сфотографируй меня когда волна пойдет
«Алина, не надо»: как откровенное видео Загитовой вызвало волну негодования у болельщиков
Спортсменам в век соцсетей порой приходится крайне непросто.
В начале октября олимпийская чемпионка по фигурному катанию Алина Загитова стала участницей неприятного инцидента на матче КХЛ между «Ак Барсом» и магнитогорским «Металлургом». Девушке не понравилось, что её сфотографировали на трибунах. При этом Загитова сидела на три ряда ниже ложи прессы и попадала в объективы, когда велась съёмка реакции болельщиков на заброшенные шайбы. Как рассказал журналист одного из спортивных изданий, сразу после финальной сирены спортсменка спустилась к представителям прессы и потребовала удалить фотографии. Когда произошедшее стало достоянием общественности, фигуристка опубликовала пост в Instagram, в котором рассказала об обратной стороне популярности, мучающей её.
«Меня отмечают и хейтят в комментариях по сети, СМИ пишут странные статьи, разбирают по косточкам, что я сказала, надела, куда пошла. Нет никакой приватности, а мои границы часто достаточно грубо нарушают», — возмущалась Загитова.
Такую реакцию поклонники спортсменки объяснили тем, что она, вероятно, хотела скрыть возможные отношения с нападающим казанцев Дмитрием Воронковым. В последнее время они выкладывали посты в социальных сетях из одних и тех же мест: оба одновременно занимались сёрфингом и демонстрировали фото из бани.
Сейчас хоккеист и фигуристка вместе находятся в Дубае, где в пятницу состоится выставочный матч КХЛ «Авангард» — «Ак Барс», а также ледовое шоу Татьяны Навки «Спящая красавица» с участием Алины. Впрочем, сам Воронков отрицает романтические отношения с олимпийской чемпионкой, лишь подтверждая сам факт знакомства и не скрывая симпатии к фигурному катанию.
Спустя некоторое время спортсменка решила изменить своё отношение к социальным сетям и пообещала быть более открытой с подписчиками.
«В жизни сейчас происходит так много волнительных перемен: новые проекты, учёба. Я пробую себя уже более серьёзно в разных ролях. Когда пишу, мысли упорядочиваются и получается разобраться с тем, что хочется, определить следующие шаги, понять, моё это решение или навязанное со стороны. Иногда, когда начинаю пост, даже не знаю, чем он закончится. Но записывать мысли в дневник — что-то совсем старомодно. И так как вы — мой второй дом, хочу спросить: одобрите такие новости? Если буду писать больше? Отвечать на вопросы?» — спросила аудиторию спортсменка.
В минувший четверг фигуристка выложила откровенное видео из ОАЭ — девушка танцевала в чёрном купальнике. Но многие поклонники восприняли его негативно. «Алина, зачем? Ты красивая — и фигура тоже. Но выставлять это на всеобщее обозрение… Почему тебя родители не учат?» — написал один из фанатов. «Алина, не надо. Не превращайся в инстаняшку», — попросил ещё один болельщик. Также Загитову упрекнули в том, что она, будучи татаркой, выставляет своё тело на всеобщее обозрение.
Достаточно резко о критике со стороны болельщиков высказалась заслуженный тренер России Татьяна Тарасова. По мнению специалиста, на это не стоит обращать внимания.
«А что, в купальнике нельзя, что ли, сниматься? На всякие такие вещи не хочется обращать внимания. Людям делать нечего», — сказала Тарасова в интервью «Спорт-Экспрессу».
Тем не менее спустя пару часов после публикации видео исчезло из TikTok. Как выяснилось позже, удалила его не Алина, а сама соцсеть. Загитова в своём Instagram объяснила, что ролик исчез по решению администраторов сервиса за «нарушение правил сообщества».
«TikTok, ты чего?» — отреагировала на ситуацию фигуристка.
Не исключено, что такое решение сервиса было вызвано как раз многочисленными жалобами подписчиков на контент. По достижении определённого количества негативных обращений публикация блокируется.
Многие российские спортсменки ранее не стеснялись выкладывать фото с отдыха в купальниках. Призёр олимпийских игр Юлия Ефимова постоянно делится снимками с пляжа. Не скрывает свою идеальную форму и известная легкоатлетка Дарья Клишина. А обладатель бронзовой награды чемпионата мира по карате Дарья Тулякова и вовсе снялась для журнала Maxim. Однако на сегодняшний день они сильно уступают Загитовой в популярности.
«Важно каждые пять лет менять ракурс»: художник Нина Котел о современном искусстве
Художники Нина Котел и Владимир Сальников — гуру московского актуального искусства. Их творческий и семейный союз продолжался 35 лет. В 2015 году Владимир Сальников умер от сердечного приступа. В 2017-м об их истории любви, пути художников и философов в современном мире режиссер Наталия Назарова сняла фильм «ВоваНина». В 2018 году в ММоМа на Петровке состоялась ретроспектива Владимира Сальникова, чье имя широкая публика только начинает открывать для себя. В этом, 2021 году, у Нины Котел — три персональные выставки: В «Крокин-галерее», в «Галерее XXI века» и «Зеленая марка» в Cube.Moscow. О роли искусства, о свободе и любви Нина Котел рассказала Forbes Woman.
— Нина, можно ли сказать, что все ваши детально, крупно прорисованные предметы, приключения осколков, обрезков, фруктов и овощей со снятой кожей — это одна растянутая во времени серия про тайный мир вокруг нас?
— Если я что-то вижу и предмет меня завораживает, я стараюсь его со всех сторон осмотреть. Потом он у меня живет. Могу его не рисовать, только смотреть на него время от времени. В какой-то момент происходит толчок, щелчок, и я понимаю, как его нарисовать.
Это может быть совершенно невнятная серия, которая никуда не пойдет. Но из нее может родиться что-то другое. Что-то в итоге вылезет, придет в голову. И оно может стать предметом искусства.
Как-то я шла с подругой по Питеру и мне буквально бросился под ноги осколок зеленого стекла.
Летом в «Крокин-галерее» была моя выставка «Незащищенные». Она действительно собиралась, формировалась много лет. Первую серию этих работ, десять рисунков [фруктов без кожицы] я сделала еще в 1995 году. Назвала ее «Без кожи». Эти рисунки я сложила в папку и специально никому не показывала. Через год, в 1996-м, сделала еще серию. Они получились очень большими. И как будто с другим смыслом: фрукты превращались в какие-то скалы, становились романтическим пейзажем, с тенями, с морем. Они тоже лежали все это время. А в феврале этого года, когда мне предложили выставку в «Крокин-галерее», вдруг поняла, что давно хотела показать эту тему. Но откладывала. Думала, напишу маслом, и уж тогда. И вот написала. Сначала большую грушу, потом две маленькие. Потом баклажан.
Почему-то всем очень нравился баклажан. А он меня очень мучил. Очищенный, он сгнивал, серел. Все остальные хорошо держатся без кожи, яблоки вообще прекрасно, их можно долго писать, а баклажан — неустойчивый, сереет, коричневеет, в нем какое-то появляется какое-то мясо. Совсем не может существовать без кожи.
— На ваших работах почти не бывает людей, но, тем не менее, они полны эмоций. В какой момент люди исчезли? Или вы их убрали?
— Все эти предметы, фрукты, овощи — метафоры. Когда мы видим их, мы все равно имеем в виду самих себя, своих близких, людей, которых нам бы хотелось защитить. Хотя я умею людей рисовать, я этому училась. Вот недавно искала какие-то другие работы и нашла кучу своих обнаженных. Вова много рисовал обнаженных. У него это были шедевры. У меня тоже неплохие. Но у меня не было драйва к этому.
А какие-то люди хотели, чтобы их не только Вова рисовал, но и я. Например, у Вовы была серия «Женственность» с обнаженными мужчинами. И один философ, который пришел к нам позировать, сказал: «Я не буду участвовать, если Нина меня не будет рисовать». Тогда я тоже стала его рисовать.
— Вы с Вовой всегда вместе принимали участие во всех дискуссиях, все позиции в спорах, точки зрения вы разделяли. Не было такого, что он придерживался одного какого-то мнения, а вы — другой.
— А у нас очень сходились взгляды с Вовой.
— При этом Вова, как Пушкин, тек многими реками, проделал сумасшедший, очень разный творческий путь. А у вас стилистически всегда одно перетекает в другое, есть постоянство, единство.
— Вова экспериментатор, а я более цельный человек. Вова — близнец по гороскопу. Его рвет во все стороны. Считается, что близнецы распыляются. И тем не менее, я очень хорошо знаю близнецов, они могут распыляться, но они много и делают. И у них многое получается.
Но главное — мы сошлись во взглядах, у нас было похожее воспитание, мы из похожих семей. У нас очень ранняя идентичность, что у Вовы, что у меня. Я поняла, что я художник, с 10 лет. Стало ясно, что это мое. Так бывает, когда родители художники или искусствоведы. Но у нас с Вовой — простые советские семьи. У меня папа — военный инженер, мама — учительница географии. У Вовы папа — военный юрист, а мама — врач. До школы я рисовала немножко. Но родители не понимали, что с этим делать. А в первом классе меня посадили с девочкой Томой, которая на перемене вынула плетеную корзиночку, а в ней была вышивка и нитки мулине. И она стала вышивать цветочки и кошечку. Я была потрясена. Чуть ли не в первый же день пришла к ней домой. Ее отчим был художником. Сергей Иванович Гришин, очень скромный человек. Он сидел в комнате за занавеской и делал иллюстрации для книжек и журналов.
То, что я увидела у них дома, меня перевернуло. Там были акварельные портреты не хуже Серова и Репина. Например, сидит Томочка в красненьком сарафанчике, у нее на руках блюдо с вишнями, и она их ест. Ее мама сидит, подперев голову рукой, на руке — часики «Заря», кофточка черненькая с белыми горошинками.
А еще я была потрясена книгами. До этого я не видела книг по искусству. У них было кнебелевское (Иосиф Кнебель — создатель первого в России специализированного издательства по искусству, в 1920-е — заведующий издательства Третьяковской галереи, — Forbes Woman) издание «Серов, Левитан, Врубель». И еще другие альбомы. В общем, я пропадала у них. Томочкин дедушка встречал мою маму и говорил: «Вы не любите своего ребенка? Почему он у нас все время торчит?». Мы там делали уроки, обедали. Недавно, когда учила английский, выучила фразу: «I became an artist thanks to her family» («Я стала художником благодаря ее семье», — Forbes Woman).
В третьем классе мы вместе с Томой пошли в Дом ученых, в студию рисования. В четвертом классе мы поступили в подготовительную вечернюю школу, а затем в СХШ, среднюю художественную школу (Государственная средняя художественная школа им. Т.Г.Шевченко в Киеве, — Forbes Woman). Тогда таких школ при академических вузах на всю страну было три, в Москве, в Ленинграде и в Киеве. В Москве — при Суриковском, в Питере — при Репинском, в Киеве — при Шевченковском. Была единая программа, сдавали конкурсные экзамены, поступить было очень трудно. Но нам повезло, мы не сдавали диктант и математику, а только специальность.
Вот нам 11 лет, мы идем и рассуждаем: «Каким ты хочешь быть художником?» — «Я как Врубель» — «А я как Серов». Я, конечно, хотела быть Врубелем. Хотя копировала Серова, копии задавались в школе.
Это был тяжелый детский труд. Приходишь в школу, у тебя две живописи, два рисунка и две композиции, перерыв, потом занятия общеобразовательные, литература, математика, биология. И так до пяти вечера. И после этого ты еще идешь делать зарисовки на вокзал, на почту.
В классе — всего 15 учеников. Так что, можно сказать, у нас было индивидуальное обучение.
Так шло наращивание, набирание мастерства. Тогда считалось, что надо учить так. Сейчас можешь и поздно начать, и своими собственными усилиями, и брать частные уроки.
— На ваш взгляд, та советская система была эффективной?
— Для меня — да. Моя выучка мне никогда не мешала. Я свободно себя чувствую. Надо писать — я пишу, надо рисовать — я рисую. Надо снимать видео — я снимаю видео. Я фотографирую, я свободно компоную. И конечно, такая насмотренность с детства дает совершенно особый взгляд на мир. У меня с 11 лет есть документ, который дает право зайти в любой музей бесплатно.
— Какие основные события сформировали вас как художника?
— Это, конечно, детство. Школа меня формировала. Потом, конечно, встреча с Вовой. Володе был 31 год, а мне 30 лет. Я вспоминаю наши годы от 30 до 40. Это было самое активное время, мы очень много работали, день и ночь. Я просыпалась в ночи, у меня что-то возникло в голове. Я тут же делала маленькие рисунки. У меня куча этих маленьких рисунков.
Вот недавно в Греции я сидела под оливой и рисовала опунцию. Это кактус с таким фруктом, весь в иголках. Вот ее хвост. Я сфотографировала две ее части. Она похожа на рисунок Пикассо или на что-то еще.
В прошлом году я нарисовала папоротник в гостях у нашей приятельницы. Или вот осколок стеклянный, сам мне бросился под ноги. Я обожаю такие находки. Кто-то мне что-то приносит, кто-то дает. С каждым предметом, маленькой вещицей связана своя история.
— А как возникают истории в картинках? Эти предметы на ваших рисунках действуют как герои комиксов, у них свои сюжетные отношения, движения.
— Я всегда много рисовала. Но в 1970-х это были, как я сейчас понимаю, разрозненные, сырые вещи. А когда мы с Вовой соединились, и у него, и у меня возникла какая-то бешеная концентрация творчества. Мы все время что-то делали. Я рисовала тогда снега, сугробы. Мы жили на первом этаже на станции метро «Молодежная». Перед нашими окнами был садик около дома, дорожка и забор. И я сделала графитным карандашом 12 рисунков разного состояния дорожки в снегу. Там такие голубые линии. Как снег был толстым, дорожка маленькая, еле видна. Как она стала черной, как она стала грязной. Как мы по ней тянули елку. И отдельно сугробы растаявшие.
Первой моей настоящей серией стали «Обрезки». Вова тогда делал иллюстрации книжные, должен был пойти в издательство. Он оформлял рисунки в паспарту, и обрезки бумаги летели на пол. Когда я увидела абстрактную композицию из этих бумажек и лезвия, я сделала рисунок. Потом нарисовала акварельные бумажки, порезанные, как палитра. Вот это моя первая ясная серия. То, что я люблю. Я люблю абстрактную композицию. И тут все соединилось. Многие не видят в моих работах, что я абстрактно компоную. Я же не просто ставлю в середине предмет и не выстраиваю барочный натюрморт. Мои предметы чаще всего на белом фоне, как китайские цветы и птицы.
Чтобы попасть в Союз художников, нужно было стать участником двух всесоюзных и одной, как тогда говорили, зональной выставки. Так в 1984 году я написала серию «Метро», где изображала стенки станций метро. И когда я подала эти рисунки на молодежную выставку, мне сказали, что так никто метро вообще не рисует, так нельзя, — и не взяли. Поэтому мы выставлялись на однодневных вечерах. Было классно, шел обмен между специалистами, между экспертами. Мы постоянно ходили друг другу в мастерские смотреть работы.
В 1982 году мы с компанией поехали на Куршскую косу. И вот мы втроем сидим на пляже с Вовой и с [художником] Сашей Юликовым. У нас всех большие папки. Я пристально рисую камни, волну. Вова рисует четыре стихии, своего сына, маленького Петю. А Юликов рисует море, полосочки. Сидим, обсуждаем искусство. Вчера моя ученица спрашивает: «Ниночка, скажите, застой — это прямо в воздухе чувствовалось?». Я говорю: может, в воздухе и чувствовалось. Но нас это никак не касалось. Я всегда была абсолютно свободным человеком, и Вова — свободный человек. Я же никогда нигде не работала, в смысле, не служила. Вова преподавал, он делал иллюстрации, он писал статьи.
Мы с Вовой энергетически друг друга очень заводили. Мы рыскали по букинистическим магазинам, искали каталоги западной живописи. До 1982 он преподавал в Полиграфическом институте на факультете художественного оформления печатной продукции, как он тогда назывался. Все наши находки Вова носил студентам, книжки показывал. Он хотел их расшевелить. Он говорил: «Ребята, вы же носите модную одежду, слушаете модную музыку. Почему же вас не интересует современное искусство?».
— Многие студенты и художники приходили к вам домой. Ваша квартира стала эпицентром московской художественной жизни восьмидесятых-девяностых.
— В 1990 году в нашем окружении появились новые молодые искусствоведы, молодые современные художники. Искусствовед Леня Бажанов, с которым мы приятельствовали еще с 1970-х, познакомил нас с Ирой Горловой, с Таней Растопчиной. Бажанов открыл Центр современного искусства на Якиманке (ГЦСИ, позже переехал в здании на Зоологической улице, — Forbes Woman), и там было восемь галерей. В одной из галерей, «Студии-20», директором работала Таня Растопчина, а Ира Горлова была куратором.
— У Вовы есть работа на эту тему «Разговор об искусстве». На первом плане обнаженная ниже пояса женщина стоит спиной к зрителям, а чуть в глубине за столом сидите вы, одетая, с чашкой чая, увлеченная разговором, что-то показываете рукой. Дело происходит, кажется, у вас на кухне.
— Нет, в комнате. Я всегда принимала участие во всех обсуждениях. Я человек, который очень много замечает и все внимательно читает.
С Вовой было интересно обсуждать что угодно. Встаешь с утра и понеслось. Завтракаешь, о чем-то говоришь. И так целый день. Мы каждый день с ним говорили об искусстве, всегда. На этой картине — Сандра Фриммель, немецкий искусствовед. Она приехала в 2000 году в Питер по программе академических обменов. Прожила там год. Учила русский, тусовалась с художниками. У нее в квартире не было отопления. Сандра думала, что это в порядке вещей, что в России не топят. В 2001 году Сандра приехала в Москву на выставку. Нас познакомили питерские подруги. А через несколько месяцев она написала письмо, что планирует приехать с фотографом делать книгу о русских художниках. И спросила, можно ли у нас остановиться. В письме Сандра упомянула: «Я умею хорошо готовить». Вова ответил, раз готовит, пусть приезжает и готовит.
И в фильме «ВоваНина», который сняла про нас Наталия Назарова, Сандра как раз режет рыбу и рассказывает на камеру эту историю. А я сзади стою. По правде говоря, Сандра нам не готовила, только в последний день встала к плите. Они носились с фотографом по всей Москве. Я говорю в фильме: «Вова добрый, поэтому он тебя пустил». Но она нас полюбила, и мы ее. Пока Сандра у нас жила, мы беседовали с утра пораньше.
— Но ваши отношения с Вовой такое тесное общение не размывало?
— Мы ничего не скрывали друг от друга. Ни деньги, ни какие-то мысли.
— По-моему, у вас был на двоих один мобильный телефон и одни ключи от квартиры.
— Двое ключей было. Мобильный поначалу один, потому что он не нужен был вроде бы.
— При этом у вас совершенно разные пути в искусстве и никогда не было ни одной совместной выставки.
— Мы разные художники. Мы всегда настаивали на том, чтобы делать отдельные выставки. Мы никогда не делали совместных, но участвовали в общих проектах. В 2014 году Ира Горлова решила сделать вечер в ГЦСИ, чтобы мы показали наши совместные работы. У нас есть около десятка общих перформансов, и несколько совместных проектов, которые мы делали в других городах, например на биеннале в Красноярске. Но, конечно, я люблю персональные выставки. Люблю сама за все отвечать, как и Вова. Тот вечер В ГЦСИ Вова назвал «Не раздельные и не слиянные». Мы не разделимы и не сливаемся.
— Когда Вова писал тексты или давал интервью, он совершенно спокойно говорил о самом себе, не упоминая о вас.
— Я говорила ему: «Про меня не надо».
— Но вы неизменно упоминаете Вову в своих интервью.
— Вовы нет. Только поэтому. Я упоминаю Вову, потому что Вова был для меня всем. Я всегда ему говорила: «Ты — моя мама, папа и родина».
И он мне так говорил. В свой последний день, утром, он сказал: «Ниночка, ты так меня радуешь своим личиком». А мне было 66 лет.
Когда я болела и лежала в больнице, Вова был совершенно потерян, так он переживал. Я была в реанимации 11 дней, — только 11 дней мы были не вместе за 35 лет. В реанимацию не пускали, но Вова приходил каждый день под двери. Его гнали оттуда. Завотделением говорил Вове: «Идите уже работайте, идите что-то делайте. Что вы тут торчите». Вова отвечал: «Нина — моя главная работа». По вечерам приходили мои подружки. А с утра приходил Володя. И что-то мне все время приносил. Мне все сказали потом, что если бы со мной что-то случилось, он бы не выдержал. А я нашла в себе силы жить. Я не думала, что смогу жить одна, а я живу. Я все время с ним разговариваю. Когда я работаю в мастерской, тут у меня мольберт, а тут — Вовины фотографии стоят. И я так сажусь, чтобы он видел, что я делаю.
— Как вам кажется, после ухода Вовы ваши работы изменились?
— Они изменились в тот момент. Немножко. Но я по-прежнему живу в своей медитации.
— И вокруг ожившие предметы.
— Я всегда говорила, что я их боюсь, и я их так приручаю. Так же, как боюсь зверей, боюсь кошек, собак. Когда смотрю в их глаза — там бездна. Мне страшно.
Это с детства. Нас гоняли в детстве в зоопарк рисовать львов, медведей. Я умирала от страха, не могла их нормально рисовать.
А предметный мир — он же тоже живой.
Художнику важно каждые пять-шесть лет начинать что-то другое. Ракурс какой-то менять. В какой-то момент я занималась видео-инсталляциями. Я живу, работаю, отвечаю на какие-то вопросы времени. Что-то могу сделать маслом, что-то карандашом, что-то видео, что-то перформансом. У меня есть работа «Моя мама хотела тоже быть сильной». В 2002 году в Третьяковской галерее на выставке женщин-художниц. Там были и вышивки монахинь, и современное искусство. А я придумала такую историю. Взяла фотографию своей мамы, где она стоит в физкультурной пирамиде в тридцать каком-то году, и фотографии мам и бабушек художниц — участниц выставки, где они сфотографированы во время занятий спортом, физкультурой, ГТО. Набралось 10 штук. Кто-то на брусьях в 1930-е годы, кто-то стреляет, кто-то в прорубь опускается, кто-то на лыжах едет, на мотоцикле рассекает. Все фотографии я пересняла и увеличила. И показывала вместе с видео, где Вова снял, как я делаю гимнастику по методике Синди Кроуфорд. Стоят два монитора, на которых идет разная гимнастика Синди Кроуфорд. Между ними коврик и две огромные советские гантели. Вот такая была инсталляция. В 2010 году ее показывали в ММоМA на Петровке. Там такая идея: после революции женщина хотела быть сильной, наравне с мужчинами. А сейчас женщины занимаются фитнесом для того, чтобы стать товаром для мужчин.
В «Перелетном кабаке» Максима Боксера («Перелетный кабак» — винный бар и галерея, открытая галеристом Максимом Боксером в партнерстве с поставщиком испанских вин Марией Олейниковой, — Forbes Woman) у меня была выставка «Пролетая над разбитой вазой Йоко Оно». Я нарисовала старинного пупсика на разных вещах, как будто он летит в космосе. А внизу — осколки вазы, которые во время перформанса на второй Московской биеннале современного искусства разбила Йоко Оно. Тогда Вова собрал для меня эти осколки. Они много лет лежали у нас дома, ждали своего часа.
— Потом в «Перелетном кабаке» был аукцион осколков этой вазы.
— Аукцион моих осколков, то есть моих рисунков осколков. Перед аукционом пришла Аня Свергун, которая работала пиарщиком на биеннале в 2007 году, я ей рассказываю эту историю, как Йоко Оно разбила вазу. А Аня Свергун говорит: «Йоко Оно не разбивала вазу, она вынесла блюдо с осколками». Представляете, как наше восприятие работает. Потому что в моей памяти она вазу разбивала. Нельзя слушать свидетелей происшедшего. Всегда все говорят разное. Я очень люблю рассказ Чапека, как произошло ДТП, кого-то задавили. Машина уехала с места преступления. Полиция ищет номер. Никто не помнит. Но там был поэт-сюрреалист, который написал стих: «О, шея лебедя. О, грудь. О, барабан. И эти палочки, трагедии знамения». Вот номер: два, три, ноль и одиннадцать. Вот так работает искусство, понимаете.
Четвёртая волна пришла: Когда и какие ограничения из-за коронавируса ждать россиянам
В России зафиксирован резкий рост заболеваемости ковидом. Только в Москве выявлено 3445 новых случаев. Это почти вдвое больше, чем было вчера, и это рекорд с конца июля.
Эксперты и чиновники говорят о наступлении четвёртой волны коронавируса. Некоторые связывают это с возвращением людей из отпусков и началом учёбы в школах и университетах, другие утверждают, что резкий рост заболеваемости ковидом связан с тем, что люди расслабились и перестали соблюдать предписанные Роспотребнадзором требования. Главный врач больницы в Коммунарке Денис Проценко считает, что это совокупность целого ряда факторов и всё происходящее — только начало.
Мы находимся на пороге сезонной вспышки заболеваемости, характерной не только для ковида. Я говорю про грипп и прочие ОРВИ. Совпадение определённых факторов — сезон, возвращение из отпусков и начало учебного года — может создавать предпосылки для напряжения этой ситуации в конце сентября – начале октября
» ratio=»1/1″ src=»https://static.life.ru/publications/2021/9/23/825204454143.2687.jpeg» loading=»lazy» />
» ratio=»1/1″ src=»https://static.life.ru/publications/2021/9/23/825204454143.2687.jpeg» loading=»lazy» />
Заболеваемость в России, как показывают цифры, действительно пошла вверх с начала сентября, к середине месяца статистика стала показывать ещё более неутешительные данные. Если до 1 сентября фиксировалось падение количества заболевших каждый день, то сейчас с каждым днём их всё больше. По последним данным, рост составил более полутора тысяч по сравнению с предыдущим днём.
Ситуация в регионах
В некоторых регионах ситуация также ухудшается. Наибольший прирост количества заболевших фиксируется на сегодняшний день в Москве — плюс полторы тысячи. Это почти в два раза больше, чем за предыдущие дни.
По сведениям источников, власти столицы уже задумываются о том, не стоит ли вернуть более жёсткие ограничения, которые применяли в прошлую волну пандемии, — QR-коды. Оперативный штаб в Москве уже собирался по этому поводу, но решение принято не было, однако если темпы роста количества заболевших ковидом будут увеличиваться, то возвращения ограничений вполне можно ожидать.
Заявления чиновников о наступлении четвёртой волны пандемии звучат из многих регионов. Так, министр здравоохранения Карелии рассказал на своей странице «ВКонтакте», что «то, о чём предупреждали врачи, случилось».
Мы отмечаем большое количество тяжёлых ковидных пневмоний даже у молодых людей. Кроме того, CоViD-19 стал хуже поддаваться лечению. К этому добавились новые симптомы, которые ранее у пациентов не наблюдались либо наблюдались в небольшом количестве случаев
Министр здравоохранения Республики Карелия
» ratio=»1/1″ src=»https://static.life.ru/publications/2021/9/23/465320085898.7411.png» loading=»lazy» />
» ratio=»1/1″ src=»https://static.life.ru/publications/2021/9/23/465320085898.7411.png» loading=»lazy» />
Чиновник обратил внимание, что в эту волну врачи наблюдают у некоторых пациентов быстрое развитие пневмонии с появлением дыхательной недостаточности на 5–6-й день развития болезни. Такого, по его словам, в прошлые волны не было.
Похожая ситуация в Нижегородской области. Там, по заявлению местного министра здравоохранения, четвёртая волна также началась.
Подъём очень быстрый, регистрируется большее число тяжёлых случаев в сравнении с первыми тремя волнами, смертность будет увеличиваться
Министр здравоохранения Нижегородской области
» ratio=»1/1″ src=»https://static.life.ru/publications/2021/9/23/191266525990.86234.png» loading=»lazy» />
» ratio=»1/1″ src=»https://static.life.ru/publications/2021/9/23/191266525990.86234.png» loading=»lazy» />
В связи со сложившейся ситуацией властям регионов приходится наращивать темпы госпитализации и количество ковидных коек. В Санкт-Петербурге, например, на борьбу с пандемией и приём заболевших коронавирусом вернули врачей больницы Святителя Луки, но очередей из скорых, по данным СМИ, избежать всё же не удалось.
Последние дни мы наблюдаем рост числа госпитализаций. За вчерашние сутки к приёмному отделению городской Покровской больницы прибыло 65 машин скорой медицинской помощи, многие пациенты поступают по переводу из стационаров «зелёной» зоны. В августе, начале сентября количество госпитализируемых пациентов составляло 20–25 человек. Идёт явный и логичный рост количества петербуржцев, нуждающихся в госпитализации с коронавирусной инфекцией
Пресс-секретарь городской Покровской больницы
Врачи и чиновники в один голос твердят, что избежать ограничений из-за очередной волны пандемии поможет вакцинация. На данный момент по стране полностью привито около 41 миллиона человек.