они ломали меня и ломали да так серьезно уверенно
Данный перевод песни на русском языке является художественным, т.е. перевод недословный. Чтобы узнать дословный перевод песни, можете наводить мышкой на английские слова.
Another love
I wanna take you somewhere so you know I care
But it’s so cold and I don’t know where
I brought you daffodils in a pretty string
But they won’t flower like they did last spring
And I wanna kiss you, make you feel alright
I’m just so tired to share my nights
I wanna cry and I wanna love
But all my tears have been used up
On another love, another love
All my tears have been used up
And if somebody hurts you, I wanna fight
But my hands been broken, one too many times
So I’ll use my voice, I’ll be so f*cking rude
Words they always win, but I know I’ll lose
And I’d sing a song, that’d be just ours
But I sang ’em all to another heart
And I wanna cry I wanna learn to love
But all my tears have been used up
On another love, another love
All my tears have been used up
I wanna sing a song, that’d be just ours
But I sang ’em all to another heart
And I wanna cry, I wanna fall in love
But all my tears have been used up
On another love, another love
All my tears have been used up
Другая любовь
Я хочу забрать тебя куда-нибудь, чтобы ты поняла, что мне
Не все равно. Но слишком холодно, и я не знаю куда.
Я приносил тебе нарциссы в красивой ленточке,
Но они не расцветут, как в прошлую весну.
И я хочу тебя поцеловать, чтобы ты чувствовала себя хорошо,
Я просто слишком устал делить свои ночи,
Мне хочется плакать, и я хочу любить,
Но все мои слезы исчерпаны.
На другую любовь, другую любовь,
Все мои слёзы исчерпаны.
И если кто-то причинит тебе боль, я хочу драться,
Но мои руки ломали уже слишком много раз. Поэтому
Я воспользуюсь своим голосом — я буду чертовски груб.
Слова, они всегда побеждают, но я знаю, что проиграю.
И я бы спел песню, которая принадлежала бы лишь нам,
Но я спел их все другому сердцу,
Мне хочется плакать, я хочу научиться любить,
Но все мои слезы исчерпаны.
На другую любовь, другую любовь,
Все мои слёзы исчерпаны.
Я хочу спеть песню, которая будет принадлежать лишь нам,
Но я спел их все другому сердцу,
Мне хочется плакать, я хочу влюбиться,
Но все мои слезы исчерпаны.
Ночные Снайперы — авиарежим
Слушать Ночные Снайперы — авиарежим
Слушайте авиарежим — Ночные Снайперы на Яндекс.Музыке
Текст Ночные Снайперы — авиарежим
Избегая слов, ныряя в эту метель
В голову не придет украсить чью-то постель
Авиарежим, с ним так просто жить
Научусь тишину пускать по венам дня
Пламенный тому, кто ненавидит меня
Авиарежим, с ним так просто жить
И эти танцы в точке удара
Всего сто метров до клевого бара
И, если плохо, то сразу — гитара
И песни рвутся наружу, как пули
И меня поздно воспитывать, мама
Я, как и ты, бесконечно упряма
Поверь, мне все это по-барабану
Ломать — сломали, да, но не согнули
Быть героем сетей — да, это просто болезнь
Заурядных людей, останься тем, кто ты есть
То, что в них нашел — сделал фотошоп
И эти танцы в точке удара
Всего сто метров до клевого бара
И, если плохо, то сразу — гитара
И песни рвутся наружу, как пули
И меня поздно воспитывать, мама
Я, как и ты, бесконечно упряма
Поверь, мне все это по-барабану
Ломать — сломали, да, но не согнули
И эти танцы в точке удара
Всего сто метров до клевого бара
И, если плохо, то сразу — гитара
И песни рвутся наружу, как пули
И меня поздно воспитывать, мама
Я, как и ты, бесконечно упряма
Поверь, мне все это по-барабану
Ломать — сломали, да, но не согнули
Ломать — сломали, да, но не согнули
Ломать — сломали, да, но не согнули
Ломать — сломали, да, но не согнули
Ломать — сломали, да, но не согнули
Избегая слов, ныряя в эту метель
В голову не придет украсить чью-то постель
Авиарежим, с ним так просто жить
Научусь тишину пускать по венам дня
Пламенный тому, кто ненавидит меня
Авиарежим, с ним так просто жить
И эти танцы в точке удара
Всего сто метров до клевого бара
И, если плохо, то сразу — гитара
И песни рвутся наружу, как пули
И меня поздно воспитывать, мама
Я, как и ты, бесконечно упряма
Поверь, мне все это по-барабану
Ломать — сломали, да, но не согнули
Быть героем сетей — да, это просто болезнь
Заурядных людей, останься тем, кто ты есть
То, что в них нашел — сделал фотошоп
И эти танцы в точке удара
Всего сто метров до клевого бара
И, если плохо, то сразу — гитара
И песни рвутся наружу, как пули
И меня поздно воспитывать, мама
Я, как и ты, бесконечно упряма
Поверь, мне все это по-барабану
Ломать — сломали, да, но не согнули
И эти танцы в точке удара
Всего сто метров до клевого бара
И, если плохо, то сразу — гитара
И песни рвутся наружу, как пули
И меня поздно воспитывать, мама
Я, как и ты, бесконечно упряма
Поверь, мне все это по-барабану
Ломать — сломали, да, но не согнули
Ломать — сломали, да, но не согнули
Ломать — сломали, да, но не согнули
Ломать — сломали, да, но не согнули
Ломать — сломали, да, но не согнули
Они ломали меня и ломали да так серьезно уверенно
– Что, Петр, не видать еще? – спрашивал 20 мая 1859 года, выходя без шапки на низкое крылечко постоялого двора на *** шоссе, барин лет сорока с небольшим, в запыленном пальто и клетчатых панталонах, у своего слуги, молодого и щекастого малого с беловатым пухом на подбородке и маленькими тусклыми глазенками.
Слуга, в котором все: и бирюзовая сережка в ухе, и напомаженные разноцветные волосы, и учтивые телодвижения, словом, все изобличало человека новейшего, усовершенствованного поколения, посмотрел снисходительно вдоль дороги и ответствовал: «Никак нет-с, не видать».
– Не видать? – повторил барин.
– Не видать, – вторично ответствовал слуга.
Барин вздохнул и присел на скамеечку. Познакомим с ним читателя, пока он сидит, подогнувши под себя ножки и задумчиво поглядывая кругом.
Слуга, из чувства приличия, а может быть, и не желая остаться под барским глазом, зашел под ворота и закурил трубку. Николай Петрович поник головой и начал глядеть на ветхие ступеньки крылечка: крупный пестрый цыпленок степенно расхаживал по ним, крепко стуча своими большими желтыми ногами; запачканная кошка недружелюбно посматривала на него, жеманно прикорнув на перила. Солнце пекло; из полутемных сеней постоялого дворика несло запахом теплого ржаного хлеба. Замечтался наш Николай Петрович. «Сын… кандидат… Аркаша…» – беспрестанно вертелось у него в голове; он пытался думать о чем-нибудь другом, и опять возвращались те же мысли. Вспомнилась ему покойница-жена… «Не дождалась!» – шепнул он уныло… Толстый сизый голубь прилетел на дорогу и поспешно отправился пить в лужицу возле колодца. Николай Петрович стал глядеть на него, а ухо его уже ловило стук приближающихся колес…
– Никак, они едут-с, – доложил слуга, вынырнув из-под ворот.
Николай Петрович вскочил и устремил глаза вдоль дороги. Показался тарантас, запряженный тройкой ямских лошадей; в тарантасе мелькнул околыш студентской фуражки, знакомый очерк дорогого лица…
– Аркаша! Аркаша! – закричал Кирсанов, и побежал, и замахал руками… Несколько мгновений спустя его губы уже прильнули к безбородой, запыленной и загорелой щеке молодого кандидата.
– Дай же отряхнуться, папаша, – говорил несколько сиплым от дороги, но звонким юношеским голосом Аркадий, весело отвечая на отцовские ласки, – я тебя всего запачкаю.
– Ничего, ничего, – твердил, умиленно улыбаясь, Николай Петрович и раза два ударил рукою по воротнику сыновней шинели и по собственному пальто. – Покажи-ка себя, покажи-ка, – прибавил он, отодвигаясь, и тотчас же пошел торопливыми шагами к постоялому двору, приговаривая: «Вот сюда, сюда, да лошадей поскорее».
Николай Петрович казался гораздо встревоженнее своего сына; он словно потерялся немного, словно робел. Аркадий остановил его.
– Папаша, – сказал он, – позволь познакомить тебя с моим добрым приятелем, Базаровым, о котором я тебе так часто писал. Он так любезен, что согласился погостить у нас.
Николай Петрович быстро обернулся и, подойдя к человеку высокого роста, в длинном балахоне с кистями, только что вылезшему из тарантаса, крепко стиснул его обнаженную красную руку, которую тот не сразу ему подал.
– Душевно рад, – начал он, – и благодарен за доброе намерение посетить нас; надеюсь… позвольте узнать ваше имя и отчество?
– Евгений Васильев, – отвечал Базаров ленивым, но мужественным голосом и, отвернув воротник балахона, показал Николаю Петровичу все свое лицо. Длинное и худое, с широким лбом, кверху плоским, книзу заостренным носом, большими зеленоватыми глазами и висячими бакенбардами песочного цвету, оно оживлялось спокойной улыбкой и выражало самоуверенность и ум.
Кандидат– лицо, сдавшее специальный «кандидатский экзамен» и защитившее специальную письменную работу по окончании университета, первая ученая степень, установленная в 1804 г.
Английский клуб– место собрания состоятельных и родовитых дворян для вечернего времяпрепровождения. Здесь развлекались, читали газеты, журналы, обменивались политическими новостями и мнениями и т.п. Обычай устраивать такого рода клубы заимствован в Англии. Первый английский клуб в России возник в 1700 году.
« …но тут настал 48-й год». – 1848 год – год февральской и июньской революций во Франции. Страх перед революцией вызвал со стороны Николая I крутые меры, в том числе запрет выезда за границу.
ЧИТАТЬ КНИГУ ОНЛАЙН: Отцы и дети
НАСТРОЙКИ.
СОДЕРЖАНИЕ.
СОДЕРЖАНИЕ
Иван Сергеевич Тургенев
Виссариона Григорьевича Белинского
– Что, Петр, не видать еще? – спрашивал 20 мая 1859 года, выходя без шапки на низкое крылечко постоялого двора на *** шоссе, барин лет сорока с небольшим, в запыленном пальто и клетчатых панталонах, у своего слуги, молодого и щекастого малого с беловатым пухом на подбородке и маленькими тусклыми глазенками.
Слуга, в котором все: и бирюзовая сережка в ухе, и напомаженные разноцветные волосы, и учтивые телодвижения, словом, все изобличало человека новейшего, усовершенствованного поколения, посмотрел снисходительно вдоль дороги и ответствовал: «Никак нет-с, не видать».
– Не видать? – повторил барин.
– Не видать, – вторично ответствовал слуга.
Барин вздохнул и присел на скамеечку. Познакомим с ним читателя, пока он сидит, подогнувши под себя ножки и задумчиво поглядывая кругом.
Слуга, из чувства приличия, а может быть, и не желая остаться под барским глазом, зашел под ворота и закурил трубку. Николай Петрович поник головой и начал глядеть на ветхие ступеньки крылечка: крупный пестрый цыпленок степенно расхаживал по ним, крепко стуча своими большими желтыми ногами; запачканная кошка недружелюбно посматривала на него, жеманно прикорнув на перила. Солнце пекло; из полутемных сеней постоялого дворика несло запахом теплого ржаного хлеба. Замечтался наш Николай Петрович. «Сын… кандидат… Аркаша…» – беспрестанно вертелось у него в голове; он пытался думать о чем-нибудь другом, и опять возвращались те же мысли. Вспомнилась ему покойница-жена… «Не дождалась!» – шепнул он уныло… Толстый сизый голубь прилетел на дорогу и поспешно отправился пить в лужицу возле колодца. Николай Петрович стал глядеть на него, а ухо его уже ловило стук приближающихся колес…
– Никак, они едут-с, – доложил слуга, вынырнув из-под ворот.
Николай Петрович вскочил и устремил глаза вдоль дороги. Показался тарантас, запряженный тройкой ямских лошадей; в тарантасе мелькнул околыш студентской фуражки, знакомый очерк дорогого лица…
– Аркаша! Аркаша! – закричал Кирсанов, и побежал, и замахал руками… Несколько мгновений спустя его губы уже прильнули к безбородой, запыленной и загорелой щеке молодого кандидата.
– Дай же отряхнуться, папаша, – говорил несколько сиплым от дороги, но звонким юношеским голосом Аркадий, весело отвечая на отцовские ласки, – я тебя всего запачкаю.
– Ничего, ничего, – твердил, умиленно улыбаясь, Николай Петрович и раза два ударил рукою по воротнику сыновней шинели и по собственному пальто. – Покажи-ка себя, покажи-ка, – прибавил он, отодвигаясь, и тотчас же пошел торопливыми шагами к постоялому двору, приговаривая: «Вот сюда, сюда, да лошадей поскорее».
Николай Петрович казался гораздо встревоженнее своего сына; он словно потерялся немного, словно робел. Аркадий остановил его.
– Папаша, – сказал он, – позволь познакомить тебя с моим добрым приятелем, Базаровым, о котором я тебе так часто писал. Он так любезен, что согласился погостить у нас.
Николай Петрович быстро обернулся и, подойдя к человеку высокого роста, в длинном балахоне с кистями, только что вылезшему из тарантаса, крепко стиснул его обнаженную красную руку, которую тот не сразу ему подал.
– Душевно рад, – начал он, – и благодарен за доброе намерение посетить нас; надеюсь… позвольте узнать ваше имя и отчество?
– Евгений Васильев, – отвечал Базаров ленивым, но мужественным голосом и, отвернув воротник балахона, показал Николаю Петровичу все свое лицо. Длинное и худое, с широким лбом, кверху плоским, книзу заостренным носом, большими зеленоватыми глазами и висячими бакенбардами песочного цвету, оно оживлялось спокойной улыбкой и выражало самоуверенность и ум.
– Надеюсь, любезнейший Евгений Васильич, что вы не соскучитесь у нас, – продолжал Николай Петрович.
Тонкие губы Базарова чуть тронулись; но он ничего не отвечал и только приподнял фуражку. Его темно-белокурые волосы, длинные и густые, не скрывали крупных выпуклостей просторного черепа.
– Так как же, Аркадий, – заговорил опять Николай Петрович, оборачиваясь к сыну, – сейчас закладывать лошадей, что ли? Или вы отдохнуть хотите?