ножками. — Эдакой няни, — продолжал он, обратившись к Чичикову, — вы не будете есть в городе, там вам черт знает что подадут!
Мне лягушку хоть сахаром облепи, не возьму ее в рот, и устрицы тоже не возьму: я знаю, на что устрица похожа. Возьмите барана, — продолжал он, обращаясь к Чичикову, — это бараний бок с кашей! Это не те фрикасе, что делаются на барских кухнях из баранины, какая суток по четыре на рынке валяется! Это все выдумали доктора немцы да французы, я бы их перевешал за это!
У меня не так. У меня когда свинина — всю свинью давай на стол, баранина — всего барана тащи, гусь — всего гуся! Лучше я съем двух блюд, да съем в меру, как душа требует. — Собакевич подтвердил это делом: он опрокинул половину бараньего бока к себе на тарелку, съел все, обгрыз, обсосал до последней косточки
За бараньим боком последовали ватрушки, из которых каждая была гораздо больше тарелки, потом индюк ростом в теленка, набитый всяким добром: яйцами, рисом, печенками и невесть чем Пошли в гостиную, где уже очутилось на блюдечке варенье. »
Описание обеда мертвые души
Мёртвые души
Тема еды в произведении
Манилов и Плюшкин
Только в гостях у Манилова и у Плюшкина Чичиков не проявляет интереса к обеду.
В доме Манилова еда как бы заменена словом, беседой — Павел Иванович ограничивается сомнительного качества «духовной пищей»: «Хозяин очень часто обращался к Чичикову с словами: “Вы ничего не кушаете, вы очень мало взяли”. На что Чичиков отвечал всякий раз: “Покорнейше благодарю, я сыт, приятный разговор лучше всякого блюда”». В действительности блюда на обеде подаются, и еда упомянута: супруга Манилова Лизанька «села за свою суповую чашку», сын Фемистоклюс жует хлеб и едва не роняет каплю из носа в суп; другой сын, Алкид, «начал грызть баранью кость, от которой у него обе щеки лоснились жиром». Однако меню не детализировано, а вкушение пищи гостем не описано.
У Плюшкина же Чичиков есть побрезговал. Сходство ситуаций значимое: если Коробочка, Ноздрев (он, впрочем, на особенный манер) и Собакевич не чураются телесного, удовольствий плоти и их болезнь заключается в неразвитости и отсутствии духовного начала, то у Манилова духовное начало измельчало, а у Плюшкина чудовищно извращено.
А кулич превратился в сух арь. Итак, детали, связанные с символикой Воскресения, поставлены в семантический ряд ‘гниение, умирание’. В этой связи существенно, что фамилия гоголевского персонажа может быть понята как производная от лексемы «плюшка»; соответственно, сам Плюшкин подчеркнуто представлен как подобие засохшего кулича, как «сухарь», омертвевший душой.
Засохший кулич Плюшкина
Коробочка и Собакевич
В отличие от предыдущей пары это истинные и даже чрезмерные гурманы (особенно Собакевич). Соответственно, если пороки первых двух имеют скорее духовный характер, то у вторых — скорее «плотский».
Собакевич тоже хлебосол и гурман, но он также и чревоугодник. Вместе с тем он «патриот в еде» — поглощает щи и няню, обвиняя наученного французом губернаторского повара в приготовлении кота под видом зайца и напоминая об обыкновении французов есть лягушек; достается от обжоры Собакевича французам и немцам и за то, что «выдумали диету, лечит голодом!». Поглощаемая Собакевичем за обедом и усердно предлагаемая Чичикову «няня, известное блюдо, которое подается к щам и состоит из бараньего желудка, начиненного гречневой кашей, мозгом и ножками» — это контекстуально полугротескный образ, фактически метафорическое изображение самого Собакевича, в котором желудок составляет все, а душа и мысль запрятаны необычайно глубоко. Получается, что желудок словно обволакивает всего Собакевича, являясь его покровом, кожей. Способность Собакевича к поглощению пищи представлена как черта поистине эпическая. Позднее, на приеме в городе, Собакевич в мгновение ока съел осетра. В быту Собакевича как бы въяве осуществлено то, что было бахвальством у Ноздрева. Таков невероятный индюк ростом с теленка, набитый «невесть чем», кстати «аукающийся» с индейским петухом Коробочки, которому Чичиков сказал «дурака»: теперь, поедая индюка, Чичиков словно мстит старому знакомому. А «редька, варенная в меду» заставляет вспомнить о метафорическом меде дома Коробочки.
Что едят герои Гоголя
Всякий, кто читал Гоголя, помнит красочные описания еды и кулинарные детали, повсеместно встречающиеся в его произведениях. Если русская живопись XIX в. небогата на натюрморты, то застолья гоголевских персонажей с лихвой компенсируют этот пробел. Писатель с удовольствием готовил сам и угощал друзей, желудок считал «самой благородной частью тела», рестораны в шутку называл «храмами», а официантов — «жрецами». Неудивительно, что и в произведениях Гоголя царит культ еды.
Писатель, родившийся в Малороссии, вырос на традиционных блюдах украинской кухни. Многие из этих блюд станут важной частью колорита цикла «Вечера на хуторе близ Диканьки» (1831–1832). В предисловии к сборнику рассказчик, Рудый Панько, приглашает читателя в гости, обещая угостить того дынями, медом, пирогами («…сахар, совершенный сахар! А масло так вот и течет по губам, когда начнешь есть») и напоить грушевым квасом и варенухой.
Вареники окажутся в центре знаменитой сцены из повести «Ночь перед Рождеством», в которой кузнец Вакула заходит в гости к Пузатому Пацюку:
«Пацюк разинул рот, поглядел на вареники и еще сильнее разинул рот. В это время вареник выплеснул из миски, шлепнул в сметану, перевернулся на другую сторону, подскочил вверх и как раз попал ему в рот. Пацюк съел и снова разинул рот, и вареник таким же порядком отправился снова. На себя только принимал он труд жевать и проглатывать. «Вишь, какое диво!» – подумал кузнец, разинув от удивления рот, и тот же час заметил, что вареник лезет и к нему в рот и уже вымазал губы сметаною».
Почти эпические способности персонажей поглощать исполинские объемы пищи у раннего Гоголя вызывает добродушную усмешку: Пацюк «жил, как настоящий запорожец: ничего не работал, спал три четверти дня, ел за шестерых косарей и выпивал за одним разом почти по целому ведру». Сказанное верно и для повести «Тарас Бульба» из следующего сборника, — «Миргород» (1835). Тарас перед отправкой сыновей в Запорожскую Сечь устраивает щедрый пир: «Не нужно пампушек, медовиков, маковников и других пундиков; тащи нам всего барана, козу давай, меды сорокалетние! Да горилки побольше».
Гостеприимство и хлебосольство всегда оставались чертами, которые Гоголь ценил в людях. Этими качествами наделены не только Рудый Панько и Тарас Бульба, но и главные герои повести «Старосветские помещики» (цикл «Миргород»).
Супружеская пара безмятежно живет в своем имении, большую часть дня проводя за едой. На заре помещики пьют кофе, перед обедом дважды перекусывают пирожками с маком и солеными грибами, за обедом на стол подается множество блюд, всевозможных горшочков и соусников, после этого супружеская пара еще до ужина успевает полакомиться арбузом, и даже ночью Афанасий Иванович встает, жалуясь на боли в животе, чтобы поесть кислого молока или «жиденького узвару с сушеными грушами». Гоголь рисует картину взаимной заботы, идиллического сосуществования двух людей, нежно любящих друг друга:
— Чего бы такого поесть мне, Пульхерия Ивановна?
— Чего же бы такого? — говорила Пульхерия Ивановна, — разве я пойду скажу, чтобы вам принесли вареников с ягодами, которых приказала я нарочно для вас оставить?
— И то добре, — отвечал Афанасий Иванович.
— Или, может быть, вы съели бы киселику?
— И то хорошо, — отвечал Афанасий Иванович. После чего все это немедленно было приносимо и, как водится, съедаемо.
В поэме «Мертвые души» еда — один из двигателей повествования. Философ Л. В. Карасёв пишет о поэме: «…читатель постоянно держит связь с желудком персонажа». Сразу по прибытии в губернский город NN Чичиков заходит в трактир, где ему подают обычные для трактиров блюда: «щи с слоеным пирожком, нарочно сберегаемым для проезжающих в течение нескольких неделей, мозги с горошком, сосиски с капустой, пулярка жареная, огурец соленый».
На все, что его окружает, Чичиков смотрит сквозь призму еды. В трактире, посмотревшись в зеркало, он увидел «вместо лица какую-то лепешку». Физиономии чиновников, на его взгляд, «были точно дурно выпеченный хлеб». Лицо Собакевича «круглое, широкое, как молдаванские тыквы», его жены — «узкое, длинное, как огурец». Художественное пространство словно становится съедобным.
Визит к каждому помещику сопровождается застольем. Именно по пище главный герой судит о том или ином хозяине, во всех образах доминирует кулинарная деталь, раскрывающая характеры героев: щи Манилова, блины Коробочки, балык Ноздрева, бараний бок Собакевича и, наконец, засохший пасхальный кулич (символ «засохшей» души) Плюшкина.
«Мертвые души» отражают постепенную эволюцию в отношении Гоголя к невоздержанности в еде: обжорство становится отрицательной чертой, грехом чревоугодия. Ученые рассматривают поэму как своеобразную пародию на героический эпос — «Илиаду», «Одиссею», «Энеиду». В отличие от перечисленных произведений, «Мертвые души» по масштабам личностей персонажей — совсем не героическая поэма. Писатель Андрей Белый, исследователь творчества Гоголя, перечисляя блюда, упомянутые в произведении, подытоживает: «Не Илиада, а. Жратвиада».
Обед у Собакевича в поэме «Мертвые души» (текст эпизода, отрывок, фрагмент)
За обедом хлебосольный Собакевич угощает Чичикова щами, фаршированным бараньим желудком, бараньим боком, огромными ватрушками, гусем и вареньем из редьки.
Ниже представлен текст эпизода «Обед у Собакевича» из поэмы «Мертвые души» (отрывок из главы V).
Обед у Собакевича в поэме «Мертвые души» (текст эпизода, отрывок, фрагмент)
«. – Что ж, душенька, пойдем обедать, – сказала Собакевичу его супруга.
Засим, подошедши к столу, где была закуска, гость и хозяин выпили как следует по рюмке водки, закусили, как закусывает вся пространная Россия по городам и деревням, то есть всякими соленостями и иными возбуждающими благодатями, и потекли все в столовую; впереди их, как плавный гусь, понеслась хозяйка. Небольшой стол был накрыт на четыре прибора. На четвертое место явилась очень скоро, трудно сказать утвердительно, кто такая, дама или девица, родственница, домоводка или просто проживающая в доме: что-то без чепца, около тридцати лет, в пестром платке. Есть лица, которые существуют на свете не как предмет, а как посторонние крапинки или пятнышки на предмете. Сидят они на том же месте, одинаково держат голову, их почти готов принять за мебель и думаешь, что отроду еще не выходило слово из таких уст; а где-нибудь в девичьей или в кладовой окажется просто: ого-го!
– Щи, моя душа, сегодня очень хороши! – сказал Собакевич, хлебнувши щей и отваливши себе с блюда огромный кусок няни, известного блюда, которое подается к щам и состоит из бараньего желудка, начиненного гречневой кашей, мозгом и ножками. – Эдакой няни, – продолжал он, обратившись к Чичикову, – вы не будете есть в городе, там вам черт знает что подадут!
– У губернатора, однако ж, недурен стол, – сказал Чичиков.
– Да знаете ли, из чего это все готовится? вы есть не станете, когда узнаете.
– Не знаю, как приготовляется, об этом я не могу судить, но свиные котлеты и разварная рыба были превосходны.
– Это вам так показалось. Ведь я знаю, что они на рынке покупают. Купит вон тот каналья повар, что выучился у француза, кота, обдерет его, да и подает на стол вместо зайца.
– Фу! какую ты неприятность говоришь, – сказала супруга Собакевича.
– А что ж, душенька, так у них делается, я не виноват, так у них у всех делается. Все что ни есть ненужного, что Акулька у нас бросает, с позволения сказать, в помойную лохань, они его в суп! да в суп! туда его!
– Ты за столом всегда эдакое расскажешь! – возразила опять супруга Собакевича.
– Что ж, душа моя, – сказал Собакевич, – если б я сам это делал, но я тебе прямо в глаза скажу, что я гадостей не стану есть. Мне лягушку хоть сахаром облепи, не возьму ее в рот, и устрицы тоже не возьму: я знаю, на что устрица похожа. Возьмите барана, – продолжал он, обращаясь к Чичикову, – это бараний бок с кашей! Это не те фрикасе, что делаются на барских кухнях из баранины, какая суток по четыре на рынке валяется! Это все выдумали доктора немцы да французы, я бы их перевешал за это! Выдумали диету, лечить голодом! Что у них немецкая жидкостная натура, так они воображают, что и с русским желудком сладят! Нет, это всё не то, это всё выдумки, это всё… – Здесь Собакевич даже сердито покачал головою. – Толкуют: просвещенье, просвещенье, а это просвещенье – фук! Сказал бы и другое слово, да вот только что за столом неприлично. У меня не так. У меня когда свинина – всю свинью давай на стол, баранина – всего барана тащи, гусь – всего гуся! Лучше я съем двух блюд, да съем в меру, как душа требует. – Собакевич подтвердил это делом: он опрокинул половину бараньего бока к себе на тарелку, съел все, обгрыз, обсосал до последней косточки.
«Да, – подумал Чичиков, – у этого губа не дура».
– У меня не так, – говорил Собакевич, вытирая салфеткою руки, – у меня не так, как у какого-нибудь Плюшкина: восемьсот душ имеет, а живет и обедает хуже моего пастуха!
– Кто такой этот Плюшкин? – спросил Чичиков.
– Мошенник, – отвечал Собакевич. – Такой скряга, какого вообразить трудно. В тюрьме колодники лучше живут, чем он: всех людей переморил голодом.
– Вправду! – подхватил с участием Чичиков. – И вы говорите, что у него, точно, люди умирают в большом количестве?
– Неужели как мухи! А позвольте спросить, как далеко живет он от вас?
– В пяти верстах! – воскликнул Чичиков и даже почувствовал небольшое сердечное биение. – Но если выехать из ваших ворот, это будет направо или налево?
– Я вам даже не советую дороги знать к этой собаке! – сказал Собакевич. – Извинительней сходить в какое-нибудь непристойное место, чем к нему.
– Нет, я спросил не для каких-либо, а потому только, что интересуюсь познанием всякого рода мест, – отвечал на это Чичиков.
За бараньим боком последовали ватрушки, из которых каждая была гораздо больше тарелки, потом индюк ростом в теленка, набитый всяким добром: яйцами, рисом, печенками и невесть чем, что все ложилось комом в желудке. Этим обед и кончился; но когда встали из-за стола, Чичиков почувствовал в себе тяжести на целый пуд больше. Пошли в гостиную, где уже очутилось на блюдечке варенье – ни груша, ни слива, ни иная ягода, до которого, впрочем, не дотронулись ни гость, ни хозяин. Хозяйка вышла, с тем чтобы накласть его и на другие блюдечки. Воспользовавшись ее отсутствием, Чичиков обратился к Собакевичу, который, лежа в креслах, только покряхтывал после такого сытного обеда и издавал ртом какие-то невнятные звуки, крестясь и закрывая поминутно его рукою. Чичиков обратился к нему с такими словами:
– Я хотел было поговорить с вами об одном дельце.
– Вот еще варенье, – сказала хозяйка, возвращаясь с блюдечком, – редька, варенная в меду!
– А вот мы его после! – сказал Собакевич. – Ты ступай теперь в свою комнату, мы с Павлом Ивановичем скинем фраки, маленько приотдохнем!
Хозяйка уже изъявила было готовность послать за пуховиками и подушками, но хозяин сказал: «Ничего, мы отдохнем в креслах», – и хозяйка ушла. «
Это был текст эпизода «Обед у Собакевича» из поэмы «Мертвые души» Гоголя (фрагмент, отрывок).