молитва научи меня боже молиться

«Научи меня молиться. Сам во мне молись»: кто на самом деле написал эту известную молитву?

Приблизительное время чтения: 6 мин.

Молитва, надписанная именем святителя Филарета Московского – наверное, одна из самых известных и любимых в православной среде. Ее можно найти почти в любом молитвослове, она часто соседствует с такими широко распространенными прошениями к Богу, как, например, великопостная молитва преподобного Ефрема Сирина или молитва Оптинских старцев на начало дня. Однако немногие знают, что на самом деле эту молитву сложил вовсе не святитель Филарет. Но кто же? Давайте разбираться.

Для начала вспомним, как звучит молитва, часто приписываемая святителю Филарету:

«Господи! Не знаю, чего просить у Тебя! Ты один ведаешь, что мне потребно. Ты любишь меня паче, нежели я умею любить себя. Отче, даждь рабу Твоему, чего сам я и просить не умею. Не дерзаю просить ни креста, ни утешения, только предстою пред Тобою. Сердце мое Тебе отверсто. Ты зришь нужды, которых я не знаю. Зри и сотвори со мною по милости Твоей! Порази и исцели, низложи и подыми меня. Благоговею и безмолвствую пред святою Твоею волею и непостижимыми для меня Твоими судьбами. Приношу себя в жертву Тебе. Нет у меня желания, кроме желания исполнить волю Твою. Научи меня молиться. Сам во мне молись! Аминь».

А теперь прочтите текст человека, который родился на 130 лет раньше святителя Филарета — французского католического писателя и богослова, архиепископа Камбрийского Франсуа де Салиньяка де ла Мот Фенелона*:

«Господи! Я не знаю, чего просить у Тебя должно. Тебе одному известно, что для нас потребно. Ты лучше любишь меня, нежели как я сам себя могу любить. О Отче! Дай сыну Твоему то, чего он сам просить не умеет. Я не смею просить ни крестов, ни утешений, а предоставляю токмо себя и открываю Тебе сердце мое. Воззри на мои нужды, кои мне неизвестны, воззри и сотвори по милосердию Твоему. Поражай или исцеляй; утишай или возставляй меня; я чту все Твои изволения, не познавая их; молчу, жертвую собою, предаюся Тебе. Нет у меня инаго желания, кроме исполнения воли Твоея. Научи меня молитися; молися Сам во мне».

* Цитируется по книге «Многiя важныя разсужденiя и наставленiя о благочестiи, нравахъ и внутренней жизни хрiстiанъ», изданнной в 1799 году московской губернской типографией А. Решетникова. В одном месте этой книги (часть вторая, страница 184) Фенелон обращается к словам апостолов ко Христу: Научи нас молиться (Лк. 11: 1) – и далее помещает цитируемый нами фрагмент «О том, что един Бог может научить молиться».

При сравнении этого текста с «ежедневной молитвой святителя Филарета» становится совершенно очевидно, что молитва эта целиком позаимствована у Фенелона, а святитель сделал лишь перевод и небольшую редактуру!

Как это могло получиться?

В эпоху царствования Александра I – а годы зрелости святителя Филарета пришлись как раз на его правление, первую четверть XIX века, – популярным чтением в России были переводы сочинений западных авторов. Одним из таких авторов был Фенелон.

Хотя жил он столетием раньше (1651-1715), в России его сочинения стали пользоваться успехом именно в конце XVIII – начале XIX века, с возникновением осознанного спроса на западное образование. Неоднократно переводили и издавали, к примеру, роман Фенелона «Приключения Телемака» (о странствиях сына Одиссея) и трактат «О воспитании девиц». Духовные его сочинения перекладывал на русский язык, например, Евгений Болховитинов, будущий митрополит Киевский и Галицкий, один из идеологов реформы российского духовного образования начала XIX века – об этом пишет автор книги «Русское богословие: очерки и портреты» Николай Гаврюшин. Фенелоном зачитывались профессора Московской духовной академии А.В.Горский (будущий сподвижник митрополита Филарета) и П.С.Казанский.

Звучит парадоксально, но литературное наследие епископа Камбрийского оказалось «важной страницей в истории русского религиозного сознания», заключает Гаврюшин.

Очевидно, что с литературным творчеством Фенелона был хорошо знаком и святитель Филарет. Вероятно, молитва французского епископа пришлась ему по сердцу, и он выписал ее для себя. А уже впоследствии почитатели таланта московского святителя, разбирая его записи и архивы, сочли эту молитву плодом его творчества.

Ошибиться было не так уж и сложно: ведь из-под руки митрополита Филарета в самом деле вышло немало молитвословий и богослужебных чинопоследований.

Возможно, он самостоятельно перевел молитву французского архиепископа и внес в нее отдельные коррективы (например, заменил «сына» на «раба») – но автором его он определенно не был.

Чем известен Фенелон?

Он был католическим архиепископом, но при этом даже внутри Католической Церкви отношение к нему было противоречивым. Одну из его книг – «Разъяснения высказываний святых касательно внутренней жизни» – Рим счел не вполне соответствующей учению Католической Церкви и даже осудил.

Учение Фенелона близко к направлению мысли, получившему название квиетизм (от латинского quies — «отдых, покой»). Стержневая идея французского епископа заключалась в том, что человек должен научиться не желать ничего своего, а только того, чего хочет Бог. Отправной точкой для размышлений Фенелона стал вопрос: как можно бескорыстно любить Бога, если от Него мы получаем всё? В итоге он пришел к выводу: подлинная, чистая любовь к Богу – такая, которая не становится меньше, даже если Бог решает отправить человека в ад. Всякое раздумье человека над своим поступком уже корыстно, считал Фенелон: идеал для христианина, с его точки зрения, – забыть самого себя, стать простым «проводником» воли Божией, как бы «раствориться» в Божественной Личности.

Эти выводы смутили католических кардиналов, и понятно почему: христианство вовсе не проповедует растворения личности человека в Боге (это специфика некоторых восточных религий, например, индуизма). Наоборот, христиане говорят о предстоящем обóжении человека, об установлении настоящего, полноценного, глубокого общения между человеком и его Создателем. А настоящее общение возможно только между личностями.

Впрочем, о полном растворении человека в Боге Фенелон все-таки не говорил, так что оснований обвинить его в ереси у Рима не нашлось. Римская курия осудила книгу, но не самого Фенелона. До самой смерти тот продолжал оставаться архиепископом и временами даже пользовался расположением папы Римского.

Так могут ли православные молиться этой молитвой?

Конечно, да. В молитве, носящей имя святителя Филарета, нет ничего неправославного.

О том, что человек должен искать исполнения воли Божией, а не своей собственной, в один голос говорят все святые отцы. Сам Господь Иисус Христос заповедал Своим ученикам обращаться к Богу Отцу со словами: Да будет воля Твоя яко на небеси и на земли (Мф. 6: 10). А что касается молитвы – сам апостол Павел говорит: Мы не знаем, о чем молиться, как дóлжно, но Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными (Рим. 8: 26).

И, безусловно, не стоит забывать о масштабе фигуры самого святителя Филарета – знаменитого проповедника и богослова, ставшего настоящим нравственным ориентиром своей эпохи, создателя и поныне самого авторитетного Катехизиса, главного инициатора работы по переводу Библии на русский язык (до середины XIX века у Библии в России имелся только церковнославянский перевод).

К слову митрополит Филарет относился в высшей степени уважительно: он вообще держался мнения о мистической силе слова как творческой силы Божией, о его глубокой связи с тем, что оно означает. И слова, включенные святителем Филаретом в его личное молитвенное правило, безусловно, заслуживают того, чтобы мы повторяли их вслед за ним.

Источник

Научи меня, Боже, любить…

про­то­и­е­рей Арте­мий Владимиров

Часто мож­но встре­тить людей, кото­рые, огля­ды­ва­ясь назад, вспо­ми­на­ют о сво­ей юно­сти, об атмо­сфе­ре люб­ви в отчем доме как о чем-то без­воз­врат­но ушед­шем. Мно­гие при­зна­ют­ся, что жизнь их если не сло­ма­ла, то иска­ле­чи­ла. Вос­кре­са­ю­щие в памя­ти кар­ти­ны дале­ко­го дет­ства, когда все было так свет­ло, так пре­крас­но, когда обще­ние с людь­ми нас радо­ва­ло, согре­ва­ло нашу душу, — это то, что уже нико­гда не при­дет, не повторится.

Неуже­ли дей­стви­тель­но так устро­ен мир, что мы от луч­ше­го изме­ня­ем­ся к худ­ше­му? Сна­ча­ла нахо­дим жем­чу­жи­ну, а потом теря­ем ее наве­ки в пыли и пра­хе стра­стей… Нет, конеч­но же мир не так устро­ен! Но само нрав­ствен­ное чув­ство, само стрем­ле­ние быть про­ще, луч­ше, чище и доб­рее — кото­рое, наде­юсь, ощу­ща­ют все наши чита­те­ли — это Божий дар.

И таким же даром явля­ет­ся под­лин­ная любовь. Ни в коем слу­чае нель­зя терять это свет­лое, мир­ное, радост­ное состо­я­ние, свой­ствен­ное веру­ю­щим людям и доб­рым детям. Это не влюб­лен­ность — нечто мимо­лет­ное, нахлы­нув­шее, а потом исчез­нув­шее, рас­та­яв­шее, слов­но пред­рас­свет­ный туман, кото­рый исче­за­ет, когда день всту­па­ет в свои пра­ва… Чистый серд­цем чело­век уме­ет радо­вать­ся насту­пив­ше­му дню, улыб­кой встре­чать людей; он по кап­ле соби­ра­ет любовь и воз­рас­та­ет в ней. Вот о таких людях мы гово­рим как о гар­мо­нич­ных, цель­ных натурах.

Что для цвет­ка теп­лые сол­неч­ные лучи, кото­рые при­но­сят жизнь то для под­лин­ной друж­бы и насто­я­щей люб­ви Бог. И если в созна­нии любя­ще­го мерк­нет веч­ное Солн­це Люб­ви — Хри­стос, чело­ве­че­ские чув­ства, сами по себе пре­крас­ные, неиз­беж­но омра­ча­ют­ся, ску­де­ют. Душа, в кон­це кон­цов, может ощу­тить страш­ную пусто­ту и уже не суме­ет удо­вле­тво­рить­ся обще­ни­ем, кото­рое, кажет­ся, еще вче­ра при­но­си­ло столь­ко радо­сти. Отвер­нув­шись от Бога, мы теря­ем разу­ме­ние истин­ной друж­бы и люб­ви. Когда мы слиш­ком силь­но при­вя­зы­ва­ем­ся к чело­ве­ку, кото­ро­го любим, он может засло­нить нам Хри­ста Спа­си­те­ля. И тогда сим­па­тии пере­хо­дит в анти­па­тии, тогда наша друж­ба рис­ку­ет, слов­но суд­но, наткнуть­ся на опас­ный риф — чув­ство соб­ствен­ни­че­ства, жела­ние обла­дать, вла­деть дру­гим. Здесь начи­на­ет­ся истин­ное муче­ние, «мильон тер­за­ний». Мы нико­гда не насы­ща­ем­ся мину­та­ми и даже часа­ми пре­бы­ва­ния в обще­стве доро­го­го нам чело­ве­ка, пото­му что хотим при­сво­ить то, что явля­ет­ся соб­ствен­но­стью Еди­но­го Бога.

Как важ­но, что­бы наши дети, всту­пив в отро­че­ство, не были изуро­до­ва­ны гру­бы­ми стра­стя­ми, но берег­ли сер­деч­ную чисто­ту — дабы нико­гда Солн­це Люб­ви, Хри­стос, не зашло в их душах! Мы — роди­те­ли, вос­пи­та­те­ли, стар­шие — долж­ны сами уметь любить и учить любить наших детей, что­бы они мог­ли с раду­ши­ем подать мило­сты­ню, стре­ми­лись бы вме­сте с нами посе­тить боля­ще­го, почи­тая подоб­ный визит самым важ­ным и ответ­ствен­ным для себя делом… Мы при­зва­ны, день за днем вкла­ды­вать любовь в дет­ское серд­це, что­бы лам­па­да этой хри­сти­ан­ской доб­ро­де­те­ли, едва затеп­лив­шись, уже нико­гда не погас­ла бы от вет­ра похо­ти, себя­лю­бия и эгоизма.

Не отто­го ли дети такие шалов­ли­вые, непо­сед­ли­вые, — а неко­то­рые быва­ют и нерв­ны­ми, пуг­ли­вы­ми, неурав­но­ве­шен­ны­ми, — что мы учим их чему угод­но («обкарм­ли­вая» их сво­ей не слиш­ком муд­рой взрос­лой любо­вью), но не учим их любить, не взра­щи­ва­ем в них это­го рост­ка; может быть, пото­му, что сами не зна­ем, как это делать… Поэт сказал:

Люби без­мер­но, беззаветно,
Всей пол­но­той душев­ных сил,
Хотя б любо­вию ответной
Тебе никто не отплатил.

Таким обра­зом, любовь — это нечто бес­ко­рыст­ное, нечто дела­ю­щее чело­ве­ка подоб­ным Богу… Тот, кто под­лин­но любит, все­гда быва­ет осто­рож­ным, пре­ду­пре­ди­тель­ным, боит­ся быть навяз­чи­вым, все­гда ощу­ща­ет себя слу­жа­щим чело­ве­ку ради Христа.

В све­те люб­ви Хри­сто­вой так лег­ко уви­деть тем­но­ту и непро­свет­лен­ность стра­сти, похо­ти, кото­рая, про­сы­па­ясь неиз­беж­но в серд­цах отро­ков, юно­шей и девиц, будет лишать их спо­кой­ствия; кото­рая ста­нет со свой­ствен­ной ей настой­чи­во­стью, дер­зо­стью, даже наг­ло­стью тре­бо­вать сво­е­го, сде­ла­ет наших детей непо­слуш­ны­ми — как быва­ют непо­слуш­ны необъ­ез­жен­ные рыса­ки, гото­вые сорвать­ся вот-вот с при­вя­зи и умчать­ся незна­мо куда, в чисто поле… Поис­ти­не нелег­ко быва­ет моло­до­му и неопыт­но­му суще­ству! А тако­вы все девуш­ки и юно­ши: сколь­ко бы они ни чита­ли, сколь­ко бы ни слы­ша­ли (а ныне уж — ни виде­ли) сюже­тов «на дан­ную тему», — они тол­ком не зна­ют ничего.

Как лег­ко оши­бить­ся и при­нять за «звез­ду пле­ни­тель­но­го сча­стья» нечто тем­ное, роко­вое, то, что скру­тит все наши душев­ные силы, опу­сто­шит серд­це, поста­вит нас над без­дной, иска­ле­чит наше нрав­ствен­ное суще­ство… Тако­ва блуд­ная страсть, кото­рая осквер­ня­ет ум и серд­це без­об­раз­ны­ми обра­за­ми, меч­та­ни­я­ми, — ей без­раз­ли­чен даже лик чело­ве­че­ский, она жаж­дет обла­да­ния и гово­рит: вы мне не нуж­ны, мне нуж­но ваше! Каж­дый из нас дол­жен уметь вовре­мя опо­знать в себе это само­лю­би­вое, эго­и­сти­че­ское, низ­мен­ное чув­ство; через молит­ву и пока­я­ние поста­рать­ся под­чи­нить его нрав­ствен­но­му иде­а­лу. Этот нрав­ствен­ный иде­ал име­ну­ет­ся супру­же­ством. Ибо если вы в мыс­лях назы­ва­е­те девуш­ку сво­ей неве­стой, то как посме­е­те оскор­бить то вели­кое сча­стье, кото­рое вам Бог даст в вен­чан­ном супру­же­стве, настой­чи­во­стью, тре­бо­ва­тель­но­стью стра­сти? Эта страсть хочет лишить вас покоя и мира, эта страсть подоб­на безум­цу, кото­рый пилит сук, на кото­ром сидит!

Нату­ры поверх­ност­ные, сла­бые, эго­и­стич­ные (а сей­час моло­дым осо­бен­но труд­но дает­ся семей­ная жизнь, пото­му что они не научи­лись любить и даже не пред­став­ля­ют, что такое истин­ная любовь) лег­ко лома­ют­ся… Хруп­кие чело­ве­че­ские судь­бы рушат­ся; люди рас­хо­дят­ся каж­дый в свою сто­ро­ну, в мрак оди­но­че­ства, нечи­сто­ты и поро­ка. Для того что­бы это­го не слу­чи­лось, нуж­но ощу­тить в себе при­зва­ние к тру­дам люб­ви. И если мы вспом­ним, что сами вос­хо­те­ли этих тру­дов, сами ска­за­ли Гос­по­ду: «Да, имею сие наме­ре­ние, да, при­ем­лю этот крест», — то тру­ды эти, горь­кие пона­ча­лу, по мере нашей реши­мо­сти, пре­тво­рят­ся в сла­дость. Цари­ца Алек­сандра Фео­до­ров­на, кото­рая так уме­ла любить сво­е­го Мужа и Детей, оста­ви­ла нам бес­цен­ные по нрав­ствен­но­му богат­ству и мно­го­об­ра­зию духов­ною опы­та запис­ки о семей­ной жиз­ни, в кото­рых она учит куль­ти­ви­ро­вать любовь, кир­пи­чик за кир­пи­чи­ком выстра­и­вать зда­ние семей­но­го сча­стья, нико­гда не отча­и­ва­ясь, нико­гда не опус­кая рук — даже если жизнь раз­ру­ша­ет создан­ное, вновь и вновь брать­ся за свой труд в надеж­де на помощь Божию.

Нам не нуж­но сты­дить­ся малых доб­рых дел. К сожа­ле­нию, так труд­но супру­гам пом­нить эту нау­ку хри­сти­ан­ской люб­ви: свет­лое лицо, вни­ма­тель­ное сло­во, пре­ду­пре­ди­тель­ный жест, вовре­мя подан­ная чаш­ка… Как ни стран­но, мона­хи — люди, отка­зав­ши­е­ся доб­ро­воль­но от сча­стья семей­ной люб­ви, — хоро­шо это пони­ма­ют и чув­ству­ют. Поче­му? Пото­му что боль­шое видит­ся на рас­сто­я­нии. Люди, уне­ве­стив­шие себя Богу, раз­мыш­ляя о том, что они оста­ви­ли, начи­на­ют конеч­но, без сожа­ле­ния, без сокру­ше­ния — в под­лин­ном све­те хри­сти­ан­ской люб­ви ощу­щать истин­ную высо­ту люб­ви семей­ной. Они видят, насколь­ко благ Тво­рец, кото­рый создал Ада­ма и Еву, соеди­нил их руки, сколь вели­ко это сокро­ви­ще: иметь рядом с собою чело­ве­ка близ­ко­го и по душе, и по телу, еди­но­мыс­лен­но­го с тобою; того, кто дан тебе все­гдаш­ним зем­ным утешителем.

Когда мы пре­одо­ле­ва­ем самих себя, пре­воз­мо­гая уста­лость и подав­ляя раз­дра­же­ние, когда, отре­ка­ясь от соб­ствен­но­го уны­ния, мы про­тя­ги­ва­ем руку тому, кто ждет от нас жерт­вы,— мы уми­ра­ем для гре­ха и отка­зы­ва­ем­ся от сво­е­го «я». Но в ту меру, в какую уми­ра­ем, и воз­рож­да­ем­ся духов­но, пото­му что жерт­вен­ные, бес­ко­рыст­ные тру­ды дела­ют чело­ве­че­скую душу все лег­че, все свет­лее и про­свет­ля­ют ее совер­шен­но… Увы, в этой жиз­ни почти что не встре­тишь людей, кото­рые так уме­ют отда­вать­ся люб­ви. А ведь Любо­вью име­ну­ет­ся Сам Бог! Для того что­бы сохра­нить любовь, нуж­на очень боль­шая муд­рость, кото­рая про­яв­ля­ет­ся в рас­су­ди­тель­но­сти и бла­го­ду­шии. Супру­ги — немощ­ные люди. Раз­дра­жи­тель­ность одно­го тот­час, слов­но огонь, пере­ки­ды­ва­ет­ся в душу дру­го­го. Заго­рит­ся дерев­ня с одной сто­ро­ны, ветер раз­не­сет пла­мя в мгно­ве­ние ока — и вот уж все вокруг полыхает…

Супру­ги подо­бо­страст­ны — в сооб­ща­ю­щих­ся сосу­дах уро­вень жид­ко­сти оди­на­ков. И поэто­му если муж посто­ян­но угрюм, раз­дра­жи­те­лен, то и жена нерв­ная. Если супру­га не в меру игри­ва, лег­ко­мыс­лен­на, то и муж часто мстит подру­ге жиз­ни тем же.

Как пра­ви­ло, мы зара­жа­ем друг дру­га толь­ко поро­ка­ми, пере­да­ем лишь пло­хое, помра­чая дове­рив­шу­ю­ся нам душу. Напро­тив, сколь велик пред Богом чело­век, к кото­ро­му отно­сят­ся сло­ва Писа­ния «…если кто из вас укло­нит­ся от исти­ны, и обра­тит кто его, пусть тот зна­ет, что обра­тив­ший греш­ни­ка от лож­но­го пути его спа­сет душу [свою] от смер­ти и покро­ет мно­же­ство гре­хов» ( Иак. 5,19—20 ). Если ты, хотя для это­го необ­хо­ди­мы бес­ко­неч­ное тер­пе­ние и бес­ко­неч­ная муд­рость, уме­ю­щая видеть в люби­мом луч­шее, — высто­ишь… Душа род­но­го тебе чело­ве­ка дей­стви­тель­но пере­ка­лит­ся, воз­ро­дит­ся, более под вли­я­ни­ем тво­ей жиз­ни и тай­ной молит­вы, чем тво­их слов. Это пред Богом многоценно.

Супру­же­ская муд­рость заклю­ча­ет­ся в том, что­бы в каж­дом явле­нии видеть свет­лую, а не тем­ную сто­ро­ну. Если ты истин­но любишь, то дол­жен при­ни­мать даже неспра­вед­ли­вый укор — тем паче обос­но­ван­ную жало­бу или упрек — всем серд­цем, всей душой, внут­ренне гово­ря: «Гос­по­ди, я досто­ин гораз­до худ­ше­го». Когда мы вдруг видим пред собою иска­жен­ный гне­вом и раз­дра­же­ни­ем лик люби­мо­го, поду­ма­ем: если ближ­ний мой — а кто бли­же мужа, бли­же жены? — так сер­ча­ет на меня, то коль­ми паче Бог, забыв о слу­же­нии Кото­ро­му я соде­лал­ся иску­си­те­лем для этой бес­ко­неч­но доро­гой мне души…

К сожа­ле­нию, супру­гов, настро­ен­ных так высо­ко, так фило­соф­ски, сей­час мало. Но каж­дый из нас дол­жен ста­рать­ся не поз­во­лять быто­вым неуря­ди­цам, подоб­но сер­ной кис­ло­те, съе­дать, обра­щать в ничто свет­лое, пре­крас­ное, радост­ное чув­ство, кото­рое когда-то заста­ви­ло нас сде­лать пред­ло­же­ние руки и серд­ца или при­нять его. Толь­ко душа, испро­сив­шая у Бога тер­пе­ния и дол­го­тер­пе­ния, гото­вая тру­дить­ся бес­ко­неч­но, ста­но­вит­ся муд­рой, силь­ной и побе­до­нос­ной в подви­ге любви.

Насколь­ко любовь осквер­ня­ет­ся рев­но­стью — этим захват­ни­че­ским чув­ством, чув­ством непра­вед­ной соб­ствен­но­сти, — настоль­ко укра­ша­ет­ся любовь жерт­вен­но­стью и бес­ко­ры­сти­ем, в осно­ве кото­рых лежит дове­рие… Дей­стви­тель­но, сущее нака­за­ние — рев­ни­вый муж, гото­вый к каж­до­му при­до­рож­но­му стол­бу, к каж­дой тени от стол­ба при­рев­но­вать люби­мую жену. Непе­ре­но­си­мое бре­мя — жена рев­ни­вая! Ей мере­щат­ся изме­ны там, где их нет, нер­вы ее — как ого­лен­ный про­вод, она посто­ян­ны­ми упре­ка­ми пре­сле­ду­ет мужа своего.

Рев­ность — это болезнь, могу­щая дове­сти даже до убий­ства и само­убий­ства… Тот, кто под­лин­но любит, дове­ря­ет. Мы рас­суж­да­ем о серд­це ближ­не­го соглас­но с соб­ствен­ны­ми чув­ства­ми — и как сам истин­но любя­щий чужд быва­ет гряз­ных помыс­лов, боит­ся запят­нать иде­ал люб­ви еди­ным невер­ным взгля­дом, так он и судит о пред­ме­те сво­ей люб­ви. На при­ме­ре наших чудес­ных народ­ных песен (вспом­ним извест­ную всем «Степь да степь кру­гом…») мож­но видеть, что к подоб­ной жерт­вен­но­сти спо­соб­ны не толь­ко вели­кие кня­зья и кня­ги­ни, не толь­ко рыца­ри, но и совер­шен­но про­стые люди, кото­рые, каза­лось бы, ниче­го не помыш­ля­ли о «судь­бах мира», высо­ко о себе не дума­ли… Ибо не знат­ным про­ис­хож­де­ни­ем и не иму­ще­ствен­ным поло­же­ни­ем, а глу­би­ной хри­сти­ан­ской веры опре­де­ля­ет­ся этот дар бес­ко­рыст­ной любви.

С дет­ских лет, слу­шая пес­ню об уми­ра­ю­щем ямщи­ке, я заду­мы­вал­ся о даль­ней­шей судь­бе его супру­ги. И до сих пор мне кажет­ся, что колеч­ко она нико­му не отда­ла — пото­му что насто­я­щая любовь быва­ет толь­ко под зна­ком веч­но­сти. А зем­ная жизнь столь корот­ка, что, кажет­ся, невоз­мож­но этот дар про­ме­нять на что-либо дру­гое… Мне как-то не верит­ся, что она еще раз вышла замуж. А вам?

Гово­рят, что гор­ли­цы и лебе­ди не меня­ют нико­гда одна­жды выбран­ную поло­ви­ну. И в семьях свя­щен­ни­ков так же устро­е­но: батюш­ка и матуш­ка колеч­ка обру­чаль­но­го не пере­да­ют нико­му. По суще­ству, так долж­но быть у всех, ибо Бог сотво­рил Ада­ма и Еву для вза­им­ной люб­ви и не преду­смот­рел нико­го третьего.

А зем­ная жизнь дей­стви­тель­но очень ско­ро­теч­на. Про­хо­дит десять, два­дцать лет супру­же­ства, и если оно осе­не­но Божи­им бла­го­сло­ве­ни­ем, то каж­дый день пере­жи­ва­ет­ся как пер­вый. Чув­ства не под­та­чи­ва­ют­ся, а, напро­тив, ста­но­вят­ся все силь­нее: ведь Сам Бог явля­ет­ся их источ­ни­ком. Вот у неко­гда румя­ной жены уже вид­на пер­вая седая прядь в воло­сах. А жених, кото­рый так пры­гал высо­ко, так бегал дале­ко, уже с оды­шеч­кой… Нако­нец появ­ля­ет­ся в доме палоч­ка, на кото­рую опи­ра­ют­ся то муж, то жена. Они выхо­дят под руч­ку погреть­ся под луча­ми лас­ко­во­го весен­не­го сол­ныш­ка… Подоб­но галь­ке в мор­ском при­бое они дол­го при­ти­ра­лись друг к дру­гу и даже внешне ста­ли похо­жи­ми: одна душа, одно тело, одни уста, одни гла­за, одни и те же мыс­ли… Это конеч­но же дар Божий, иде­ал, к кото­ро­му нико­му из нас, людей жена­тых и замуж­них, не запре­ще­но стремиться.

Неуже­ли вре­мя власт­но над чело­ве­че­ской любо­вью? Неуже­ли любовь, как и все в этом греш­ном мире, обре­че­на на исчез­но­ве­ние? Нет, конеч­но: любовь силь­нее смер­ти. Вот поче­му супру­га, поте­ряв горя­чо люби­мо­го мужа, с кото­рым про­жи­то пять­де­сят (а может быть, и более) лет, самым завет­ным местом — местом встре­чи — изби­ра­ет могиль­ный хол­мик, на кото­ром по весне она выса­жи­ва­ет цве­ты. Здесь ей осо­бен­но лег­ко дышит­ся; она не хочет видеть нико­го дру­го­го, посто­рон­не­го. Здесь она обща­ет­ся с мужем… Любя­щим супру­гам часто не уда­ет­ся надол­го пере­жить друг дру­га. Смот­ришь: неде­ля, две, месяц, вто­рой про­шли — и оси­ро­тев­ший супруг, супру­га вдруг начи­на­ют таять, подоб­но све­че… Ого­нек люб­ви раз­го­ра­ет­ся все ярче, душа молит­ся и чув­ству­ет объ­я­тия того, кто уже дав­но поки­нул брен­ное тело. На зем­ле нет ниче­го силь­нее люб­ви. Даже болез­ни супру­ги несут вме­сте: если кто-то один уже не вста­ет, Гос­подь, как пра­ви­ло, дает силы дру­го­му, что­бы он явил­ся анге­лом-уте­ши­те­лем и из его рук немощ­ный мог при­нять ста­кан холод­ной воды.

Лише­ния и скор­би толь­ко зака­ля­ют любовь, очи­ща­ют ее от вред­ных при­ме­сей. Любовь испы­ты­ва­ет­ся, как зла­то в гор­ни­ле… Пра­во­слав­ные жених и неве­ста в таин­стве вен­ча­ния пьют из золо­той чаши креп­кое и слад­кое вино супру­же­ства, сви­де­тель­ствуя о готов­но­сти вме­сте при­нять от руки Божи­ей все, что ни пошлет им Про­мысл Гос­по­день, будь то радость или скорбь. Это и объ­еди­ня­ет­ся одним назва­ни­ем — «сча­стье», если жиз­нен­ный крест супру­ги несут вме­сте. И дай Бог, что­бы все мы пле­ни­лись, уяз­ви­лись, воз­го­ре­лись жаж­дой любить искрен­но и неж­но, свя­то и воз­вы­шен­но, а самое глав­ное — жерт­вен­но, не сму­ща­ясь тем, что вокруг нас при­ме­ров люб­ви ста­но­вит­ся все мень­ше и мень­ше… Дай нам Бог истин­но верить и любить, что­бы под вли­я­ни­ем веры любовь теп­ле­ла, а любовь воз­во­ди­ла веру в сте­пень дерзновения.

Здесь, на зем­ле, мы с осо­бым бла­го­го­ве­ни­ем отно­сим­ся к людям, наде­лен­ным спо­соб­но­стью любить. У них мож­но учить­ся даже без настав­ле­ний с их сто­ро­ны. Такой чело­век, полу­чив­ший от Бога дар жерт­вен­ной люб­ви, все­гда остав­ля­ет свет­лый след в нашей памя­ти; более того, вдох­нов­ля­ет нас и тогда, когда пол­ная ночь, сумер­ки опу­сти­лись над нашей гла­вой… Но будем пом­нить, что к боль­шой люб­ви, спо­соб­но­сти вме­стить в серд­це всех и вся, люди вос­хо­дят посте­пен­но, не вдруг и не сра­зу. Если разо­брать­ся, то Гос­подь для того и вдох­нул в нас сынов­нюю любовь — нико­гда не пре­се­ка­ю­ще­е­ся чув­ство бла­го­дар­но­сти к мате­ри; роди­тель­скую любовь — нико­гда не изме­ня­ю­щее нам жела­ние слу­жить и тру­дить­ся ради бла­го­по­лу­чия детей; вдох­нул в нас дру­же­ство — стрем­ле­ние быть рядом с чело­ве­ком, кото­рый без слов пони­ма­ет и под­дер­жи­ва­ет нас тогда, когда мы об этом даже не про­сим; супру­же­скую любовь, ради кото­рой мы остав­ля­ем отца и матерь и при­леп­ля­ем­ся к сво­ей поло­вине… Все это — ради того, что­бы от раз­лич­ных малых опы­тов зем­ной хри­сти­ан­ской люб­ви нам взой­ти к люб­ви под­лин­но духовной.

Пло­хо ты любишь свою жену, если, упи­ва­ясь чув­ством, ты ста­но­вишь­ся глу­хим и рав­но­душ­ным к стра­да­ни­ям это­го мира! Пло­хо ты любишь сво­их детей, если, пола­гая жизнь за них в подви­гах роди­тель­ской люб­ви, рав­но­душ­но смот­ришь на чужих: непри­ка­ян­ных, сирых, несо­гре­тых, необ­лас­кан­ных… И толь­ко тогда мы любим пра­виль­но — детей, дру­га, жену, — когда от низ­ше­го вос­хо­дим к выс­ше­му. А выс­шим для нас явля­ет­ся Еван­гель­ская запо­ведь: «…будь­те совер­шен­ны, как coвер­ше­нен Отец ваш Небес­ный» ( Мф. 5:48 ). Как солн­це посы­ла­ет лучи свои на бла­гих и худых, как дождь оро­ша­ет лице не раз­ли­чая невин­но­го от заслу­жив­ше­го нака­за­ния, нам долж­но любить жерт­вен­но, ниче­го себе не оставляя.

Но не будем обо­льщать­ся, дру­зья. Не будем думать, что если мы дей­стви­тель­но избе­рем любовь сво­ей путе­вод­ной звез­дой, нас пой­мут в этой жиз­ни, оце­нят и похва­лят, напи­шут наши име­на на скри­жа­лях исто­рии. Не будем думать, что потом­ки покло­нят­ся нам низ­ко… Крест Иису­са Хри­ста сви­де­тель­ству­ет, что истин­ная любовь в этой жиз­ни часто быва­ет непо­ня­той, обо­лган­ной, ее рас­пи­на­ют, от нее отво­ра­чи­ва­ют­ся в него­до­ва­нии, на нее кле­ве­щут. Чело­ве­ку, иду­ще­му сте­зей люб­ви Еван­гель­ской, дару­ет Свою под­держ­ку Еди­ный Гос­подь, испол­няя серд­це усерд­но­го хри­сти­а­ни­на духов­ным уте­ше­ни­ем. Вели­кое бла­го — видеть над собой духов­ное небо и пре­бы­вать в живом обще­нии с угод­ни­ка­ми Божи­и­ми, каж­дый из кото­рых одер­жал побе­ду над роз­нью мира и усо­вер­шен­ство­вал­ся в люб­ви. Уте­ша­ют нас и срод­ни­ки, души кото­рых, как звез­доч­ки, мер­ца­ют над наши­ми голо­ва­ми, сле­дят за нами из веч­но­сти, молят­ся за нас. С ними мы обре­тем, если толь­ко доне­сем све­чу веры и люб­ви до моги­лы, веч­ный и нетлен­ный союз.

На этой ноте мне хоте­лось бы завер­шить духов­ное и лири­че­ское раз­мыш­ле­ние о люб­ви: пото­му что там, где любовь, — там Бог, там зем­ля смы­ка­ет­ся с небом, веч­ное со вре­мен­ным, а сама жизнь наша ста­но­вит­ся раем, постав­ляя пред Пре­сто­лом Все­выш­не­го, имя Кото­ро­му — Любовь.

Источник