не оставляй меня одну читать
Не оставляй меня одну читать
Часть 1. Тогда и сейчас. // СЕЙЧАС. Обычная жизнь
Он грубо сжимает мою шею, прижимая к себе спиной, заставляя смотреть в зеркало. Странные мысли приходят в голову в такие моменты. За странные вещи цепляется внимание. Мои черные волнистые локоны растрепаны. В синих глазах горит страх. Темно. Его лицо позади меня, но я не различаю черт. Страх сжимает мое горло его пальцами.
— Смотри. Кого ты видишь. Отвечай! — пальцы сжались сильнее.
Я снова дернулась в сторону, но он лишь крепче сжал мою шею и запястья, скрученные веревкой за спиной.
— Я вижу там шлюху! — рыкнул он.
Он грубо швырнул меня на пол лицом вниз. Челюсть и плечо стукнулись о ковер. Обнаженное тело проехалось по ворсинкам. Немного больно и очень неприятно. Он буквально вытащил меня из-под моего почти мужа, и вот я лежу здесь совершенно без одежды со связанными руками. За странные вещи цепляется внимание. Я часто дышу. Ковер пахнет пылью. Перед глазами — ножка комода. Вокруг мрак. Я уже не дергаюсь, бесполезно, просто лежу на животе, как бросили. Запястья, неаккуратно и сильно скрученные веревкой, ноют.
Я услышала, как расстегивается ремень, и чуть не рассмеялась в истерике. Он собрался меня выпороть как ребенка за то, что я собиралась заняться любовью с тем, кто мне нравился? Это похоже на глупую шутку. Не задушит же он меня этим ремнем в самом деле. И я, собравшись с силами, повернулась, чтобы бросить ему это в лицо и бесстрашно рассмеяться. Как раз к этому моменту его штаны упали. Отброшенный в сторону ремень звякнул бляшкой о пол. Он стоял надо мной, и злые глаза сверкали в темноте. От осознания того, что он собирается сделать, перехватило дыхание, словно он снова вцепился мне в шею. Он не станет меня пороть. Изнасилует. Мысль была настолько неожиданной, что я не сразу поверила в нее, ведь я так давно его знала. Он не может так со мной поступить.
— Нет. Не надо… Не надо, пожалуйста!
Он остался глух к моим мольбам. Он вошел, и я захлебнулась своим криком. Вскочила на кровати, села, сбросив одеяло. Пальцы дрожали.
— Дорогая? — раздался сонный голос мужа рядом.
Сон. Всего лишь сон. Почему он снова стал сниться мне?
— Опять кошмар? — сочувственно спросил Николай.
Его рука легла мне на бедро поверх ночной рубашки и стала успокаивающе поглаживать. Я, все еще под влиянием остатков сна, еле сдержалась, чтобы не сбросить его руку, и лишь кивнула в ответ на его слова.
Он обнял меня немного неуклюже сбоку, подбородок поставил на плечо. Темные короткие волосы обрамляли его суховатое вытянутое лицо. Глаза смотрели обеспокоенно. Он не был уродцем, но и красивым я бы его не назвала. Обычный человек со своими плюсами и минусами.
— Чудовище, — не было никакого желания объяснять.
— Ну, Вероника, — он расстроенно скривился, — ты всегда так отвечаешь. Я спрашиваю не из праздного любопытства. Слышал, что если поделиться тем, что на душе, станет легче. А там, глядишь, и кошмар тебя мучить перестанет.
Я сидела в его руках не шевелясь, словно каменная. После этого сна я всегда долго приходила в себя.
— Мне снится безликое чудовище, — ответила я и добавила про себя…из моего прошлого. — Я пойду выпью кофе. Тебе налить чашку?
— Не нужно, спасибо, лучше чай, — он вздохнул и разжал объятия, устало откинулся назад на подушку. — Мне скоро на работу вставать. Буду собираться. Постарайся сегодня развлечься и выкинуть этот кошмар из головы.
— Хорошо, — покорно согласилась я и, накинув поверх рубашки халат, направилась на кухню.
Муж ничего не знал о моем прошлом, и знать ему не стоило. Николай был неплохим человеком и очень меня любил. Был честен. Не изменял. Но не могла же я ему сказать, что хоть и выгляжу, будто мне еще и тридцати нет, на самом деле мне сорок семь, и я заслуженный агент Отдела, обладающий сверхспособностями и отправленный в отставку почти десять лет назад. Николай считал, что я ничего не умею, кроме как играть на пианино. Отчасти так оно и было. Даже шитье мне не давалось, я умела только убивать. А еще, узнай он, очень бы удивился, насколько хорошим актером могла быть его жена. Но он не знал ничего.
Я поставила на огонь тяжелый чайник. Мысли сами текли в голове. Лениво, неторопливо. Все эти годы я жила будто в тумане. Пальцы сами открыли коробочку, взяли чайную ложку и насыпали кофе в чашку. Следом полетел кубик рафинада. Я села за стол в ожидании, пока согреется вода в чайнике. Стены небольшой кухни давили. После кошмара всегда казалось, будто воздуха — меньше, а помещения — теснее. Я опустила чайную ложку в чашку, и та звякнула о дно и край. Рядом начинала шуметь нагревающаяся вода. Мой взгляд бесцельно блуждал по белой тканевой скатерти чистого стола. Иногда в такие моменты мне казалось, что я медленно гнию заживо в этой такой нормальной жизни. Но я знала: это пройдет. К середине дня приду в себя. Прогуляюсь в парке под солнцем. Или пройдусь с подругами по магазинам и выберу себе новую шляпку. Жизнь текла размеренно и спокойно — так же, как и все последние годы. И мне это нравилось. Несмотря на такие дни, как сегодня, в остальные я даже искренне бывала рада. Сегодня же надо было лишь дотерпеть до полудня, когда мы с подругами встретимся и пойдем гулять. Снова пообсуждаем вышивку, скабрезные книжонки и мужчин.
Не оставляй меня одного (сборник) читать книгу онлайн
Не оставляй меня одного (сборник)
Не оставляй меня одного
Довольно грустная комедия в двух картинах
ВЕРА — сильная женщина
ЛЮБОВЬ — гордая женщина
ЛЮБА СТРАШНЕНЬКАЯ — просто сослуживица Вади, но готова идти за ним на край света.
МАКСИМИЛИАН БОРИСОВИЧ — Вадин дедушка, оторванный от действительности.
Квартира, которую снимает Вадя. Это полуподвал, поэтому, когда по двору проходят люди, в окне видны только ноги и нижняя часть туловища человека… В квартире темно… Наконец, в окне появились две пары ног — мужские и женские.
ВАДИН ГОЛОС (жалобно, умоляюще). Люцик-Люцик-Люцик-Люцик-Люцик!
Пауза. Женские ноги нетерпеливо переминаются.
ГОЛОС ЛЮБОВИ (Любы). Найдется, куда он денется… Ну, открывай…
ВАДИН ГОЛОС (страдающий). Может, он где-то рядом ходит… По мусорным свалкам, как бездомный… Люцик-Люцик-Люцик-Люцик-Люцик. (Пауза.) Третий день сегодня…
Открылась входная дверь. Пригибаясь, по ступенькам спустился Вадя. За его спиной в сумраке маячит Люба.
ВАДЯ. Давай руку. Понимаешь, я никогда раньше не выпускал его… Осторожно, на этот кирпич не наступи.
ЛЮБА (недоуменно). Вадя, но это какой-то подвал!
ВАДЯ. Сейчас свет включу… А позавчера он как выскочит!
Щелкнул выключатель. Тусклая лысая лампочка на длинном шнуре осветила Вадю и Любу, уста которых слились в продолжительной поцелуе.
У зрителя есть время разглядеть обстановку в квартире. Мы видим большую кухню. Низкие, сырые, со старыми подтеками потолки, в углу за газовой плитой стоит большое мусорное ведро, такое большое и переполненное, что это и не ведро даже, а нечто вроде мусорного бака. В кухне же пристроено фанерное укрытие для унитаза. Дверца в фанерном укрытии косая, осевшая, не закрывается, так что, укрыться в укрытие невозможно. Направо из кухни — дверь в комнату, которую снимает Вадя. Налево — запертая дверь в еще одну комнату. И вот за этой-то дверью постоянно, негромко и назойливо звучит радио…
Наконец, Вадя отрывается от Любы.
ВАДЯ (кричит в сторону окна). Люцик-Люцик-Люцик-Люцик.
ЛЮБА (оглядывается). Боже мой… что это.
ВАДЯ. Это кухня. А там — комната.
ЛЮБА. Это… ты здесь живешь?
ВАДЯ. Миленько, правда? (Чмокает ее.) Изящненько, правда?
ЛЮБА (кивает на укрытие). А там что?
ВАДЯ. Там удобство… Достроено в более позднюю архитектурную эпоху… Конечно, разные стили, эклектика. Зато настоящий унитаз, можешь проверить…
ЛЮБА. И… сколько ты за это платишь?
ВАДЯ. Тридцать пять рэ… Даром, можно сказать, подарок судьбы…
ВАДЯ. Нет, серьезно, мне дико повезло, что здешняя бабуся гигнулась… Что ни говори — центр. Моя последняя берлога в Ясенево знаешь, сколько жрала? Полтинник! Разница?
ВАДЯ. Ну, вот… Вдруг, узнаю, что Любкина бабуся, того… отбыла в лучший мир. Любка — это у нас в отделе, твоя тезка. Осиротевшие дети, рыдая, сдали хату одинокому порядочному джентельмену. Пока Люба замуж не выйдет. Эта пещера — ее приданное.
ЛЮБА. Думаю, она захочет остаться старой девой.
ВАДЯ. Я очень на это надеюсь, она у нас в отделе самая страшненькая.
ЛЮБА (решительно). Вадя, ты думал обо мне все это время?
ВАДЯ. Ну, Любаша, естественно (обнимает ее, помогает снять плащ). «Я верил, ты одна спасение глухой тоски по вечерам, ошибка поздняя, осенняя, причал последний, Чармиан»!
Стихи вообще Вадя читает так, что заслушаться можно — всегда проникновенно и всерьез. Очень хорошо читает стихи.
ЛЮБА (волнуясь). Знаешь, когда уже подлетали, и особенно, когда из багажного отделения к выходу шла, у меня сердце колотилось, как бешеное… думала — вдруг не встретит, вдруг — возьмет, и не придет!
ВАДЯ. Ну почему — не придет, Любаша? Мы же созвонились, на какое ты билет берешь.
ЛЮБА. Все равно, ужасно боялась… Какие-то предчувствия… Я эти два месяца, как ты уехал, Вадька, прямо чокнутая какая-то. Недавно встретила Наташку, помнишь, я тебя знакомила? Она говорит, — ну, когда жених твой приедет. Санька тебе привет передал… Ты что?!
ВАДЯ. Показалось — Люцик за окном мелькнул (вздыхает прерывисто). Где он ходит сейчас, мой хороший…
ЛЮБА. Вадя, посмотри мне в глаза!
ЛЮБА. У тебя здесь был кто-нибудь… за эти два месяца?
ВАДЯ (нежно и насмешливо). Любовь, ты глупая баба (Целует ее). Слушай, ты ж, наверное, голодная…
ЛЮБА. Нет, я, когда волнуюсь, не могу есть… Вадь, как у тебя здесь холодно…
ВАДЯ (бодро). Да, это — минус! Эта комната, понимаешь, не отапливается… Та отапливается, но ту закрыли.
ВАДЯ. Потому что сдают эту…
ВАДЯ. Глупенькая ты моя! Та стоила бы дороже по причине отапливаемости.
ЛЮБА (возмущенно). Вадя, а как же зимой? Вадя, но ведь так невозможно жить! Ты замерзнешь!
ВАДЯ. Спокойно, у меня два одеяла.
ЛЮБА (волнуясь). А может быть, вызвать слесаря и что-то устроить, а, Вадя? Батарею какую-нибудь поставить быстренько… Или еще что-нибудь… Ведь ты заболеешь здесь зимой, Вадя. Вадь, ты что?
Вадя долгим изучающим взглядом внимательно глядит в угол, на мусорное ведро. Слышно густое жужжание мухи…
ВАДЯ (продолжает внимательно смотреть в угол). Муха — Тамара… Во-он, видишь, сидит… на коробке из-под пельменей… Старенькая, пенсионерка… Она одна здесь прижилась, другие передохли, здесь холодно, одна Тамара осталась… Полетает-полетает и спит…
ЛЮБА (робко). Вадя, а почему ты мусор не выносишь?
ВАДЯ. Вон опять лета-ает, лета-ает… Тамара… Я выношу… Когда очень вываливается… Ну что, накормить тебя, что ли… Заодно самому пожрать…
ЛЮБА. Вадя, иди ко мне… Обними меня… Мы так и не поздоровались по-настоящему…
ВАДЯ (обнимает ее). Так… это… Сейчас, что ли? (кивает на комнату) Холодно ж… Одеваться-раздеваться… И потом, все равно в четыре к Олегу на пьянку.
ВАДЯ. Я тебе говорил, у Олеговой бабы день ангела…
ЛЮБА. Ну и пусть себе… Давай одни побудем, вдвоем.
ВАДЯ. Да успеем еще… Ты же на целую неделю приехала?
ЛЮБА (усмехается). На це-лу-ю… (Прислушивается.) Музыка где-то играет…
ВАДЯ. Полоумное средство массовой информации.
ВАДЯ. Комнату заперли, а приемник выключить забыли.
ЛЮБА. Ничего себе… Так и поет круглые сутки?
ВАДЯ. Я уже договорился с Любкой, она придет на днях, выключит… (внезапно) Любаша! Побудь здесь, я на минутку!
ВАДЯ. Я вспомнил, здесь недалеко мусорная свалка… между домами… Может, он там…
ВАДЯ. Люцик… Что ты смотришь так?
ВАДЯ. Я на минутку, Любаш, ладно? Хлеб заодно куплю, вспомнил — хлеба нет.
ВАДЯ (в дверях). Ничего, Любаш? Посидишь.
Люба кивает, и уже за дверью слышен страдающий голос Вади «Люцик-Люцик-Люцик!» Потом он смолкает.
ЛЮБА (медленно). При-е-ха-ла…
Она встала, медленно и как-то бесцельно стала кружить по кухне, заглянула в комнату… Потом села на табурет и застыла так, уронив руки, погруженая в свои мысли… Сидела она спиной к окну, и не видела, как в окне появились подрагивающие старческие ноги в сопровождении палочки. Старичок наклонился, долго смотрел в комнату, на Любину спину, и наконец, в дверь постучали. Люба поднялась и открыла.
МАКСИМИЛИАН БОРИСОВИЧ. Голубушка, скажите, это Лесная двадцать пять? Я не ошибся? Я правильно пришел? Или не туда попал? А?
МАКСИМИЛИАН БОРИСОВИЧ. Он ясно сказал: Лесная двадцать пять, но в принципе он мог и сбрехать, это ему ничего не стоит. Ему же плевать что мы спим с валидолом в зубах. Он считает, что мы оторваны от действительности. Может быть, я и оторван от действительности, но мне все-таки хочется знать, где он обитает…
ЛЮБА (несколько оторопевшая). А.
МАКСИМИЛИАН БОРИСОВИЧ. Вы хотите сказать, что я не туда попал? А куда я попал? Это Лесная двадцать пять? Это не Лесная двадцать пять? Что? А? Говорите, пожалуйста, вразумительно.
Не оставляй меня одного [Алексей Сухаров] (fb2) читать онлайн
– Ничего, сойдет. Как твои?
– Мои тоже хорошо, спасибо.
Пауза между формальностью и делом. Мостик через наигранную вежливость к бытовому эгоизму. Затишье перед бурей.
– Слушай, а ты мог бы посидеть с Дениской? Мы на дачу едем сегодня, а у него в понедельник контрольная по математике.
Вова наконец разлепил глаза.
– Мы хотели бы его с собой взять, но в итоге решили: пускай лучше побудет дома и хорошенько подготовится.
Долгий выдох в трубку, в котором трудно не уловить разочарование.
– Ладно. Через час подъеду.
– Спасибо, Вов, выручаешь как всегда! – довольная Вероника более не видит смысла продолжать данный диалог и завершает вызов.
Вова встает с кровати и бросает одеяло поближе к подушке. Нет, он разочарован совсем не потому, что у него на этот выходной были другие планы – планов толком никаких. И даже не потому, что он не любит детей и, тем более, с ними сидеть и за ними следить. Просто дело в том, что Вероника однажды ему помогла и помогла здорово – но это было единожды, а теперь Вова уже в третий раз за последние четыре месяца вроде бы как обязан помочь в ответ – хотя, по его мнению, лимит формата “услуга за услугу” давно подошел к концу. Надо бы, наверное, ей об этом сказать, думает Вова, перекусывая на ходу, или, на худой конец, начать врать, что занят и не может, но врать он не умеет и не любит, поэтому пока что он просто надеется, что Ника вдруг поймет, что регулярные просьбы посидеть с Дениской являются для него утомительными и, что называется, не по его профилю.
Вова аккуратно складывает чистые вещи в рюкзак, рассчитывая вечерком помыться, пока мальчик будет пыхтеть над примерами. Последний, как будто на будущее, глоток освежающего утреннего напитка. Осталось поймать автобус.
Хотя, размышляет Вова, невольно толкаясь с другими пассажирами и завистливо глядя на тех, кто успел усесться на кресла, с Дениской они ладят хорошо. Пацан, в отличие от многих его сверстников, не такой уж и капризный, не шумный и не тащит его играть в какую-нибудь ерунду, где нужно убедительно изображать мусоровоз. Более чем ясно, что сегодня мальчик будет больше уделять времени тому, что будет готовиться, вперив глаза в учебники, чем радоваться, как умеют только дети, отсутствию родителей и прибытию бесплатной няньки, рядом с которой можно беситься, прыгать, бегать и игнорировать приказы успокоиться – дескать, ты не папа и не мама и, следовательно, не имеешь таких полномочий. А еще он уже давно вырос из того возраста, когда его нужно кормить, поить и менять ему подгузники. В общем, в этом утреннем воскресном разочаровании виноват отнюдь не Дениска.
Виноваты вот эти вот люди, которые сейчас встречают Вову в дверном проеме – его троюродная сестра Вероника, улыбающаяся во весь накрашенный рот, и, чуть в глубине, ее муж Руслан, сосредоточенный, худощавый и с запущенной щетиной. Бежит поздороваться и Дениска, русый, короткостриженый и с темными передними зубами от шоколадной конфеты. Ника и Руслан заметно торопятся, пока Вова раздевается, выкладывает немногочисленное барахло из рюкзака и проходит в комнату.
– Нам на даче надо бы вещи кое-какие забрать и над грядками пошаманить, – как будто оправдываясь, объясняет сестра. – Недолго, конечно, но переночевать придется. Спасибо, правда, что смог прийти. В холодильнике полно всего, готовьте что хотите.
– Ну, мы поехали, – сообщает Ника, влажно выдыхая и покидая квартиру. – Денис, веди себя хорошо. Утром вернемся.
Щетинистый и скованный Руслан неуклюже перебирается обратно за порог для рукопожатия.
– Вова, хочешь конфету? – спрашивает Дениска, одетый в бирюзовую, красивую, но потерявшую лоск от многочисленных стирок футболку.
Кажется, его удовлетворят оба ответа.
Видно, что восьмилетнему Дениске довольно сложно в это поверить.
Вова проходит на кухню, почти по-хозяйски осматривается. Золотой, как будто из волшебной сказки, осенний свет покрывалом ложится на пространство вокруг. Вова от нечего делать отстукивает ладонями по столу. Погода и вправду сегодня прекрасная.
– А готовиться много надо?
– Не, – самоуверенно заявляет Дениска. – Фигня.
Что может быть лучше детского, наивного пренебрежения к математике?
– Тогда, может, погулять сходим? На часик?
Вскоре они уже сидели на лужайке в городском парке. Людей на улицах невероятно много – выходной же, и всем, что логично, захотелось вкусить один из последних теплых деньков этого года. Может, и не стоит винить Нику и ее мужа за такой безответственный побег в объятия ранней осени и друг друга – наверняка, не только Вова находит в этой золотой поре что-то бесконечно романтическое.
– Как в школе-то дела? – спрашивает, за неимением других вопросов к второкласснику, Вова.
– Хорошо, – отвечает Дениска. Он машет ногами и зачем-то следит за каждой пролетающей мимо птицей, чем напоминает Вове голодного кота. – Двоек нет.
И пускай это не такая уж и редкость для детства, да и дружба в это время считается чем-то совершенно иным, но Вова все равно умудряется мельком посмотреть на мальчика с некоторой завистью.
– А мороженое ты ешь? – спрашивает Дениска, достаточно согревшись и насмотревшись на птиц.
Пацан чуть ли не подпрыгивает, сидя попой на лужайке.
– Давай по мороженому!
– Ну давай. И потом домой. Договорились?
Темнеет, несмотря на почти летнюю погоду, очень рано, совсем по-осеннему. Вова пьет кофе на кухне и наблюдает за спускающимися на город сумерками. В комнате Дениска склоняется над учебником под таким ярким, почти давящим, как на допросе, светом настольной лампы и что-то старательно записывает на листах тетрадки в клеточку.
– Не горбись, – советует Вова, входя в комнату и присаживаясь на диван.
– Передохни тогда. Отвлекись.
Дениска как будто только этого и ждал. Он тут же потянулся к чистым листам бумаги поверх тетрадей и откопал среди стопок школьных книг комплект фломастеров.
– Так, – отвечает мальчик, зубами отщелкивая колпачок. – Немножко.
Возюкая желтым по одной и той же вертикальной линии, Дениска, не поворачивая головы к собеседнику, спрашивает:
– Знаешь, что нам позавчера в школе рассказали?
– Что если ты много-много раз повторишь одно и то же слово, то забудешь, что оно значит.
Под давящим светом настольной лампы второклассник выглядит почти по-злодейски.
– Скажи “кошка”. Много-много-много раз. Кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка…
Дениска практически захлебывается, стараясь поспевать за шипяще-кашляющим ритмом собственного лингвистического вызова.
– … кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка кошка. Фу.
Мальчик запрокидывает голову, по-видимому, вскружив ее самому себе, и задает вопрос куда-то вверх, к потолку, в плотный воздух квартиры:
– А что такое “кошка”? Она больше ничего не значит.
Пацана разбирает чуть ли не истерический, из самого нутра, смех. Он самозабвенно ржет и не может остановиться. Между неустанно накатывающих приступов смеха Дениска успевает обратиться к Вове:
Второклассник и не собирается успокаиваться. От его неугомонных смешков начинает закладывать уши.
Вова совсем не понимает, с чего Дениску так развезло – ему это несвойственно – но предпочитает не вмешиваться:
Он задумчиво встает с дивана и направляется к выходу из комнаты.
– Помоюсь пойду. Учись давай.
Сзади, как будто боясь спугнуть, аккуратно подходит Кристина.
Быть может, вечерком покажут какой-нибудь хороший футбольный матч. Вова тянется к пульту, чтобы проверить программу передач.
Так она подходит тогда, когда ей нужно сказать что-то, что Вове наверняка не понравится.
– Отвлеку на секундочку?
Победившего пловца демонстрируют крупным планом. Он опирается на бортик и вглядывается в собственный результат на табло. По мимике спортсмена нетрудно сообразить, что он вполне доволен итоговым временем заплыва.
Вова думает, что неплохо бы прикупить себе такую же прищепку для носа на случай, если где-нибудь по соседству в очередной раз прорвет канализационную трубу.
– Сегодня Аля приезжает. Ну так, на выходные, повидаться. Я ей разрешила остаться у нас, переночевать.
И без того не самая интригующая трансляция перестает иметь вообще какой-либо смысл.
– Ну, ты же не против?
– А должен быть? – Вова всеми силами старается изобразить, что телевизор для него по-прежнему важнее, чем новости о гостье.
– Не знаю. Все-таки вы раньше встречались.
– Как сказать. Мало ли.
– Я не против, – утвердительно отвечает Вова. – Пускай ночует.
– Отлично, – довольно и с облегчением выдает Крис. – Я пойду ее встречу, пробежимся по магазинам.
Даже если хороший футбольный матч вечерком и покажут, посмотреть его уже не получится.
– Будь в настроении, пожалуйста, раз уж согласился – просит Кристина, по-видимому, все же уловив странные нотки в ответах сожителя. – Не так и часто у нас гости. Тем более, моя подруга. Да и вам, наверное, найдется что обсудить.
Вова кивает. Призеры соревнований поздравляют друг друга прямо в бассейне.
Спустя два часа в коридоре становится шумно. Слышно, как девушки смеются и о чем-то шушукаются. Вова лопаткой перемешивает овощи на сковороде, пока ключ беспокойно шуршит в замочной скважине. В зоне видимости Вовы сначала появляется радостная Крис, а затем и Аля. Какая встреча.
– Привет, – Вове как будто некогда и не к месту здороваться, и он быстро возвращается взглядом в готовящуюся еду. Не останавливается надолго и там – идет к телевизору и переключает канал на музыкальный.
– Проходи, размещайся, – говорит Кристина гостье и принимается переодеваться. Тут же спохватывается и шагает обратно к полке.
– Тьфу, забыла молока на завтра купить. Я быстро.
Сквозь зеркало у телевизора Вова замечает почти бесцветное нижнее белье сожительницы.
– А больше ничего не забыла? – спрашивает он.
– Что? – Кристина застыла в коридоре и широко открыла глаза, вероятно, таким образом пытаясь вернуть в голову потерянную где-то информацию.
Аля несколько сдавленно, сдерживаясь, но все-таки смеется. Такой юмор ей никогда не нравился, особенно в исполнении Вовы, однако здесь получилось действительно хорошо, да и размера груди Кристине и вправду никогда не хватало.
Крис недовольно прищуривается и показывает средний палец в спину Вове. Он видит это сквозь зеркало и так же сквозь зеркало отвечает довольной, шутовской улыбкой.
Девушки в бикини пританцовывают на фоне позолоченных украшений. Популярный у молодежи рэпер жестикулирует так энергично, будто готовится выиграть престижнейший чемпионат по “камень-ножницы-бумага”.
Дурацкие шутки, да еще и с пошлинкой, всегда были для Вовы эффективным и почти незаметным для окружающих способом снять напряжение в компании. Ему, впрочем, кажется, что Аля разгадала эту его особенность еще тогда, когда они были вместе, и она-то знает, что к чему, но других способов Вова пока не придумал, да и вообще это получается у него на полном автоматизме. Чувствуешь себя неуверенно – видишь повод – вставляешь шутку. Это лучше, когда-то решил Вова, чем наигранно зевать, изображая скуку или усталость – так сразу все ясно и, к тому же, является неуважением к окружающим.
Крис берет в руку бумажный пакет и хлопает входной дверью. Теперь они с Алей одни, на какое-то время, которое потребуется подруге на путь в ближайший магазин и обратно. Вова мысленно прикидывает примерный объем тяжелой атмосферы, которую придется перетерпеть. Получается немало. Приобретенная после дурацкой шутки уверенность стремительно и беспощадно улетучивается.
Вова бросает беглый взгляд на сковороду, затем на сменившую рэпера поп-диву на экране, а затем снова на сковороду. Наконец, собравшись с духом, смотрит на лицо Али. Она все это время молчит. Она вообще гораздо чаще молчит, чем говорит. Неплохое, на самом-то деле, качество, но в подобных случаях это достаточно сильно мешает, поскольку порождает много ненужных вопросов. Не говорит, потому что не хочет? Не говорит, потому что не заинтересована в разговоре вовсе? Не говорит, потому что тоже стесняется, но внешне никак этого не показывает? Не говорит, потому что не знает, что сказать? Не говорит, потому что ждет, пока заговоришь ты?
е2-е4, решает про себя Вова. Стандартное начало партии.
– Нормально, – отвечает Аля и неловко улыбается, как будто тоже подумав про типичную шахматную завязку. Они раньше много играли друг с другом. – А твои?
– И мои хорошо, – говорит Вова.
Он снимает с плиты сковороду, не в силах более на нее смотреть. Возможно, овощи еще не до конца готовы, а возможно, уже давно и безнадежно подгорели.
Вова побеждал чаще.
– Нет, спасибо. Мы с Крис забегали в кафе, там перекусили.
Вова выкладывает еду в тарелку, накалывает кусочки на вилку.
– Все еще предпочитаешь растительную пищу?
– Предпочитаю. Но не ограничиваюсь.
Когда работают челюсти, не так и сложно давить в себе смущение.
– Завтра вечером уже обратно. Работа все-таки.
– Как на работе? По зарплате не обижают?
– Ну, как у всех. На жизнь хватает.
Ничего не подгорело, удивляется Вова. А еще Крис была неправа: обсуждать им с Алей практически нечего. Вот опять – приходится молча пережевывать пищу, прятать глаза в тарелке и усиленно соображать, что же еще такого сказать, чтобы на сей раз завязать диалог потуже. Скорее всего, он и не завяжется – просто нужно оттянуть время до возвращения подруги. И кстати, что-то она задерживается.
Вова поднимает голову и кивает в сторону коридора:
– Мы, если что, с ней не спим.
Он сам не понимает, зачем ему понадобилось об этом заикаться.
– Да я знаю, – как-то совсем непринужденно, настолько, что даже обидно, отмахивается Аля.
– Я и не подозревала, – уточняет она через паузу.
– Ну а вдруг. Живем же вместе.
– На пару вы совсем не похожи.
– Скучали? – раздается одновременно с коридорным шумом.
Ну наконец-то. Крис на ходу скидывает сапоги, открывает холодильник и складывает туда две пачки молока.
– Обо всем на свете, – обязательно острит Вова. Какое облегчение.
На стол аккуратно и с достоинством, как будто модель, шагающая по подиуму, опускается крупная бутыль легкого алкоголя.
– Посидим, выпьем. За встречу. Никто же не против?
– Все только “за”, – продолжает Вова, не сбавляя в иронии.
Крупная бутыль на то и крупная, что распивать ее можно долго и с удовольствием. Ребята вспоминают свои бурные студенческие годы и все, что с ними связано – глупые и смешные истории, строгих и с приветом преподавателей, тусовки, концерты, знакомства, судьбы. Заводилой, конечно же, Крис. Девчонки громко хохочут, а вот Вова несколько в стороне. Нет, он тоже улыбается, тоже поддакивает, где понимает, о чем речь, и даже вставляет что-то из своего – но вспоминается ему иное. Из той же оперы, из того же времени, но абсолютно под другим углом.
Он вспоминает, как впервые увидел Алю – они уже тогда дружили с Крис и часто ходили вместе по грязным от весенней слякоти коридорам университета. Вове запомнились ее сапоги и ее задница. С Кристиной он был знаком до этого, по общим семинарам, поэтому подойти и начать разговор труда не составило. Очевидно, что Вова Але совсем не понравился – но он никогда и не был мастером первого впечатления. Зато потом долго, красиво, настойчиво и самозабвенно ухаживал, чем сильно удивил своих друзей, ее подруг и самого себя – это совершенно не было на него похоже. В конечном счете, удивил и Алю. Покорил. Завоевал.
Время кусками проваливается в никуда. Алкоголь давно выпит, а бутыль сиротливо прислонилась к ножке столика. Между девчонок все еще смешно и весело, а вот Вова почти физически ощущает, как час, вслед за часом, пережевывается, перекручивается через мясорубку и никогда, ни за какие коврижки не сможет повернуться вспять.
А потом было много всего, много и как будто в один затянутый кадр: прогулки по ночному городу, шахматы, кафе, кино и чистый воздух, первые поцелуи и первые боязливые ночевки. Более недосягаемое для него единение с другим человеком. Уголки губ Вовы от этих воспоминаний утекают куда-то наверх, а смотрит он вперед и невидящим взглядом – ничего себе его разморило, с такой-то дозы, думает про себя Крис. Хорошо, что не пошли за второй.
– Постелю себе у телека, – говорит Вова, когда стало совсем уж поздно. – Может, гляну еще чего-нибудь.
Вова идет к шкафчику и достает заначку папирос – он не курил, но в редких случаях баловался, и на такие случаи держал курево при себе. Он открывает дверь на балкон и всей грудью вдыхает темень ноября. Девушки, впервые за вечер, замолкли, и тишина поздней осени молотком заколотила в уши.
А потом было то, что Вова вспоминать не любит – правда, оно лезет само, но он как может подавляет эти мысли. Все просто, понятно, и рассуждать тут нечего. Поступил нехорошо, отогнал, не послушал, не принял. Когда понял, что натворил, пошел на попятную – и тогда не послушала и не приняла уже она. В тот самый момент для Вовы, когда он больше всего в ней нуждался, он озвучил самую постыдную, самую жалостливую, самую беззащитную просьбу в своей жизни.
Вова закуривает, покашливает с непривычки и медленно тянет в ротовую полость сизый, горячий дым. На кончике папиросы он теплит надежду, что Аля сейчас придет сюда, на балкон, встанет рядом и слегка облокотится на край. Скажет что-нибудь не в тему, пускай даже о том, как сильно она ненавидит сигаретную вонь. Или просто посмотрит на него своими большущими, слегка печальными глазами.
Но просьба удовлетворена не была.
Вова ждет, и папироса его не торопит. Он ждет знака, маячка, любого символа о том, что он не забыт, что их время с Алей не ушло бесследно, что, несмотря на то, что теперь они порознь, она помнит, она здесь и она рядом. В квартире гаснет свет, а телевизор тихо мямлит повтором дневных событий. С каждой новой секундой и с каждым новым ползком дыма надежда тает, и тает, и тает, каплями оседая во влажном ноябрьском воздухе.
Через семь месяцев Крис переедет к своему жениху, серьезному и приятному на вид молодому человеку, на собственном примере доказав, что маленькая грудь – никакая не помеха личному счастью. Вова не потянет съем двухкомнатной в одного и будет срочно искать новое жилье по приемлемой цене. Тут-то и придет на помощь Вероника, его троюродная сестра.
Табака в папиросе больше нет. Нет и Али. Есть только Вова, балкон и спящие многоэтажки в округе.
Дениска посапывает, а в его детском сне роем вьются цифры, клетки тетради, знаки сложения и умножения. Вова, простоявший под теплой водой более получаса, никак не может заснуть.
Вероятно, скоро начнется ливень.
Вова непрестанно ворочается, и ни в одном принимаемом телом положении его мысли не находят должного, необходимого для ночного отдыха покоя. Лавиной, волною цунами они обрушиваются на окаменевшие, застывшие, казавшиеся незыблемыми постулаты, выводимые годами.
Вова ложится на спину, закидывает руки за голову и широко открывает глаза, как будто хочет что-то разглядеть в полуночной тьме сентября.
Больше ничего не значит, так ведь?
Вода всегда точит камень.
Но он выживет в этом шторме. Он знает, что справится. Он обязательно справится, ведь справился же однажды.
Точит прямо сейчас, жжет, бьет и сжимает до крика.