стихотворение но к завтраку это проходит
Стихотворение но к завтраку это проходит
Мои любимые гарики Игоря Губермана:
***
Вокруг себя едва взгляну,
С тоскою думаю холодной:
Какой кошмар бы ждал страну,
Где власть и впрямь была б народной.
***
Меня не оставляет ни на час
Желание кому-то доказать,
Что беды, удручающие нас,
На самом деле тоже благодать.
***
Последнюю в себе сломив твердыню,
И смыв с лица души последний грим,
Я, Господи, смирил свою гордыню,
Смири теперь свою — поговорим.
***
Не спорю, что разум, добро и любовь
Движение мира ускорили,
Но сами чернила истории — кровь,
Людей, не причастных к истории.
***
Жаждущих уверовать так много,
Что во храмах тесно стало вновь.
Там через обряды ищут Бога,
Как через соитие любовь.
***
Надо жить. И единственно это
Надо делать в любви и надежде.
Равнодушно вращает планета
Кости тех, кто познал это прежде.
***
Не сваливай вину свою, старик.
О предках и эпохе спор излишен.
Наследственность и век — лишь черновик,
А начисто себя мы сами пишем.
***
Есть безделья, которые выше трудов,
Как монеты различной валюты.
Есть минуты, которые стоят годов,
И года, что не стоят минуты.
***
Вчера я так вошел в экстаз,
Ища для брани выражения,
Что только старый унитаз
Такие знает извержения.
***
Как безумец я прожил свой день.
Я хрипел, мельтешил, заикался.
Я спешил обогнать свою тень.
И не раз об нее спотыкался.
***
Со всеми свой и внешностью, как все,
Я чувствую, не в силах измениться,
Что я чужая спица в колесе,
Которое не нужно колеснице.
***
Как жаль, что из-за гонора и лени,
И холода, гордыней подогретого,
Мы часто не вставали на колени,
И женщину теряли из-за этого.
***
В тюрьме я понял: Божий глас
Во мне звучал зимой и летом:
Налей и выпей. Много раз
Ты вспомнишь с радостью об этом.
***
Среди других есть Бог упрямства,
И кто служил ему серьезно,
Тому и время, и пространство
Сдаются рано или поздно.
***
За женщиной мы гонимся упорно,
Азартом распаляя обожание,
Но быстро стынут радости от формы
И грустно проступает содержание.
***
У безделья особые горести
И свое расписание дня.
На одни угрызения совести
Уходило полдня у меня.
***
Мы предателей наших никак не забудем
И счета им предъявим за нашу судьбу.
Но не дай мне, Господь, недоверия к людям —
Этой страшной болезни, присущей рабу.
***
Сея разумное, доброе, вечное,
Лучше уйти до пришествия осени,
Чтобы не видеть, какими увечными
Зерна твои прорастают колосьями.
***
Когда небо в огне и дожде,
И сгущаются новые тучи,
С оптимистами легче в беде,
Но они и ломаются круче.
***
Я всякое начальство наше гордое
Исследовал, усилий не жалея,
Гавно бывает жидкое и твердое,
Но с жидким несравненно тяжелее.
4 комментария
Похожие цитаты
Пришел я к горестному мнению,
От наблюдений долгих лет:
Вся сволочь склонна к единению,
А все порядочные — нет.
Стал слаб и стар, но не привык сдаваться,
Холодный душ, зарядка, бег, диеты ищешь.
Но нет пути назад, и стоит ли стараться.
Дерьмо когда-то тоже было пищей.
Разнообразна жизнь. Доволен ты вполне
Тем, как её исследуешь пути.
Иной раз, мчишься с шашкой на коне,
Но чаще всё-таки конём бываешь ты.
Беседы с Губерманом
Я от книги Губермана
Превращаюсь в графомана
И пасусь на Губермане,
Как блоха на добермане
Прочтя стихотв. «Благодарю тебя»
(см. приложение в конце)
Одна бирюлька Губермана
нам дарит пищи для ума
порою больше, чем тома
тяжеловесного романа.
Ответы
——
Губерман (Г)
Что может ярко утешительным
нам послужить под старость лет?
Наверно, гордость, что в слабительных
совсем нужды пока что нет.
Трахтман (Т)
Счастливчик! Зависти мученья
Я тут не в силах побороть:
мне и такого утешенья
на старость лет не дал Господь
Т:
Да, славно с утра насладиться
хоть краткою жаждой полета.
А мне вот и ночью не спится,
и утром вставать неохота
Г:
Свобода, глядя беспристрастно,
тогда лишь делается нужной,
когда внутри меня пространство
обширней камеры наружной.
Т:
Мне трудно глубже мысль сыскать
о том, что с нами происходит,
и почему свобода ЗНАТЬ
так мало ценится в народе.
Г:
Мы все кишим в одной лохани,
хандру меняя на экстаз;
плывет по морю сытой пьяни
дырявый циниковый таз.
Т:
А Вы в него за парой стопок
впаяли несколько заклепок
из губермановского сплава
неординарного состава.
Г:
Везде одинаков Господень посев,
и врут нам о разнице наций;
все люди евреи, и просто не все
нашли в себе смелость признаться.
Т:
Ну кто мог предвидеть, что люди начнут
в своих родословных копаться,
и храбро потянутся гоим в Сохнут
в еврейских корнях сознаваться.
Г:
Мы всюду на чужбине, и когда
какая ни случится непогода,
удвоена еврейская беда
бедою приютившего народа.
Т:
Нам и вредительство вменили,
и это слышать было горестно.
Ведь даже те, кто власть не чтили,
всегда трудились добросовестно.
Г:
Любимым посвятив себя заботам
и выбрав самый лучший из путей,
я брею бороденки анекдотам,
чтоб выдать их за собственных детей
Т:
Такое и меня порой влечет:
идею, соль припомнив и украв,
взять старый бородатый анекдот
и освежить его, зарифмовав.
Но это очень трудно, как ни странно.
Нужны талант и меткость Губермана.
Г:
Миф яркий и свежеприлипчивый
когда утвердится везде,
то красный, сойдя на коричневый,
обяжет нас к желтой звезде.
Г:
Не прыгай с веком наравне,
будь человеком.
Не то окажешься в говне
Совместно с веком.
Г:
Вино и время не жалея,
Садись не с каждым, кто знаком:
Похмелье много тяжелее,
Когда гуляли с мудаком.
Г:
Живу сызмальства и доныне
я в убеждении спокойном,
что в мире этом нет святыни,
куска навоза недостойной.
Т:
Не лгите на себя, остыньте,
пока поверить не успели.
Ведь для которых нет святынь, те
уже давно разбогатели.
Т:
Ох, не тверда привычно я
ни в вере, ни в безверии.
Уж очень это личная
и тонкая материя!
Г:
Ум с добротой неразделимо
связует общие черты.
Дурак всегда проходит мимо
разумный пользы доброты.
Т:
Я не совсем согласна с этим:
я знаю, что живут на свете
с душою доброю глупцы
и очень злые мудрецы.
Г:
Евреи даже в светопреставленье,
сдержав поползновение рыдать,
в последнее повисшее мгновенье
успеют еще что-нибудь продать.
Т:
Конечно, среди нас хватает
лиц изворотливых и дельных.
Но скольких все не замечают
бессребреников неподдельных!
Г:
Мне часто снится чудный сон,
кидая в дрожь и мистику:
что женских юбочек фасон
опять вернулся к листику.
Т:
Сон был обманчив лишь в одном;
от правды сдвиг малюсенький:
что стали фиговым листком
не юбочки, а трусики.
Г:
По крови проникая до корней,
пронизывая воздух небосвода,
неволя растлевает нас сильней,
чем самая беспутная свобода.
Т:
Нас растлевали семь десятков лет,
и ныне обретенная свобода,
хоть в ней ни толку, ни порядка нет,
не виновата в бедствиях народа.
Г:
Увы, служители культуры,
сомкнув талантливые очи,
за безопасность и купюры
сдаются много раньше прочих.
Т:
Легко сдаются за купюры
и не служители культуры.
А правда в том, что те, кто правит,
сильнее на культуру давит.
Г:
Порядка мы жаждем, как формы для теста,
и скоро мясной, мускулистый мессия
для миссии этой заступит на место
и снова, как встарь, присмиреет Россия.
Т:
Как в воду глядел куплетист:
порядка идет наведение.
Миссия не очень мясист,
но уж мускулист без сомнения.
Г:
Какая цель отсель досель
плестись к одру от колыбели?
И если есть у жизни цель,
то что за цель в наличьи цели?
Т:
Ну и вопрос! Каков замах!
Куда Платону и Сократу!
Да, Игорь носит на плечах
ума еврейскую палату!
Г:
Дорога к истине заказана
не понимающим того,
что суть не просто глубже разума,
но вне возможностей его.
Т:
Усилья Спенсера и Канта,
интерпретаций фолианты.
Всю философию до точки
он уложил в четыре строчки.
Г:
А жизнь летит, и жить охота,
и слепо мечутся сердца
меж оптимизмом идиота
и пессимизмом мудреца.
Т:
Я не мудрец, я твердо знаю,
но пессимизм во мне крепчает,
и слабый ум мой говорит:
здесь Губерман мне явно льстит,
но и надежду подает,
что я не полный идиот.
Г:
Ум так же упростить себя бессилен,
Как воля перед фатумом слаба.
Чем больше в голове у нас извилин,
Тем более извилиста судьба.
Т:
С духом швах. Я это ощущаю,
слышу и печаль в себе несу:
вспоминает публика в трамвае
только по два двадцать колбасу.
Г:
Нет, не скоро праздновать я буду
воли и покоя светлый час.
Тлеющий фашизм остался всюду,
где вчера пылающий погас.
Т:
Уже пробивается пламя,
рассыпаться искры готовы.
Вчера в соловьёвской программе
мы слышали рык Макашова.
Г:
Висит от юга волосатого
до лысой тундры ледяной
тень незабвенного усатого
над заколдованной страной
Т:
Не только тень висит над нами:
красным-красно от кумача,
и в праздник стройными рядами
несут портреты палача
Г:
В саду идей сейчас уныло,
сад болен скепсисом и сплином,
и лишь мечта славянофила
цветет и пахнет нафталином
Г:
Время дикое, странное, смутное,
над Россией ни ночь ни заря,
то-ли что-то родит она путное,
то-ли снова найдет упыря
Г:
Зима не переходит сразу в лето,
на реках ледоход весной неистов,
и рушатся мосты, и помнить это
полезно для российских оптимистов
Т:
С чего Вы взяли, Губерман?
Они его и не взыскуют.
Над прошлым напустив туман,
они воруют и шикуют.
Г:
Когда однажды целая страна
решилась выбираться из говна,
то сложно ли представить, милый друг,
какие веют запахи вокруг?
Т:
И опять здесь автор ошибается,
хоть строфа написана с талантом.
Из говна страна не выбирается,
только глушит вонь дезодорантом.
Г:
Еврейской мутной славой дорожа,
всегда еврей читает с одобрением,
как жили соплеменники, служа
любой чужой культуре удобрением.
Т:
Не беда служить чужой культуре,
даже близко породниться с ней.
Гадко угождать номенклатуре,
ей служа,пусть даже и своей.
Г:
Ещё ни один полководец
не мог даже вскользь прихвастнуть,
что смял до конца мой народец,
податливый силе, как ртуть.
Т:
Израиль силой не сломили,
но вот какую вижу странность:
Его почти уже сгубили
политкорректность и гумманность.
Губерман:
Любой из нас, пока не умер он,
себя слагает по частям
из интеллекта, секса, юмора
и отношения к властям.
(Это четверостишие я случайно встретила где-то,
не зная о существовании Губермана)
Приложение: И. Губерман
Благодарю тебя, Создатель,
Что сшит не юбочно, а брючно,
Что многих дам я был приятель,
Но выходил благополучно.
Благодарю тебя, Творец,
За то, что стал я думать рано,
За то, что к водке огурец
Ты посылал мне постоянно.
Благодарю тебя, Всевышний,
За все, к чему я привязался,
За то, что я ни разу лишний
в кругу друзей не оказался.
И за тюрьму благодарю,
Она во благо мне явилась.
Она разбила жизнь мою
На разных две, что тоже милость.
И одному тебе спасибо,
Что держишь меру тьмы и света,
Что в мире дьявольски красиво,
И мне доступно видеть это.
После вечера 1 апреля
Губерман приехал к нам, Я же Игоря куплеты
и в первоапрельский вечер полюбила не за это.
Меж других мужей и дам Я прощаю все грехи
Я была на этой встрече за чеканные стихи,
Игорь публику пленил, за раздумья и прозренья
был раскован, весел, мил. и за мироощущенье,
Я всем этим наслаждалась, мне понятное и близкое.
но мне грустным показалось А толпа в нём ценит низкое.
то, что смех, и оживленье,
и приметы восхищенья Мне такое наблюденье
возникали у кого-то доставляло огорченье.
не от тонкости остроты,
не от умного стиха,
а от слов на «Же» и «Ха».
Стихотворение но к завтраку это проходит
Вот уж восемь десятков годов
я иду по пути исправления,
но нисколько ещё не готов
для занудного райского тления.
Необходимость прокормиться,
в нас полыхающая жарко,
так освещает наши лица,
что нам порой друг друга жалко.
Мне моё уютно логово,
кофе я варю с утра,
Богу требуется богово,
человеку — конура.
Соблазнами я крепко был испытан,
пока свою судьбу вязал узлами,
мой разум искушал то чёрт с копытом,
то ангел с лебедиными крылами.
Мир зол, жесток, бесчеловечен
и всюду полон палачей,
но вдоль него, упрям и вечен, —
добра струящийся ручей.
Пока чадит мой уголёк,
я вслух сказать хочу,
что счастье — это мотылёк,
летящий на свечу.
Среди мятущихся спасателей
российской гордости и чести
полным полно кровопускателей,
мечтающих собраться вместе.
Зло — это Бога странная игра,
я в этом убеждён уже давно:
зло глубже и загадочней добра,
и нам непознаваемо оно.
Вирусы, бактерии, микробы
в полной тишине, без шума лишнего
нам несут несметные хворобы —
тоже ведь по замыслу Всевышнего.
Я Россию вспоминаю всякий раз —
это время было вовсе не пропащее:
хорошо, что было прошлое у нас,
без него мы б не ценили настоящее.
Я не в курсе наших распрей политических:
кто кого и кем куда — мне всё равно,
потому что в ситуациях критических
с Божьей помощью смывается гавно.
Молчат воинственные трубы,
пока в поход ещё не наняты,
и все на свете душегубы
борьбой за мир усердно заняты.
Что это нам — небес издевка
или от них посыл целительный,
что тазобедренная девка
сбивает наш полёт мыслительный?
Много всякого есть в человеке —
я тщеславен и часто вульгарен;
не нуждаюсь я в Божьей опеке,
хоть весьма за неё благодарен.
Мне эта смесь любезна и близка:
в ней плещется старения досада,
еврейский скепсис, русская тоска
и вишня из израильского сада.
Я жил весьма неторопливо,
не лез в излишние изыски,
а зарабатывал на пиво,
но пил шампанское и виски.
С любовью близко я знаком,
она порой бывает мнимой,
а счастье — жить под каблуком
у женщины, тобой любимой.
В моей душе хранится справка,
что я не Пушкин и не Кафка.
Я на неё слегка кошусь,
когда устал и заношусь.
Всем неприятен иудей
на этом шумном карнавале,
ибо нельзя простить людей,
которых вечно предавали.
Чтобы помочь пустым попыткам
постичь наш мир, изрядно сучий, —
удвой доверие к напиткам
и чуть долей на всякий случай.
Увы, сладкозвучием беден мой слог,
а в мыслях — дыханье тюрьмы,
и мне улыбнётся презрительно Блок,
когда повстречаемся мы.
В этом климате, свыше ниспосланном,
глупо ждать снисходительность Божью,
надо жить в этом веке — обосранном
и замызганном кровью и ложью.
В неволю нам больно поверить,
поэтому проще всего —
забыть о попытках измерить
длину поводка своего.
Здоровью вреден дух высокий,
хоть он гордыней душу греет,
но он из тела тянет соки,
и тело чахнет и хиреет.
Колышется житейская ладья
на волнах моря,
живут во мне преступник и судья,
почти не споря.
Прожил я много больше, чем осталось,
былое мне роскошный фильм рисует,
однако же оставшаяся малость
меня куда сильней интересует.
Ни поп, ни пастор, ни раввин
меня сманить никак не могут
из тех мыслительных руин,
откуда я не виден Богу.
Нет никаких пускай улик
в поступках и судьбе,
но как любой из нас двулик,
я знаю по себе.
Ко мне явилось подозрение,
и мне уже не позабыть,
что наше гордое смирение
никак не может гордым быть.
Наш мир летит в тартарары —
наверно, это Богу нужно,
и катится, как хер с горы,
народов дружба.
Была когда-то настежь дверь,
людей был полон дом…
Я и себя уже теперь
переношу с трудом.
Любую жизненную драму
перелагая безмятежно,
еврей настолько любит маму,
что врёт ей искренно и нежно.
Пока что я качу свой камень,
качу его и день, и ночь,
порою чувствуя руками
его готовность мне помочь.
Когда концерт мой шёл к концу,
подумал я без одобрения,
что я пою хвалу Творцу,
весьма хуля Его творения.
Хоть я уже избыл мой жребий,
хотя ослаб умом и статью,
мне до сих пор журавль в небе
милей, чем утка под кроватью.
Жизнь — это чудный трагифарс
весьма некрупного размера,
и как ни правит нами Марс,
а всё равно царит Венера.
Пока оратор в речи гладкой
молотит чушь, по лжи скользя,
люблю почёсывать украдкой
места, которые нельзя.
Есть люди — их усилия немалы, —
хотящие в награду за усердствие
протиснуться в истории анналы,
хотя бы сквозь анальное отверстие.
Жить безрассудно и раскованно,
когда повсюду — тьма слепящая,
и неразумно, и рискованно,
а жизнь, однако, настоящая.
С утра сижу я, лень мою кляня,
смотрю на Божий мир через окно,
а если б деньги были у меня,
то их бы уже не было давно.
Увы, народонаселение —
и это очень грустно мне —
сдаёт себя в употребление
по крайне мизерной цене.
Забавно мне, что мир куда-то катится,
смешон идеалист с его наивностью;
а девица натягивает платьице
и снова нежно светится невинностью.
Бурлит культурная элита,
в ней несогласия развал,
и юдофоб антисемита
жидом недавно обозвал.
В густом азарте творческого рвения
Господь, употребляя свет и тьму,
зачем-то начинил Его творения
чертами, ненавистными Ему.
Я держался всегда в стороне
от любой поэтической сходки —
это Лермонтов вызвал во мне
уважение к парусной лодке.
А поэты — отменное племя,
с ними жить на земле интересней,
ибо песни влияют на время
не слабее, чем время — на песни.
У духовности слишком кипучей
очень запах обычно пахучий.
Не знает никто ничего,
и споры меж нас ни к чему:
есть Бог или нету Его —
известно Ему одному.
В душе пробуждается дивное эхо
от самых обыденных мест;
люблю я пространство, откуда уехал,
и славлю судьбу за отъезд.
Искра Божия не знает,
рассекая облака,
что порою попадает
в пустозвона — мудака.
Эта времени трата пустая
на картину похожа печальную —
ту, где слов оголтелая стая
рвёт на части мыслишку случайную.
Немного выпил — полегчало,
ослаб и спал с души капкан,
теперь я жить начну с начала
и вновь налью себе стакан.
Стихотворение но к завтраку это проходит
Сегодня для счастливого супружества у женщины должно быть много мужества.
Будущее — вкус не портит мне,
мне дрожать за будущее лень;
думать каждый день о черном дне —
значит делать черным каждый день.
Опыт не улучшил никого;
те, кого улучшил — врут безбожно;
опыт — это знание того,
что уже исправить невозможно.
Всего слабей усваивают люди,
взаимным обучаясь отношениям,
что слишком залезать в чужие судьбы
возможно лишь по личным приглашениям
С Богом я общаюсь без нытья
и не причиняя беспокойства,
глупо на устройство бытия
жаловаться автору устройства.
Игорь Губерман
строчки вяжутся в стишок,
море лижет сушу.
дети какают в горшок,
а большие-в душу…
Любил я книги, выпивку и женщин.
И большего у бога не просил.
Теперь азарт мой возрастом уменьшен.
Теперь уже на книги нету сил.
Мужик тугим узлом совьется,
но если пламя в нем клокочет-
всегда от женщины добьется
того,…что женщина захочет.
Мерзавцу я желаю, чтобы он в награду за подлянку и коварство
однажды заработал миллион…
и весь его потратил на лекарство.
Не в силах жить я коллективно: по воле тягостного рока мне с идиотами противно, а среди умных — одиноко! ( И. Губерман)
Огромен долг наш разным людям, а близким — более других: должны мы тем, кого мы любим — уже за то, что любим их.
Весьма порой мешает мне заснуть
Волнующая, как ни поверни,
Открывшаяся мне внезапно суть
Какой-нибудь немыслимой херни.
Кто понял жизни смысл и толк, давно замкнулся и умолк.
У прошлого есть запах, вкус и цвет,
Стремление учить, влиять и значить,
И только одного, к несчастью, нет —
Возможности себя переиначить.
От всех житейских бурь и ливней,
болот и осыпи камней —
блаженны те, кто стал наивней,
несчастны все, кто стал умней.
Душа порой бывает так задета,
что можно только выть или орать;
я плюнул бы в ранимого эстета,
но зеркало придется вытирать.
Мне жаль небосвод этот синий,
Жаль землю и жизни осколки…
Мне страшно, что сытые свиньи
Страшней, чем голодные волки.
Я устал, надоели дети,
Бабы, водка и пироги.
Что же держит меня на свете?
Чувство юмора и долги.
Прости, Господь, за сквернословья,
пошли всех благ моим врагам,
пускай не будет нездоровья
ни их копытам, ни рогам.
Бывает проснешься как птица — крылатой пружиной на взводе! И хочется жить и трудиться… Но к завтраку это проходит!
Игорь Губерман. Подборка моих любимых стихов.
Хочу поделиться некоторыми стихами Губермана,которые мне нравятся:)
Легко слова Эзопа эти
ко всем эпохам приложить:
«Хотя и плохо жить на свете,
но это лучше, чем не жить».
Прочел у некоего грека
(не то Эвклид, не то Страбон),
что вреден духу человека
излишних мыслей выебон
В чужую личность мне не влезть,
а мной не могут быть другие,
и я таков, каков я есть,
а те, кто лучше, — не такие.
Вовлекаясь во множество дел,
Не мечись,как по джунглям ботаник,
Не горюй,что не всюду успел,
Может ты опоздал на «Титаник»
Еще Гераклит однажды
заметил давным-давно,
что глуп, кто вступает дважды
в одно и то же гавно.
В сердцах кому-нибудь грубя,
ужасно вероятно
однажды выйти из себя
и не войти обратно
Везде долги: мужской, супружеский,
гражданский, родственный и дружеский,
долг чести, совести, пера,
и кредиторов до хера.
Не плачься, милый, за вином
на мерзость, подлость и предательство;
связав судьбу свою с говном,
терпи его к себе касательство.
Хотя и сладостен азарт
по сразу двум идти дорогам,
нельзя одной колодой карт
играть и с дьяволом, и с Богом.
Решив служить, дверьми не хлопай
Бранишь запой, тони в трудах.
Нельзя одной и той же жопой,
Сидеть на встречных поездах
Носишь радостную морду
и не знаешь, что позор —
при таких широких бедрах
такой узкий кругозор.
Привычка думать головой –
одна из черт сугубо личных,
поскольку ум, как таковой,
у разных лиц – в местах различных.
Теперь я понимаю очень ясно,
и чувствую и вижу очень зримо:
не важно, что мгновение прекрасно,
а важно, что оно неповторимо.
В кипящих политических страстях
мне видится модель везде одна:
столкнулись на огромных скоростях
и лопнули вразлет мешки гавна.
На собственном горбу и на чужом
я вынянчил понятие простое:
бессмысленно идти на танк с ножом,
но если очень хочется, то стоит.
Есть в каждой нравственной системе
идея, общая для всех:
нельзя и с теми быть, и с теми,
не предавая тех и тех.
Весьма порой мешает мне заснуть
Волнующая, как ни поверни,
Открывшаяся мне внезапно суть
Какой-нибудь немыслимой херни.
Куда по смерти душу примут,
я с Богом торга не веду;
в раю немного мягче климат,
но лучше общество в аду.
Примитив, это даже не поэзия
Стихи
Я прекрасна
Если день с утра паршивый,
И холодный, и дождливый,
И не хочется ни пива, ни партейки в домино,
Чтоб на сердце стало ясно,
Повторяй припев потрясный:
День говно, а я прекрасна,
Я прекрасна, день — говно!
Если завтра не суббота,
Если завтра ждёт работа,
Если мучает икота, зуб болит уже давно,
Чтобы жизнь не стала пресной,
Повторяй припев чудесный:
Жизнь говно, а я прелестна,
Я прелестна, жизнь — говно!
Если мир вокруг ужасный,
Мир опасный, мир несчастный,
Мир зубастый и блохастый,
Словно бешеный енот,
Победить его несложно,
Подпевай, насколько можно:
Мир говно, а я роскошна,
Я роскошна, мир — говно!
Если на исходе силы,
Если отовсюду вилы,
Если хочется текилы и французского кино,
Устранит все неполадки
Наша песенка на святки:
Всё говно, а я в порядке,
Я в порядке, всё — говно!
Литературные мистификации. Как Брюсов придумал двух поэтесс
В истории отечественной литературы Серебряного века есть много любопытных эпизодов, которые не вошли в школьные учебники. Всего ведь не расскажешь — надо многотомные сочинения писать, чтобы все эти факты и фактики уместить.
Иногда случайно обнаруживаешь какой-нибудь малоизвестный эпизод в биографии великих и очень хочется поделиться с читателями. Например, знали ли вы, что знаменитый русский поэт-символист Валерий Брюсов однажды решил притвориться сразу двумя поэтессами?
В общем, на рубеже 1910-х годов ему захотелось поиграть. Провести этакий литературный эксперимент по мотивам недавно прогремевшей на всю литературную Россию истории с выдуманной поэтессой Черубиной де Габриак.
Брюсов решил взять количеством. Вместо одной загадочной и талантливой незнакомки у него будет сразу две. Каждой он придумал звучное имя — Мария Райская и Ира Ялтинская. Осталось написать за них стихи, сочинить им биографию и ввести в отечественную литературу.
Особенно драматичным получился образ Марии Райской. Якобы Брюсов встретил в 1899 году 21-летнюю девушку, прочел ее стихи и сразу понял, что перед ним одаренная поэтесса. Однако в 1907 году Райская умерла в одесской больнице, и вот теперь Брюсов наконец решился воздать ей должное — опубликовать ее стихи. Трогательно?
Биографию Иры Ялтинской он не продумывал так серьезно. Зато у ее сборника уже даже появилось название: «Крестный Путь. Стихи за двадцать лет. 1893–1913 г.». Книга стихов должна была сопровождаться автобиографией.
Но обе девушки так и остались только проектом. В конце концов, Брюсов решил слепить из них одну, убрав все фамилии и биографические сведения. Осталось только имя — Нелли.
В 1913 году сборник «Стихи Нелли», подготовленный Брюсовым, увидел свет в издательстве «Скорпион» и поверг отечественных поэтов в недоумение. Подписи у них не было. Зато сборнику предшествовал сонет Брюсова в формате посвящения. В книге было 28 стихотворений — предельно изысканных и куртуазных:
Из-под шляпы чёрно-бархатной,
Вижу перлы, вижу яхонты.
Многие купились. Владислав Ходасевич написал рецензию на сборник:
«Имя Нелли и то, что стихи написаны от женского лица, позволяют нам считать неизвестного автора женщиной. Тем более удивительна в творчестве совершенно мужская законченность формы и, мы бы сказали, — твердость, устойчивость образов. Ведь читатель, конечно, согласится с нами, что стихи женщин, обладая порою совершенно особенной, им только свойственной прелестью, в то же время неизменно уступают стихам мужским в строгости формы и силе выражения».
Но вот Сергей Городецкий, например, не обманулся и напечатал статью, в которой недвусмысленно заявил, что автор этих строк — сам Брюсов. В ответ на это лидер русского символизма прислал в редакцию письмо с опровержением:
«Считаю совершенно необходимым заявить, что псевдоним Нелли принадлежит не мне, но лицу, не желающему пока называть свое имя в печати».
Правда ли, что Пушкин – автор стихотворения «Лакеи вечные Европы…»?
В последние годы по соцсетям гуляет стихотворение, в котором критикуется низкопоклонство перед Западом. Его автором часто называют Александра Сергеевича Пушкина. Мы проверили, правда ли это.
Контекст. Особую популярность эти стихи со ссылкой на Пушкина получили в 2014 году после событий в Украине — тогда многие адресовали их участникам Евромайдана. К примеру, одна из публикаций произведения в Facebook породила почти 800 репостов. Ходило стихотворение и в «Живом журнале». В августе того же года в своей статье для РИА «Новости» эти строчки приписал Пушкину политолог Юрий Городненко. В 2021 году текст стихотворения с подписью «А. С. Пушкин» появился на ограде возле Дома профсоюзов в Одессе.
Найти подобные строчки у Пушкина не получится — ни в канонических произведениях, ни в черновиках, ни в письмах. Одно из самых ранних сохранившихся упоминаний стихотворения в Рунете встречается в одном из блогов на портале газеты «Завтра» от 4 октября 2005 года, где произведение приписано некоей Елене Лаврентьевой из города Донецка. У Лаврентьевой есть своя страничка на сайте «Стихи.ру», из которой можно узнать, что она — член Союза писателей СССР с 1971 года. Искомое стихотворение, если верить поэтессе, написано 23 октября 2003 года и вошло в её печатный сборник 2006 года. В ряде публикаций уточняется, что произведение (посвящённое, как указано, «галицкой элите») было написано к первому Майдану, но тогда выходит, что некорректно указана дата его создания, ведь «оранжевая революция» произошла в 2004 году.
Таким образом, приписываемое Пушкину стихотворение о «лакеях Европы» на деле принадлежит поэтессе из Донецка и появилось в первой половине нулевых. Это далеко не первый случай, когда наследие великого поэта пытаются «обогатить» подобным способом. Так, в 2020 году Рунет облетело его фейковое стихотворение про карантин.
Ещё нас можно читать в Телеграме, в Фейсбуке и в Вконтакте. Традиционно уточняю, что в сообществах отсутствуют спам, реклама и пропаганда чего-либо (за исключением здравого смысла), а в день обычно публикуем не больше двух постов.