она стояла и смотрела на меня
Я так счастлива, сказала она.
— Я так счастлива, — сказала она.
Я стоял и смотрел на нее. Она сказала только три слова. Но никогда я еще не слыхал, чтобы их так произносили. Я знал женщин, но встречи с ними всегда были мимолетными, какие-то приключения, иногда яркие часы, одинокий вечер, бегство от самого себя, от отчаяния, от пустоты. Да я и не искал ничего другого; ведь я знал, что нельзя полагаться ни на что, только на самого себя и в лучшем случае на товарища. И вдруг я увидел, что значу что-то для другого человека и что он счастлив только оттого, что я рядом с ним. Такие слова сами по себе звучат очень просто, но когда вдумаешься в них, начинаешь понимать, как все это бесконечно важно. Это может поднять бурю в душе человека и совершенно преобразить его. Это любовь и все-таки нечто другое. Что-то такое, ради чего стоит жить. Мужчина не может жить для любви. Но жить для другого человека может.
Автор Эрих Мария Ремарк «Три товарища»
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Проза.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Проза.ру – порядка 100 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более полумиллиона страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
С любимыми не расставайтесь
Уже полчаса я пытаюсь заполнить необходимые документы, которые лежат на столе передо мной. Строчки напечатанных букв не складываются в слова, а расплываются пред моими глазами, потому что мысли мои далеко отсюда, очень далеко, мои мысли с тобой, моё солнце.
Я представляю, как ты сидишь за компом, работаешь или смотришь что-то. Я знаю, что ты очень занят, но всё равно подхожу сзади и обнимаю тебя за плечи и шею. Прижимаюсь грудью к твоей спине и трусь об твою щеку. Дышу тебе в ухо. Ты, не отрываясь, проводишь рукой по моим волосам и спрашиваешь: «Что, милая?» Я улыбаюсь и шепчу тебе: «Соскучилась. «
И целую тебя в шею, возле уха. Ты поворачиваешь голову, губы твои совсем рядом, они сразу встречаются с моими губами, и я целую тебя нежно-нежно, ласково, ласкаю тебе их язычком, захватываю твою нижнюю губу и слегка посасываю её.
Дыхание у тебя сбивается, ты разворачиваешься ко мне, и притягиваешь меня к себе. Я стою у тебя между ногами, ты обнимаешь меня, держишь за попку и целуешь мне грудь. Потом протягиваешь руку, расстегиваешь мне халатик, под ним ничего нет, и притягиваешь меня ближе к себе.
Я думаю о тебе и чувствую, как становлюсь мокрой и влажной там внизу,чувствую как набухают и ноют сосочки от желания, чтобы ты прикоснулся к ним, а губы нетерпеливо чешутся и горят, когда я смотрю на твою фотографию. хочется погладить их пальчиками. размазывая помаду рукой.
А стоит только закрыть глаза, как я опять вижу, как мы стоим обнаженные напротив друг друга, уже горячие и возбужденные. Как мы прикасаемся друг к другу, трогая и задевая, проводя по телу руками.
Ты опускаешься на диван и притягиваешь меня к себе на колени. Я и сама рада это сделать. Я сажусь к тебе на коленки с широко разведенными ножками, обхватываю тебя за шею руками и прижимаюсь к тебе плотно девочкой. Твой мальчик твердый и горячий, я чувствую его, и хотя я уже полностью открыта и готова впустить тебя, я не тороплюсь. Я жду, когда ты сам этого захочешь. Я легонько прижимаюсь к тебе своей грудью, трусь ею о твою грудь, я хочу, чтобы ты почувствовал её мягкость и шелковистость. Целую тебя в шею и легонько покусываю твоё ухо, ты прижимаешь меня к себе. Мы так близко, чувствуем друг друга всем телом. До проникновения остается совсем немного, всего одно движение и ты уже внутри.
Это так приятно и сладко, что я не сдерживаю стон. Мы чуть-чуть привыкаем к сладким и острым ощущениям, и я начинаю двигаться, сначала медленно, ласкаясь, потом активнее, быстрее. Ты откидываешь голову на спинку дивана и закрываешь глаза. На твоем лице явное наслаждение, ты придерживаешь меня за попу и помогаешь двигаться, задавая ритм.
Я ласкаюсь о твоего мальчика там внутри, это так приятно чувствовать его каждой точечкой, каждым своим сладким и вкусным местом. Я специально иногда чуть меняю положение своего тела, чтобы почувствовать тебя там по-другому, потереться о твоего мальчика ещё более сладко и вкусно. Твой мальчик давит и нажимает, и я сладко постанываю, двигаюсь на твоих коленях взад и вперед, выгибая навстречу тебе и твоему мальчику бедра и таз. Всё моё тело горячее и жаркое, возбужденное, нетерпеливо выгибается. Мне хочется одновременно, и кончить быстрее, твой мальчик заводит и дразнит меня, и продлить этот сладкий и вкусный танец.
Она стояла и смотрела на меня
» Я так счастлива, — сказала она.
Я стоял и смотрел на нее. Она сказала только три слова. Но никогда я еще не слыхал, чтобы их так произносили. Я знал женщин, но встречи с ними всегда были мимолетными, какие-то приключения, иногда яркие часы, одинокий вечер, бегство от самого себя, от отчаяния, от пустоты. Да я и не искал ничего другого; ведь я знал, что нельзя полагаться ни на что, только на самого себя и в лучшем случае на товарища. И вдруг я увидел, что значу что-то для другого человека и что он счастлив только оттого, что я рядом с ним. Такие слова сами по себе звучат очень просто, но когда вдумаешься в них, начинаешь понимать, как все это бесконечно важно. Это может поднять бурю в душе человека и совершенно преобразить его. Это любовь и все-таки нечто другое. Что-то такое, ради чего стоит жить. Мужчина не может жить для любви. Но жить для другого человека может.»
Эрих Мария Ремарк «Три товарища»
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
Она стояла и смотрела на меня
Небо было желтым, как латунь; его еще не закоптило дымом. За крышами фабрики оно светилось особенно сильно. Вот-вот должно было взойти солнце. Я посмотрел на часы — еще не было восьми. Я пришел на четверть часа раньше обычного.
Я открыл ворота и подготовил насос бензиновой колонки. Всегда в это время уже подъезжали заправляться первые машины.
Вдруг за своей спиной я услышал хриплое кряхтение, — казалось, будто под землей проворачивают ржавый винт. Я остановился и прислушался. Потом пошел через двор обратно в мастерскую и осторожно приоткрыл дверь. В полутемном помещении, спотыкаясь, бродило привидение. Оно было в грязном белом платке, синем переднике, в толстых мягких туфлях и размахивало метлой; весило оно не менее девяноста килограммов; это была наша уборщица Матильда Штосс.
Некоторое время я наблюдал за ней. С грацией бегемота сновала она взад и вперед между автомобильными радиаторами и глухим голосом напевала песню о верном гусаре. На столе у окна стояли две бутылки коньяка. В одной уже почти ничего не оставалось. Накануне вечером она была полна.
— Однако, фрау Штосс… — сказал я.
Пение оборвалось. Метла упала на пол. Блаженная ухмылка погасла. Теперь уже я оказался привидением.
— Исусе Христе, — заикаясь пробормотала Матильда и уставилась на меня покрасневшими глазами. — Так рано я вас не ждала.
— Догадываюсь. Ну как? Пришлось по вкусу?
— Еще бы, но мне так неприятно. — Она вытерла рот. — Я просто ошалела.
— Ну, это уж преувеличение. Вы только пьяны. Пьяны в дым.
Она с трудом сохраняла равновесие. Ее усики подрагивали, и веки хлопали, как у старой совы. Но постепенно ей всё же удалось несколько прийти в себя. Она решительно шагнула вперед:
— Господин Локамп, человек всего лишь человек. Сначала я только понюхала, потом сделала глоточек, а то у меня с желудком неладно, — да, а потом, видать, меня бес попутал. Не надо было вводить в искушение старую женщину и оставлять бутылку на столе.
Уже не впервые заставал я ее в таком виде. Каждое утро она приходила на два часа убирать мастерскую; там можно было оставить сколько угодно денег, она не прикасалась к ним. Но водка была для нее что сало для крысы.
— Ну конечно, коньяк для клиентов вы не тронули, а налегли на хороший, который господин Кестер держит для себя.
На обветренном лице Матильды мелькнула усмешка:
— Что правда, то правда — в этом я разбираюсь. Но, господин Локамп, вы же не выдадите меня, беззащитную вдову.
Она опустила подоткнутые юбки.
— Ну, так я смоюсь. А то придет господин Кестер, и тогда такое начнется…
Я подошел к шкафу и отпер его:
Она поспешно заковыляла ко мне. Я высоко поднял коричневую четырехгранную бутылку.
Она протестующе замахала руками:
— Это не я! Честью клянусь! Этого я не трогала!
— Знаю, — ответил я и налил полную рюмку. — А знаком ли вам этот напиток?
— Еще бы! — она облизнула губы. — Ром! Выдержанный, старый, ямайский!
— Верно. Вот и выпейте стаканчик. — Я? — она отшатнулась. — Господин Локамп, это уж слишком. Вы пытаете меня на медленном огне. Старуха Штосс тайком вылакала ваш коньяк, а вы ром еще ей подносите. Вы — просто святой, да и только! Нет, уж лучше я сдохну, чем выпью.
— Вот как? — сказал я и сделал вид, что собираюсь забрать рюмку.
— Ну, раз уж так… — она быстро схватила рюмку. — Раз дают, надо брать. Даже когда не понимаешь толком, почему. За ваше здоровье! Может, у вас день рождения?
— Да, вы в точку попали, Матильда!
— В самом деле? Правда? — Она вцепилась в мою руку и тряхнула ее. — От всего сердца желаю счастья! И деньжонок побольше! Господин Локамп! — Она вытерла рот.
— Я так разволновалась, что надо бы еще одну пропустить! Я же люблю вас, как родного сына.
Я налил ей еще рюмку. Она выпила ее единым духом и, осыпая меня добрыми пожеланиями, вышла из мастерской.
Я убрал бутылки и сел к столу. Бледный луч солнца, проникавший через окно, освещал мои руки. Странное чувство испытываешь все-таки в день рождения, даже если никакого значения не придаешь ему. Тридцать лет… Было время, когда мне казалось, что я никак не доживу до двадцати, так хотелось поскорее стать взрослым. А потом…
Я вытащил из ящика листок почтовой бумаги и стал вспоминать. Детство, школа… Все это так далеко ушло, словно никогда и не было. Настоящая жизнь началась только в 1916 году. Как раз тогда я стал новобранцем. Тощий, долговязый, восемнадцатилетний, я падал и вскакивал под команду усатого унтер-офицера на старой пашне за казармой. В один из первых вечеров моя мать пришла в казарму навестить меня. Ей пришлось прождать целый час. Я неправильно уложил ранец и в наказание должен был в свободное время чистить уборную. Мать хотела помочь мне, но ей не разрешили. Она плакала, а я так устал, что заснул, когда она сидела со мной.
1917год. Фландрия. Мы с Мидендорфом купили в погребке бутылку красного вина. Собирались покутить. Но не вышло. На рассвете англичане открыли ураганный огонь. В полдень ранили Кестера. Майер и Петере были убиты перед вечером. А к ночи, когда мы уже надеялись отдохнуть и откупорили бутылку, началась газовая атака. Удушливые облака заползали в блиндажи. Правда, мы вовремя надели противогазы. Но у Мидендорфа маска прорвалась. Когда он заметил, было уже поздно. Пока он срывал ее и искал другую, он наглотался газа, и его рвало кровью. Он умер на следующее утро; лицо было зеленым и черным. А шея вся истерзана. Он пытался разорвать ее ногтями, чтобы глотнуть воздух.
1918.Это было в госпитале. Двумя днями раньше прибыла новая партия раненых. Тяжелые ранения. Повязки из бумажных бинтов. Стоны. Весь день то въезжали, то выезжали длинные операционные тележки. Иногда они возвращались пустыми. Рядом со мной лежал Иозеф Штоль. Ног у него уже не было, но он этого еще не знал. Увидеть он не мог, потому что там, где должны были лежать его ноги, торчал проволочный каркас, покрытый одеялом. Да он и не поверил бы, потому что чувствовал боль в ногах. За ночь в нашей палате умерли двое. Один умирал очень долго и трудно.
Подборка из И. Иртеньева
***
Будь я малость помоложе,
Я б с душою дорогой
Человекам трем по роже
Дал как минимум ногой.
Да как минимум пяти бы
Дал по роже бы рукой.
Так скажите мне спасибо
Что я старенький такой.
***
Она лежала на кровати,
Губу от страсти закусив,
А я стоял над ней в халате,
Ошеломительно красив.
Она мою пыталась шею
Руками жадными обнять,
Ей так хотелось быть моею.
И здесь я мог ее понять.
***
Блестят штыки, снаряды рвутся,
Аэропланов слышен гуд,
Куда-то белые несутся,
За ними красные бегут.
Повсюду реки крови льются,
Сверкают сабли там и тут,
Куда-то красные несутся,
За ними белые бегут.
А в небе жаворонок вьется,
В реке играет тучный язь,
И пьяный в луже у колодца
Лежит, уткнувшись мордой в грязь.
***
На Павелецкой-радиальной
Средь ионических колонн
Стоял мужчина идеальный
И пил тройной одеколон.
Он был заниженного роста,
С лицом, похожим на кремень.
Одет решительно и просто —
Трусы, галоши и ремень.
В нем все значение имело,
Допрежь неведомое мне,
А где-то музыка гремела
И дети падали во сне.
А он стоял, мужского рода,
В своем единственном числе,
И непредвзятая свобода
Горела на его челе.
***
Мужчина к женщине приходит,
Снимает шляпу и пальто,
И между ними происходит,
Я извиняюсь, черт-те что!
Их суетливые движенья,
Их крики дикие во мгле,
Не ради рода продолженья,
Но ради жизни на земле.
И получив чего хотели,
Они, уставясь в потолок,
Лежат счастливые в постели
И пальцами шевелят ног.
***
Если б кто на спину мне бы
Присобачил два крыла,
Я б летал себе по небу
Наподобие орла.
Я бы реял над планетой,
Гордый пасынок стихий,
Не читал бы я газеты,
Не писал бы я стихи.
Уклоняясь от работы
И полезного труда,
Совершал бы я налеты
На колхозные стада.
Я б сырым питался мясом,
Я бы кровь живую пил,
Ощущая с каждым часом
Прибавленье новых сил.
А напившись и наевшись,
Я б ложился на матрас
И смотрел бы не мигая
Передачу «Сельский час».
***
Девица склонилась
В поле над ручьем.
Ну скажи на милость,
Я-то здесь при чем?
Хочется девице
В поле из ручья
Жидкости напиться,
А при чем здесь я?
Солнышко садится,
Вечер настает,
Что мне до девицы?
До ее забот?
На вопросы эти
Не найду ответ.
Сложно жить на свете
В тридцать девять лет.
***
Международные бандиты
Всех рангов, видов и мастей,
Пытались навязать кредиты
Стране застенчивой моей.
Хоть ей выламывали руки
И раздевали догола,
Она терпела молча муки,
Но, стиснув зубы, не брала.
И все же, опоив дурманом,
Под сладкий рокот МВФ,
Кредит всучили ей, обманом
Сопротивленье одолев.
Кто ж соблазнив ее халявой,
Потом использовал вовсю?
Французик жалкий и вертлявый,
Плешивый щеголь Камдессю.
Простоволосая, босая,
Она лежала на стерне
И, губы черные кусая,
Сжимала деньги в пятерне.
Напрасно, вкруг нее сомкнувшись,
Толпились подлые враги,
В надежде, что она, очнувшись,
Начнет им возвращать долги.
Но нет, не такова Россия,
Она свободна и горда.
Ей можно что-то дать насильно,
Но взять обратно – никогда!
***
Любовь. На вид простое слово,
А говорили, тайна в нем,
Но я проник в ее основу
Своим мозолистым умом.
Напрягши всю мускулатуру,
Собрав запас душевных сил,
Свой мощный ум, подобно буру,
С размаху в тайну я вонзил.
Взревел как зверь могучий разум
И, накалившись докрасна,
Вошел в нее, заразу, разом,
Лишь только ойкнула она.
И что же разуму открылось,
Когда он пообвыкся там?
А ничего. Сплошная сырость,
Да паутина по углам.
***
Шел по лесу паренек,
Паренек кудрявый,
И споткнулся о пенек,
О пенек корявый.
И про этот про пенек,
Про пенек корявый
Все сказал, что только мог
Паренек кудрявый.
Раньше этот паренек
Говорил коряво.
Научил его пенек
Говорить кудряво.
***
Ко мне тут киллер приходил
Да видно дома не застал,
В прихожей только наследил,
Но я уж возникать не стал.
***
Как увидишь над пашнею радугу —
Атмосферы родимой явление,
Так подумаешь, мать твою за ногу
И застынешь в немом изумлении.
Очарован внезапною прелестью,
Елки, думаешь, где ж это, братцы, я?
И стоишь так с отвисшею челюстью,
Но потом понимаешь: ДИФРАКЦИЯ.
***
Как на площади Таганской,
Возле станции метро,
Ветеран войны афганской
Мне в живот воткнул перо.
Доканала, вероятно,
Парня лютая тоска,
Мне тоска его понятна
И печаль его близка.
Жалко бедного афганца —
Пропадет за ерунду,
И себе мне жаль, поганца,
К превеликому стыду.
***
Иду я против топора,
В руке сжимая лом
Как символ торжества добра
В его борьбе со злом.
***
Идет по улице скелет,
На нас с тобой похож,
Ему совсем немного лет,
И он собой хорош.
Возможно, он идет в кино,
А может, из гостей,
Где пил игристое вино
И был не чужд страстей.
А может, дома сигарет
Закончился запас,
И в магазин решил скелет
Сходить в полночный час.
Идет себе, ни на кого
Не нагоняя страх,
И все в порядке у него,
Хоть с виду он и прах.
Идет он на своих двоих
Дорогою своей,
Идет, живее всех живых
И мертвых всех мертвей.
***
— И неимущим, и богатым
Мы в равной степени нужны, —
Сказал патологоанатом
И вытер скальпель о штаны.
***
Вы играли на рояле,
Тонкий профиль наклоня,
Вы меня не замечали,
Будто не было меня.
Из роскошного «Стейнвея»
Дивных звуков несся рой,
Я стоял,
Благоговея
Перед вашею игрой.
И все то, что в жизни прежней
Испытать мне довелось,
В этой музыке нездешней
Странным образом сплелось.
Страсть,
Надежда,
Горечь,
Радость,
Жар любви
И лед утрат,
Оттрезвонившая младость,
Наступающий закат.
Слезы брызнувшие пряча,
Я стоял лицом к стене,
И забытый вальс
Собачий
Рвал на части
Душу мне.
***
Мне с населеньем в дружном хоре,
Боюсь, не слиться никогда,
С младых ногтей чужое горе
Меня, вот именно, что да.
Не то чтобы вот так уж прямо,
Чтоб раскаляться добела,
Но за соседней стенкой драма
Всегда, хоть малость, но скребла.
Прижавшись чутким ухом к стенке,
Фантазмы отгоняя сна,
Я драмы той ловил оттенки,
Вникал в ее полутона.
Какое варево варилось
На том невидимом огне,
Что там заветное творилось,
Доныне неизвестно мне.
Случайно вырванная фраза,
Внезапный скрип, чуть слышный вздох.
И все же катарсис два раза
Я испытал, простит мне Бог.
***
Жена моя все время моется,
Меняет что ни день белье,
Когда же только успокоится
Душа мятежная ее.
С утра посуда вся помытая,
Пылинки не сыскать в дому,
Хотя и не противник быта я,
Но должен быть предел всему.
Мне чистота моя моральная
Ее физической важней,
Машина хороша стиральная,
Но счастье все-таки не в ней.
Да, я ношу футболки потные
И сплю бывает что в пальто.
Не все ж поэты чистоплотные,
Так нас и любят не за то.
***
Дружно катятся года
С песнями под горку,
Жизнь проходит, господа,
Как оно ни горько.
Елки-палки, лес густой,
Трюфели-опята,
Был я раньше мен крутой,
Вышел весь куда-то.
Ноу смокинг, ноу фрак,
Даже хау ноу,
У меня один пиджак
Да и тот хреновый.
Нету денег, нету баб,
Кончилась халява,
То канава, то ухаб,
То опять канава.
Пыльной грудою в углу
Свалена посуда,
Ходит муха по столу,
Топает, паскуда.
На гвозде висит Ватто,
Подлинник к тому же,
На Ватто висит пальто,
Рукава наружу.
У дороги две ветлы,
Вдоль дороги просо,
Девки спрыгнули с иглы,
Сели на колеса.
Не ходите, девки, в лес
По ночам без мамки,
Наберете лишний вес,
Попадете в дамки.
Не ходите с козырей,
Не ходите в баню,
Ты еврей и я еврей,
Оба мы цыгане.
***
Отпусти меня, тятя, на волю,
Не держи ты меня под замком.
По весеннему минному полю
Хорошо побродить босиком.
Ветерок обдувает мне плечи,
Тихо дремлет загадочный лес.
Чу, взорвалась АЭС недалече.
Не беда, проживем без АЭС.
Гулко ухает выпь из болота,
За оврагом строчит пулемет,
Кто-то режет в потемках кого-то,
Всей округе уснуть не дает.
Страшно девице в поле гуляти,
Вся дрожу, ни жива, ни мертва,
Привяжи меня, тятя, к кровати
Да потуже стяни рукава.
***
Люблю я городских поэтов,
Ну что поделаешь со мной.
Пусть дикой удали в них нету,
Пусть нет раздольности степной,
Пусть нету стати в них былинной,
Пусть попран дедовский завет,
Пусть пересохла пуповина,
Пусть нет корней, пусть стержня нет.
Зато они в разгаре пьянки
Не рвут трехрядку на куски
И в нос не тычут вам портянки,
Как символ веры и тоски.
***
День весенний был погож и светел,
Шел себе я тихо, не спеша,
Вдруг американца я заметил,
Гражданина, значит, США.
Он стоял, слегка расставив ноги,
Глядя на меня почти в упор.
Как тут быть? Уйти ли прочь с дороги?
Лечь пластом? Нырнуть в ближайший двор?
Сотворить ли крестное знаменье?
Словом, ситуация не мед.
Кто бывал в подобном положенье,
Тот меня, я думаю, поймет.
Вихрем пронеслись перед глазами
Так, что не успел я и моргнуть,
Детство,
Школа,
Выпускной экзамен,
Трудовой,
А также ратный путь.
Вот уже совсем он недалече,
Обитатель чуждых нам широт,
И тогда, расправив гордо плечи,
На него пошел я, как на дзот.
Сжал в руке газету, как гранату,
Шаг, другой — и выдерну кольцо.
Было мне что НАТО, что СЕАТО
Абсолютно на одно лицо.
Побледнев от праведного гнева,
Размахнулся я, но в этот миг
Вдруг возникла в памяти Женева
И Рейкьявик вслед за ней возник.
Ощутив внезапное прозренье
И рассудком ярость победив,
Подавил я старого мышленья
Этот несомненный рецидив.
И пошел, вдыхая полной грудью
Запахи ликующей весны.
Если б все так поступали люди,
Никогда бы не было войны.
***
Вот человек какой-то мочится
В подъезде дома моего.
Ему, наверно, очень хочется,
Но мне-то, мне-то каково?
Нарушить плавное течение
Его естественной струи
Не позволяют убеждения
Гуманитарные мои.
Пройти спокойно мимо этого
Не в силах я, как патриот.
Что делать, кто бы посоветовал,
Но вновь безмолвствует народ.
***
Я обычно как напьюсь,
Головой о стенку бьюсь.
То ли вредно мне спиртное,
То ли просто возрастное.
***
Я вчера за три отгула
Головой упал со стула.
Поначалу-то сперва
Подписался я за два,
Но взглянув на эти рожи,
Нет, решил, так не пойдет,
И слупил с них подороже,
Я ж не полный идиот.
***
Я в юности во сне летал
И так однажды навернулся,
Что хоть с большим трудом проснулся,
Но больше на ноги не встал.
С тех пор лежу я на спине,
Хожу — ну разве под себя лишь.
Уж лучше б ползал я во сне.
Так ведь всего не просчитаешь.
***
Что-то главное есть в винегрете.
Что-то в нем настоящее есть,
Оттого в привокзальном буфете
Я люблю его взять да и съесть.
Что-то в нем от холодной закуски,
Что-то в нем от сумы и тюрьмы.
Винегрет — это очень по-русски,
Винегрет — это, в сущности, мы.
Что-то есть в нем, на вид неказистом,
От немереных наших широт?
Я бы это назвал евразийством,
Да боюсь, что народ не поймет.
***
Когда родился я на свет,
Не помню от кого,
Мне было очень мало лет,
Точней, ни одного.
Больное детство проплелось,
Как нищенка в пыли,
Но дать ответ на тот вопрос
Мне люди не смогли.
Вот так, умом и телом слаб,
Живу я с той поры —
Ни бог, ни червь, ни царь, ни раб,
А просто — хрен с горы.
***
Как в Ростове-на-Дону,
На Дону в Ростове
Встретил бабу я одну
С шашкой наготове.
Ой ты, конь мой вороной,
Звонкая подкова,
Уноси меня, родной,
Срочно из Ростова.
***
Сгущалась тьма над пунктом населенным,
В ночном саду коррупция цвела,
Я ждал тебя, как свойственно влюбленным,
А ты, ты, соответственно, не шла.
Я жаждал твоего коснуться тела,
Любовный жар сжигал меня дотла,
А ты прийти ко мне не захотела,
А ты, смотрите выше, все не шла.
Полночный сад был залит лунным светом,
Его залил собою лунный свет.
Сказать такое — нужно быть поэтом,
Так написать — способен лишь поэт.
Поэт, он кратким должен быть и точным,
Иначе не поэт он, а фуфло.
Короче, я сидел в саду полночном.
А ты, как чмо последнее, не шло.
***
Просыпаюсь с бодуна,
Денег нету ни хрена.
Отвалилась печень,
Пересохло в горле,
Похмелиться нечем,
Документы сперли,
Глаз заплыл,
Пиджак в пыли,
Под кроватью брюки.
До чего ж нас довели
Коммунисты-суки!
***
Порой мне кажется как будто
Вы в грезе мне являлись где-то,
Во что-то легкое обуты,
Во что-то светлое одеты.
С ленивой грацией субретки,
В призывной позе нимфоманки
Сидели вы на табуретке,
Лежали вы на оттоманке.
Причем, ну ладно бы сидели,
Да пес с ним — хоть бы и лежали,
Но не меня в виду имели
И не меня в уме держали.
И не унизившись до просьбы,
Я вас покинул в экипаже,
Хотя и был совсем не прочь бы
И даже очень был бы даже.
***
Гляжу в окно. Какое буйство красок
Пруд — синь, лес — зелен, небосклон голуб.
Вот стадо гонит молодой подпасок,
Во рту его златой сияет зуб.
В его руках «Спидола» именная —
Награда за любимый с детства труд.
Волшебным звукам трепетно внимая,
Ему вослед животные идут.
На бреге водоема плачет ива,
Плывет по небу облаков гряда,
Симптом демографического взрыва —
Белеет аист в поисках гнезда.
Младые девы пестрым хороводом
Ласкают слух, а также тешат глаз.
Все это в сумме дышит кислородом,
А выдыхает углекислый газ.