спасибо моей новенькой фритюрнице за прекрасный ужин
Спасибо моей новенькой фритюрнице за прекрасный ужин
Ясси разговаривал с приборами. Со стиральными и посудомоечными машинами, с лифтом — когда ехал в нем один. С плитой, тостером и фритюрницей. И телевизором.
Телевизор отвечал ему — всегда невпопад. Он был самовлюбленным и самоуверенным собеседником, и Ясси с ним как-то терялся.
Тостер был суров и непримиримо жег глаголом, а кухонная плита шипела и язвила.
И только фритюрница нежно булькала ему о чем-то далеком и угощала вкусным.
— Как вы полагаете, — обращался, например, к ней Ясси, — располагает ли сегодняшняя погода к прогулке у озера?
— Темная луна в эклиптике, — отвечала та, — и вдоль берегов цветет полынь. Хочешь пончик?
— Хочу, — говорил Ясси и слабо улыбался.
Наверно, сейчас вдоль озера дефилируют темные. Обмениваются церемонными поклонами или радостно смеются — в зависимости от статуса отношений. А его никто не будет замечать, лишь равнодушно смотреть насквозь: у него-то нет никакого статуса. И отношений. Нет, лучше сходить туда в другой день, когда луна не будет в эклиптике. В обычный, тихий и безлюдный день.
Ясси обнаружил, что в шкафу совсем не осталось еды, и собрался в магазин. На улицах сверкали огоньки и кружились разноцветные туманности, веселились темные, а он шел, опустив глаза. Чужой праздник, чужая жизнь — и все же они были, а он рядом с ними. Если бы он вернулся к светлым, ему бы не позволили и находиться рядом с людьми… Искренние и открытые, сородичи всегда были безжалостны к преступникам, и его бы просто выгнали в пустоши. Темные были так же суровы, но бывшие пленники для них преступниками не являлись.
Интересно, — думал Ясси, с мелодичным звоном открывая двери лавочки, — куда подевались другие пленные? Вряд ли многие из них пожелали вернуться на родину…
Он тщательно выбрал продукты: хлеб, мука, немного фруктов и маленький кусочек масла, в честь праздника. Поставил их на прилавок, отсчитал монеты, сложив их в столбик, и со скромным поклоном пододвинул хозяину. Тот бросил косой взгляд и тут же снова уставился в огромное окно, возвращаясь к “любованию Предвечными Звездами”.
У себя на кухне Ясси тоже любовался Предвечными в узком окошке, а фритюрница жарила ему пончик.
После праздника всегда много мусора, и Ясси старательно выскребал и чистил предрассветные улицы города темных.
Внезапно под колеса его уборочного комбайна с жестяным грохотом подкатилась помойная ваза, и механизм, заскрежетав, остановился. Ясси вылез осмотреть повреждения. Мимо пробежала хохочущая группа подростков. Он лишь беспомощно посмотрел им вслед. Лопасть его комбайна была безнадежно сломана, работа на сегодня не выполнена, и все это грозило обернуться штрафом и месяцем голода.
— Что же ты, друг, — расстроенно прошептал Ясси, поглаживая машинку по черной блестящей морде.
Комбайн сочувственно хрюкнул, он всегда был неразговорчив. И не заводился, хотя где, казалось бы, погнутая лопасть, а где ходовая часть…
Ясси вызвал техника и теперь терпеливо ждал, тихо рассказывая больной машине про эклиптику Светлой луны.
— Ты разговариваешь с машинами, светлый?
Ясси, вздрогнув, поднял голову — перед ним стоял техник и скалил белые зубы, а черные, без белка, глаза его таинственно мерцали.
— Да… господин… — Ясси отвык разговаривать с людьми, и его голос хрипел и срывался.
— Стукнутый, — прокомментировал техник, спрыгнул с мотоцикла и развернул в пространстве ящик с инструментами.
Следующие два часа Ясси смотрел, как крутятся темные вихри, вгрызаясь в комбайн, и слушал, как ругается техник. Больше тот с ним не говорил.
Остаток дня Ясси провел в трудах и заботах; и домой вернулся лишь поздно вечером. Он думал о дыре в бюджете, пробитой сегодняшним штрафом, и мечтал посидеть около фритюрницы.
У его подъезда стоял мотоцикл, а на нем сидел техник.
Ясси застыл, глядя на него, а потом молча поднялся к себе. Темный следовал за ним.
В комнате Ясси толкнули на кровать и принялись медленно снимать одежду, ощупывая как… как товар на продажу. Ясси жмурился и терпел.
Раздев и ощупав его буквально везде, темный не приступил к безнравственным действиям. Наоборот, он поцеловал дрожащего Ясси в щеку, погладил по голове и одел в свою длинную куртку.
— Будешь жить со мной, — сказал темный.
Ясси покорно пошел за ним, сжимая полы слишком большой одежды на груди. А на пороге вдруг остановился:
— Господин, — робко сказал он, — позвольте взять кое-что с собой.
Ясси метнулся в кухонный угол за фритюрницей.
Коттедж темного был просторен и утопал в хищном саду. А самого его звали Дейнар. Ясси должен был спать с ним в одной постели, и, ложась в первый раз, светлый дрожал от страха, а потом от боли.
“Привыкнешь”, — сказал Дейнар, вытирая слезы с лица Ясси.
И Ясси и правда скоро привык, научился доставлять удовольствие господину, а после того лежал, ожидая, пока тот заснет. Ему нравилось так лежать ночью и обниматься с теплым телом темного. Казалось, рядом кто-то близкий.
Днем он ухаживал за домом и садом, а гости Дейнара любезно спрашивали у него “как дела?” и говорили о погоде. Теперь у него был статус, все его замечали. Но когда никого не было, Ясси тихонько пристраивался около фритюрницы и говорил с ней: об эклиптике и озерах, и о том, как цветут растения. Однажды он попробовал рассказать это и Дейнару в ответ на обычное “как дела?”, но тот лишь рассмеялся и назвал его стукнутым.
А как-то раз снова пришли гости, и веселая темная девочка сказала, указывая на фритюрницу:
— Дейнар, у тебя псевдожизнь развелась, какая мерзость!
— Ой, не заметил, — засмеялся Дейнар и выпустил черный вихрь из ладоней.
— Нет! — воскликнул Ясси, и все странно посмотрели на него, и только Дейнар опустил глаза и сказал:
— Светлые такие трепетные…
Смеясь, они ушли в сад, а Ясси остался на кухне, перебирая обломки.
— Я куплю тебе новую, — сказал Дейнар, когда все ушли.
— Да, господин, — ответил Ясси, не поднимая головы.
— Приберись и иди в кровать, — сказал Дейнар, помолчав.
— Да, господин, — ответил Ясси; и покорно поднялся.
Хаос не принимает тебя в мягкие объятия, подобно Тьме;
он постигается яростью, болью и разумом.
Рано или поздно ты усмиряешь бушующую ярость твоей силы;
потом привыкаешь к боли ее прикосновения.
И, наконец, тебе остается только разум;
и необъятное совершенство твоей стихии;
и бесконечная дорога, по которой ты идешь в поисках понимания.
Та весна складывалась для меня особенно удачно.
Во-первых, мне удалось получить теплое местечко в муниципалитете: аварийный техник в департаменте благоустройства. Работка не бей лежачего, на самом деле, как и все в нашем муниципалитете, я полагаю. Аварий у нас случалось максимум две в день, а в остальное время можно было с умным видом бить баклуши. Ну, или, в моем случае, мотаться в колледж на лекции. Мечта, а не работа, короче, платят, как за полный день, а занят, как на подработке.
А во второй раз мне повезло на очередном вызове — я встретил светлого. Ха! — скажете вы, услышав это. Удача, мол, как в жопе у ящера. Но мой светлый был совсем не похож на тех выродков, на которых вы могли бы изредка наткнуться в вашем городишке. Или, тем более, во время очередного пограничного конфликта.
Он был маленький (едва ли мне по плечо) и беленький. С бледно-золотистыми глазами. И на всем его облике лежала печать отверженности, причем лежала уже давно, начиная въедаться в ауру. Бедняга совсем опустился, взгляд его уже скользил, не смея задерживаться на людях. Он дошел даже до того, что начал разговаривать с машинами. По правде говоря, он начинал уже превращаться в неприкасаемого: любой маг Тьмы с отвращением бы отошел, увидев столь жалкое зрелище.
Но я не таков, как подавляющее большинство моих соплеменников. Боги одарили меня стихией Хаоса, а всем известно, что хаоситы лишены эмпатии, но зато наделены излишней рассудочностью. Благодаря этим качествам я смотрел на маленького светлого и видел хрупкую красоту за ничтожеством его нынешнего состояния. Он был похож на древнюю статуэтку в разрушенном храме — обколотую и изуродованную похабными надписями, но все же сохранившую в своем облике память о былом.
Спасибо моей новенькой фритюрнице за прекрасный ужин
Ясси разговаривал с приборами. Со стиральными и посудомоечными машинами, с лифтом — когда ехал в нем один. С плитой, тостером и фритюрницей. И телевизором.
Телевизор отвечал ему — всегда невпопад. Он был самовлюбленным и самоуверенным собеседником, и Ясси с ним как-то терялся.
Тостер был суров и непримиримо жег глаголом, а кухонная плита шипела и язвила.
И только фритюрница нежно булькала ему о чем-то далеком и угощала вкусным.
— Как вы полагаете, — обращался, например, к ней Ясси, — располагает ли сегодняшняя погода к прогулке у озера?
— Темная луна в эклиптике, — отвечала та, — и вдоль берегов цветет полынь. Хочешь пончик?
— Хочу, — говорил Ясси и слабо улыбался.
Наверно, сейчас вдоль озера дефилируют темные. Обмениваются церемонными поклонами или радостно смеются — в зависимости от статуса отношений. А его никто не будет замечать, лишь равнодушно смотреть насквозь: у него-то нет никакого статуса. И отношений. Нет, лучше сходить туда в другой день, когда луна не будет в эклиптике. В обычный, тихий и безлюдный день.
Ясси обнаружил, что в шкафу совсем не осталось еды, и собрался в магазин. На улицах сверкали огоньки и кружились разноцветные туманности, веселились темные, а он шел, опустив глаза. Чужой праздник, чужая жизнь — и все же они были, а он рядом с ними. Если бы он вернулся к светлым, ему бы не позволили и находиться рядом с людьми… Искренние и открытые, сородичи всегда были безжалостны к преступникам, и его бы просто выгнали в пустоши. Темные были так же суровы, но бывшие пленники для них преступниками не являлись.
Интересно, — думал Ясси, с мелодичным звоном открывая двери лавочки, — куда подевались другие пленные? Вряд ли многие из них пожелали вернуться на родину…
Он тщательно выбрал продукты: хлеб, мука, немного фруктов и маленький кусочек масла, в честь праздника. Поставил их на прилавок, отсчитал монеты, сложив их в столбик, и со скромным поклоном пододвинул хозяину. Тот бросил косой взгляд и тут же снова уставился в огромное окно, возвращаясь к “любованию Предвечными Звездами”.
У себя на кухне Ясси тоже любовался Предвечными в узком окошке, а фритюрница жарила ему пончик.
После праздника всегда много мусора, и Ясси старательно выскребал и чистил предрассветные улицы города темных.
Внезапно под колеса его уборочного комбайна с жестяным грохотом подкатилась помойная ваза, и механизм, заскрежетав, остановился. Ясси вылез осмотреть повреждения. Мимо пробежала хохочущая группа подростков. Он лишь беспомощно посмотрел им вслед. Лопасть его комбайна была безнадежно сломана, работа на сегодня не выполнена, и все это грозило обернуться штрафом и месяцем голода.
— Что же ты, друг, — расстроенно прошептал Ясси, поглаживая машинку по черной блестящей морде.
Комбайн сочувственно хрюкнул, он всегда был неразговорчив. И не заводился, хотя где, казалось бы, погнутая лопасть, а где ходовая часть…
Ясси вызвал техника и теперь терпеливо ждал, тихо рассказывая больной машине про эклиптику Светлой луны.
— Ты разговариваешь с машинами, светлый?
Ясси, вздрогнув, поднял голову — перед ним стоял техник и скалил белые зубы, а черные, без белка, глаза его таинственно мерцали.
— Да… господин… — Ясси отвык разговаривать с людьми, и его голос хрипел и срывался.
— Стукнутый, — прокомментировал техник, спрыгнул с мотоцикла и развернул в пространстве ящик с инструментами.
Следующие два часа Ясси смотрел, как крутятся темные вихри, вгрызаясь в комбайн, и слушал, как ругается техник. Больше тот с ним не говорил.
Остаток дня Ясси провел в трудах и заботах; и домой вернулся лишь поздно вечером. Он думал о дыре в бюджете, пробитой сегодняшним штрафом, и мечтал посидеть около фритюрницы.
У его подъезда стоял мотоцикл, а на нем сидел техник.
Ясси застыл, глядя на него, а потом молча поднялся к себе. Темный следовал за ним.
В комнате Ясси толкнули на кровать и принялись медленно снимать одежду, ощупывая как… как товар на продажу. Ясси жмурился и терпел.
Раздев и ощупав его буквально везде, темный не приступил к безнравственным действиям. Наоборот, он поцеловал дрожащего Ясси в щеку, погладил по голове и одел в свою длинную куртку.
— Будешь жить со мной, — сказал темный.
Ясси покорно пошел за ним, сжимая полы слишком большой одежды на груди. А на пороге вдруг остановился:
— Господин, — робко сказал он, — позвольте взять кое-что с собой.
Ясси метнулся в кухонный угол за фритюрницей.
Коттедж темного был просторен и утопал в хищном саду. А самого его звали Дейнар. Ясси должен был спать с ним в одной постели, и, ложась в первый раз, светлый дрожал от страха, а потом от боли.
“Привыкнешь”, — сказал Дейнар, вытирая слезы с лица Ясси.
И Ясси и правда скоро привык, научился доставлять удовольствие господину, а после того лежал, ожидая, пока тот заснет. Ему нравилось так лежать ночью и обниматься с теплым телом темного. Казалось, рядом кто-то близкий.
Днем он ухаживал за домом и садом, а гости Дейнара любезно спрашивали у него “как дела?” и говорили о погоде. Теперь у него был статус, все его замечали. Но когда никого не было, Ясси тихонько пристраивался около фритюрницы и говорил с ней: об эклиптике и озерах, и о том, как цветут растения. Однажды он попробовал рассказать это и Дейнару в ответ на обычное “как дела?”, но тот лишь рассмеялся и назвал его стукнутым.
А как-то раз снова пришли гости, и веселая темная девочка сказала, указывая на фритюрницу:
— Дейнар, у тебя псевдожизнь развелась, какая мерзость!
— Ой, не заметил, — засмеялся Дейнар и выпустил черный вихрь из ладоней.
— Нет! — воскликнул Ясси, и все странно посмотрели на него, и только Дейнар опустил глаза и сказал:
— Светлые такие трепетные…
Смеясь, они ушли в сад, а Ясси остался на кухне, перебирая обломки.
— Я куплю тебе новую, — сказал Дейнар, когда все ушли.
— Да, господин, — ответил Ясси, не поднимая головы.
— Приберись и иди в кровать, — сказал Дейнар, помолчав.
— Да, господин, — ответил Ясси; и покорно поднялся.
Хаос не принимает тебя в мягкие объятия, подобно Тьме;
он постигается яростью, болью и разумом.
Рано или поздно ты усмиряешь бушующую ярость твоей силы;
потом привыкаешь к боли ее прикосновения.
И, наконец, тебе остается только разум;
и необъятное совершенство твоей стихии;
и бесконечная дорога, по которой ты идешь в поисках понимания.
Та весна складывалась для меня особенно удачно.
Во-первых, мне удалось получить теплое местечко в муниципалитете: аварийный техник в департаменте благоустройства. Работка не бей лежачего, на самом деле, как и все в нашем муниципалитете, я полагаю. Аварий у нас случалось максимум две в день, а в остальное время можно было с умным видом бить баклуши. Ну, или, в моем случае, мотаться в колледж на лекции. Мечта, а не работа, короче, платят, как за полный день, а занят, как на подработке.
А во второй раз мне повезло на очередном вызове — я встретил светлого. Ха! — скажете вы, услышав это. Удача, мол, как в жопе у ящера. Но мой светлый был совсем не похож на тех выродков, на которых вы могли бы изредка наткнуться в вашем городишке. Или, тем более, во время очередного пограничного конфликта.
Он был маленький (едва ли мне по плечо) и беленький. С бледно-золотистыми глазами. И на всем его облике лежала печать отверженности, причем лежала уже давно, начиная въедаться в ауру. Бедняга совсем опустился, взгляд его уже скользил, не смея задерживаться на людях. Он дошел даже до того, что начал разговаривать с машинами. По правде говоря, он начинал уже превращаться в неприкасаемого: любой маг Тьмы с отвращением бы отошел, увидев столь жалкое зрелище.
Но я не таков, как подавляющее большинство моих соплеменников. Боги одарили меня стихией Хаоса, а всем известно, что хаоситы лишены эмпатии, но зато наделены излишней рассудочностью. Благодаря этим качествам я смотрел на маленького светлого и видел хрупкую красоту за ничтожеством его нынешнего состояния. Он был похож на древнюю статуэтку в разрушенном храме — обколотую и изуродованную похабными надписями, но все же сохранившую в своем облике память о былом.
Спасибо моей новенькой фритюрнице за прекрасный ужин
Ясси разговаривал с приборами. Со стиральными и посудомоечными машинами, с лифтом — когда ехал в нем один. С плитой, тостером и фритюрницей. И телевизором.
Телевизор отвечал ему — всегда невпопад. Он был самовлюбленным и самоуверенным собеседником, и Ясси с ним как-то терялся.
Тостер был суров и непримиримо жег глаголом, а кухонная плита шипела и язвила.
И только фритюрница нежно булькала ему о чем-то далеком и угощала вкусным.
— Как вы полагаете, — обращался, например, к ней Ясси, — располагает ли сегодняшняя погода к прогулке у озера?
— Темная луна в эклиптике, — отвечала та, — и вдоль берегов цветет полынь. Хочешь пончик?
— Хочу, — говорил Ясси и слабо улыбался.
Наверно, сейчас вдоль озера дефилируют темные. Обмениваются церемонными поклонами или радостно смеются — в зависимости от статуса отношений. А его никто не будет замечать, лишь равнодушно смотреть насквозь: у него-то нет никакого статуса. И отношений. Нет, лучше сходить туда в другой день, когда луна не будет в эклиптике. В обычный, тихий и безлюдный день.
Ясси обнаружил, что в шкафу совсем не осталось еды, и собрался в магазин. На улицах сверкали огоньки и кружились разноцветные туманности, веселились темные, а он шел, опустив глаза. Чужой праздник, чужая жизнь — и все же они были, а он рядом с ними. Если бы он вернулся к светлым, ему бы не позволили и находиться рядом с людьми… Искренние и открытые, сородичи всегда были безжалостны к преступникам, и его бы просто выгнали в пустоши. Темные были так же суровы, но бывшие пленники для них преступниками не являлись.
Интересно, — думал Ясси, с мелодичным звоном открывая двери лавочки, — куда подевались другие пленные? Вряд ли многие из них пожелали вернуться на родину…
Он тщательно выбрал продукты: хлеб, мука, немного фруктов и маленький кусочек масла, в честь праздника. Поставил их на прилавок, отсчитал монеты, сложив их в столбик, и со скромным поклоном пододвинул хозяину. Тот бросил косой взгляд и тут же снова уставился в огромное окно, возвращаясь к “любованию Предвечными Звездами”.
У себя на кухне Ясси тоже любовался Предвечными в узком окошке, а фритюрница жарила ему пончик.
После праздника всегда много мусора, и Ясси старательно выскребал и чистил предрассветные улицы города темных.
Внезапно под колеса его уборочного комбайна с жестяным грохотом подкатилась помойная ваза, и механизм, заскрежетав, остановился. Ясси вылез осмотреть повреждения. Мимо пробежала хохочущая группа подростков. Он лишь беспомощно посмотрел им вслед. Лопасть его комбайна была безнадежно сломана, работа на сегодня не выполнена, и все это грозило обернуться штрафом и месяцем голода.
— Что же ты, друг, — расстроенно прошептал Ясси, поглаживая машинку по черной блестящей морде.
Комбайн сочувственно хрюкнул, он всегда был неразговорчив. И не заводился, хотя где, казалось бы, погнутая лопасть, а где ходовая часть…
Ясси вызвал техника и теперь терпеливо ждал, тихо рассказывая больной машине про эклиптику Светлой луны.
— Ты разговариваешь с машинами, светлый?
Ясси, вздрогнув, поднял голову — перед ним стоял техник и скалил белые зубы, а черные, без белка, глаза его таинственно мерцали.
— Да… господин… — Ясси отвык разговаривать с людьми, и его голос хрипел и срывался.
— Стукнутый, — прокомментировал техник, спрыгнул с мотоцикла и развернул в пространстве ящик с инструментами.
Следующие два часа Ясси смотрел, как крутятся темные вихри, вгрызаясь в комбайн, и слушал, как ругается техник. Больше тот с ним не говорил.
Остаток дня Ясси провел в трудах и заботах; и домой вернулся лишь поздно вечером. Он думал о дыре в бюджете, пробитой сегодняшним штрафом, и мечтал посидеть около фритюрницы.
У его подъезда стоял мотоцикл, а на нем сидел техник.
Ясси застыл, глядя на него, а потом молча поднялся к себе. Темный следовал за ним.
В комнате Ясси толкнули на кровать и принялись медленно снимать одежду, ощупывая как… как товар на продажу. Ясси жмурился и терпел.
Раздев и ощупав его буквально везде, темный не приступил к безнравственным действиям. Наоборот, он поцеловал дрожащего Ясси в щеку, погладил по голове и одел в свою длинную куртку.
— Будешь жить со мной, — сказал темный.
Ясси покорно пошел за ним, сжимая полы слишком большой одежды на груди. А на пороге вдруг остановился:
— Господин, — робко сказал он, — позвольте взять кое-что с собой.
Ясси метнулся в кухонный угол за фритюрницей.
Коттедж темного был просторен и утопал в хищном саду. А самого его звали Дейнар. Ясси должен был спать с ним в одной постели, и, ложась в первый раз, светлый дрожал от страха, а потом от боли.
“Привыкнешь”, — сказал Дейнар, вытирая слезы с лица Ясси.
И Ясси и правда скоро привык, научился доставлять удовольствие господину, а после того лежал, ожидая, пока тот заснет. Ему нравилось так лежать ночью и обниматься с теплым телом темного. Казалось, рядом кто-то близкий.
Днем он ухаживал за домом и садом, а гости Дейнара любезно спрашивали у него “как дела?” и говорили о погоде. Теперь у него был статус, все его замечали. Но когда никого не было, Ясси тихонько пристраивался около фритюрницы и говорил с ней: об эклиптике и озерах, и о том, как цветут растения. Однажды он попробовал рассказать это и Дейнару в ответ на обычное “как дела?”, но тот лишь рассмеялся и назвал его стукнутым.
А как-то раз снова пришли гости, и веселая темная девочка сказала, указывая на фритюрницу:
— Дейнар, у тебя псевдожизнь развелась, какая мерзость!
— Ой, не заметил, — засмеялся Дейнар и выпустил черный вихрь из ладоней.
— Нет! — воскликнул Ясси, и все странно посмотрели на него, и только Дейнар опустил глаза и сказал:
— Светлые такие трепетные…
Смеясь, они ушли в сад, а Ясси остался на кухне, перебирая обломки.
— Я куплю тебе новую, — сказал Дейнар, когда все ушли.
— Да, господин, — ответил Ясси, не поднимая головы.
— Приберись и иди в кровать, — сказал Дейнар, помолчав.
— Да, господин, — ответил Ясси; и покорно поднялся.
Хаос не принимает тебя в мягкие объятия, подобно Тьме;
он постигается яростью, болью и разумом.
Рано или поздно ты усмиряешь бушующую ярость твоей силы;
потом привыкаешь к боли ее прикосновения.
И, наконец, тебе остается только разум;
и необъятное совершенство твоей стихии;
и бесконечная дорога, по которой ты идешь в поисках понимания.
Та весна складывалась для меня особенно удачно.
Во-первых, мне удалось получить теплое местечко в муниципалитете: аварийный техник в департаменте благоустройства. Работка не бей лежачего, на самом деле, как и все в нашем муниципалитете, я полагаю. Аварий у нас случалось максимум две в день, а в остальное время можно было с умным видом бить баклуши. Ну, или, в моем случае, мотаться в колледж на лекции. Мечта, а не работа, короче, платят, как за полный день, а занят, как на подработке.
А во второй раз мне повезло на очередном вызове — я встретил светлого. Ха! — скажете вы, услышав это. Удача, мол, как в жопе у ящера. Но мой светлый был совсем не похож на тех выродков, на которых вы могли бы изредка наткнуться в вашем городишке. Или, тем более, во время очередного пограничного конфликта.
Он был маленький (едва ли мне по плечо) и беленький. С бледно-золотистыми глазами. И на всем его облике лежала печать отверженности, причем лежала уже давно, начиная въедаться в ауру. Бедняга совсем опустился, взгляд его уже скользил, не смея задерживаться на людях. Он дошел даже до того, что начал разговаривать с машинами. По правде говоря, он начинал уже превращаться в неприкасаемого: любой маг Тьмы с отвращением бы отошел, увидев столь жалкое зрелище.
Но я не таков, как подавляющее большинство моих соплеменников. Боги одарили меня стихией Хаоса, а всем известно, что хаоситы лишены эмпатии, но зато наделены излишней рассудочностью. Благодаря этим качествам я смотрел на маленького светлого и видел хрупкую красоту за ничтожеством его нынешнего состояния. Он был похож на древнюю статуэтку в разрушенном храме — обколотую и изуродованную похабными надписями, но все же сохранившую в своем облике память о былом.