папочка он слишком большой для меня комикс
Папочка он слишком большой для меня комикс
Глотая слезы, я уткнулась лицом в его бицепс.
— Пожалуйста, не останавливайся, папа. Пожалуйста.
— Рей, — строго произнес Бен, — что я говорил о послушании?
Наверное, то, чем он накачивал меня, вызывало во мне непривычные, расшатанные эмоции, и я, дрожа и всхлипывая, отпустила руку своего похитителя.
— Очень хорошо, — пробормотал он и поцеловал меня в висок. Бен спустил воду, поднял меня и вышел из ванной, после чего принялся вытирать меня полотенцем, приговаривая, какая я хорошая девочка. Моя промежность ныла от тоски, и я представляла, как наскоро трусь об его ногу.
Он улыбнулся и надел на меня розовую ночнушку, доходившую мне до колен. На нетвердых ногах я покачивалась и цеплялась за его плечи, неловко переступая ногами, чтобы попасть в предложенные белые трусики. Бен держал меня за бедра и приник к моему животу, сквозь тонкую ткань целуя под пупком. Впившись ногтями в его плечи, я предприняла попытку задеть лобком его подбородок, но мое неуклюжее движение вызвало у него новый смешок.
Он выпрямился, возвышаясь надо мной, и невозмутимо облачился в свои штаны и футболку. Он продел ремень в петли, натянул носки и обулся. Я в смятении наблюдала за ним из-под отяжелевших век. Почему он оделся? Решил уйти?
— Это для тебя последнее предупреждение о непослушании, в следующий раз ты будешь наказана, — он поднял брови, закатывая рукава. — Понятно?
— О’кей, — пробормотала я. На глаза снова навернулись слезы. — Но там ноет, папочка.
Бен облизнул губы, его потемневший взгляд впился в мои глаза, а длинные пальцы обхватили мой подбородок. Случайное веселье мгновенно уступило место поведению голодного хищника. Я устремила слезный взгляд к нему, губы мои дрожали самым унизительным образом. Подняв руку, он растер катившиеся у меня по щеке слезы.
— Пожалуйста, — прошептала я, почти осев на ткнувшуюся в спину столешницу. — Пожалуйста…
Уголки его губ приподнялись.
— Рассчитываешь добиться своего слезами?
Я помотала головой, мои колени тряслись. Еще немного, и я упаду.
Я судорожно ухватилась за переднюю часть его футболки и наступила голыми ногами на носки блестящих черных ботинок. Мои руки скользнули к брючному ремню, и я прислонилась к его бедрам. Бен отпустил мое лицо и наклонился ко мне, опершись руками на столешницу по обе стороны от меня. Он молчал, поэтому я активней закрутила бедрами, то и дело задевая ощутимо напрягшийся член. Бен не шевельнулся.
Закрыв глаза, я решительнее перехватила пряжку ремня. Вода с мокрых волос Бена капала мне на плечо, он-то просто дышал, в отличие от меня. Я жалобно постанывала, кожа ботинок поскрипывала под моими босыми ступнями. Несмотря на все, я выдавила из себя улыбку, почувствовав приближение долгожданной разрядки. Вдруг Бен резко втянул воздух, а я заерзала, силясь продлить ощущения по мере того, как они стихали. А потом спрятала лицо у него на груди.
Гнетущее напряжение исчезло. Я переводила дыхание с противным чувством в животе. О боже… Какой кошмар я творю.
— Нам с тобой предстоит долгий путь, Рей, — хрипло выдохнул Бен мне в ухо.
Я взвизгнула, когда он, зажав мои волосы в кулаке, поволок меня из ванной обратно к кровати. Он сел на постель и дернул меня вниз — я свалилась животом ему на колени. Брыкаясь, я пыталась освободиться, но мои потуги ничуть не помешали Бену сорвать с меня трусики и задрать ночнушку. Я знала, что он собирается делать, и даже неизвестная дрянь, которой он накачал меня, не могла удержать рвущийся наружу крик.
Пальцы Бена стиснули мне волосы.
— Тебя предупредили дважды. Теперь ты будешь наказана.
Первый шлепок оказался таким сильным, что я завопила во все горло. Бен закрыл мне рот ладонью и снова ударил по заднице. Меня никогда раньше не шлепали, поэтому я и не представляла, насколько это больно и унизительно. Я сдавленно кричала, уткнувшись в его ладонь, пока в груди не защемило от натуги, но он продолжал отвешивать мне звонкие шлепки.
Это превосходило все, с чем я могла справиться, что была в состоянии вытерпеть. Когда Бен закончил и вернул мои трусики на место, я истерически рыдала и тряслась, как лист на ветру. Но он все равно заставил меня сесть прямо. Огромными руками сгреб меня в объятия, прижав к груди. Он покачивался вместе со мной, успокаивающе напевая. Я скулила, пока хватало дыхания, потом похныкала и глупо заулыбалась. Задняя сторона бедер и ягодицы пылали. От его здоровенной лапы пару раз досталось даже моей вагине — возможно, он сделал это нарочно.
Бен коснулся губами моих волос.
— Я знаю… знаю… — он вздохнул и похлопал меня по вздрагивающему бедру, утешительно и по-отечески. — Можешь выплакаться, малышка. Мне не нравится делать тебе больно, но ты должна научиться выполнять то, что тебе говорят. Боль — хороший учитель.
Я снова ударилась в рыдания и замотала головой.
— Я больше не хочу этим заниматься! Я… я верну тебе деньги и…
— О, Рей, солнышко, — Бен со смешком пересадил меня, развернув лицом к себе, чтобы видеть мои заплаканные глаза, наверное, — ты не должна возвращать мне ни цента. А знаешь почему?
Мой плач немного утих. Правда? Он позволит мне оставить деньги? И уйдет. Всхлипнув, я потрясла головой, теребя в руках его футболку. Он нежно вытер мне щеки и помолчал еще минуту. Я поймала его взгляд, и мы обменялись странными улыбками. Ладно… Тогда где…
Не переставая улыбаться, Бен схватил меня за горло и, клацнув зубами, принялся душить. Я кашляла и пиналась, царапая его руку, дыхание со свистом вырывалось из моего рта.
— Потому что я никуда не уйду, — прошипел он.
Он столкнул меня с колен на пол. Перекатившись на живот, я начала отползать от него — Бен поднялся на ноги, уже без всякой улыбки, и теперь он каким-то образом стал еще выше. Мой страх перешел в ярость, и я заорала на Бена:
— Убирайся из МОЕГО ДОМА! — я взвизгнула. — УБИРАЙСЯ!
— Ш-ш-ш. Расслабься, детка, — Бен открыл прикроватную тумбочку, достал соску и шагнул ко мне. — Ты переутомилась. Иди в кроватку и поспи с папочкой.
Издав бешеный крик, я на четвереньках рванула к двери. Мне вслед несся смех Бена, наблюдавшего за тем, как я дотянулась до дверной ручки, повернула ее и вывалилась в…
Нет… ковра в коридоре не было. Запыхавшись, я нахмурилась и посмотрела через плечо — Бен направлялся ко мне с соской. В абсолютном ужасе я поползла в коридор — такой длинный коридор — и осознала, что это вовсе не моя гребаная квартира. Это не моя квартира.
— Куда собралась, малышка? — окликнул Бен.
Озираясь, я с трудом поднялась на ноги. Спотыкаясь, держась за стену, я продвигалась вперед, пока не добралась до большой комнаты с множеством моих фотографий, развешанных повсюду. Некоторые точно были сделаны пару месяцев назад. А вот мои детские фотки. Вот на этих я лежу в постели.
Вытаращив глаза, я судорожно вдохнула и дернула себя за волосы. Нет — НЕТ!
Бен подошел ко мне сзади. Я обернулась и натолкнулась на взгляд его темных глаз и широкую улыбку. В руке он держал шприц.
— Папа хочет обнимашек, — пропел он.
Бен возвышался передо мной, окруженный моими фотками, на большей части которых были запечатлены случайные мгновения моей повседневной жизни. Я попятилась к противоположной стене, надрывно дыша через рот. Срань господня. Кто этот чертов парень?
Папочка он слишком большой для меня комикс
Я захлебывалась слезами, ничего другого мне не оставалось.
Монстр спал рядом со мной.
Перекинув через меня свою громадную лапу и ножищу. Чужое дыхание, размеренное и умиротворенное, щекотало мои ключицы — он тихо посапывал во сне. Я лежала и не смела сдвинуться ни на дюйм, заставляя себя терпеть мерзкое ощущение вытекавшей из меня спермы.
Я боялась того, что он сделает, когда проснется.
Между ног саднило. Вдобавок этот ужасный подгузник, да еще и наручник, приковывавший меня к кровати и обрекавший находиться возле Бена. Бен. Не верилось, что у него человеческое имя. От воспоминаний — ощущения тяжелого тела на мне, фырканья над ухом — меня затошнило. Он не человек.
Монстр пошевелился. Он засопел, сонно заморгал и зевнул, прижимаясь ко мне. Вытянул длинные ноги — до хруста в суставах — и взялся за перила, разминая руки. Я быстро закрыла глаза и притворилась спящей. Бен втянул в себя воздух и повел носом у меня под челюстью, как будто бы… поскуливая.
Прикоснувшись губами к моей шее, он накрыл нас одеялом и забрался на меня. Его туша обосновалась у меня между ног, а губы лениво опустились с поцелуями к моему соску, при этом он без остановки бормотал какую-то околесицу. Я дернулась — наручник звякнул.
— Хочу есть, — сонно выдохнул Бен. Обхватив сосок влажными губами, он сжал мои груди и принялся ритмично массировать их.
Наручник уже гремел — я отчаянно пыталась вырваться.
Он пригвоздил к постели мою свободную от оков руку и продолжил с того места, где я его прервала. Язык ласкал сосок, губы нежно подергивали его, словно Бен пытался выдавить из меня несуществующее молоко. Я нервно содрогнулась от рвотного позыва, но он продолжал мурлыкать и сосать, периодически сдавливая меня рукой. В комнате царила тишина. Только кровать поскрипывала — Бен начал сумбурно двигать бедрами, вбиваясь в матрас.
Мельком я увидела его глаза — в миг, когда он вздергивал мои бедра, поудобнее пристраиваясь ко мне. Похоже, он меня не замечал: если честно, он вообще смотрел сквозь меня — на что-то, видимое лишь ему одному. Бен откинулся назад и, облизнув губы, потянулся к уже эрегированному члену. Здоровенному, поблескивающему смазкой.
— У папы есть для тебя сюрприз, — проворковал Бен.
Я следила, как его рука лезла в кошмарную прикроватную тумбочку, и шумно подавилась всхлипом.
— Да, знаю, — Бен улыбнулся, возвращаясь ко мне, и неожиданно расстегнул наручник. Сквозь растрепанные черные волосы его улыбка казалась отвратительным злобным оскалом. — И я собираюсь повторить это снова, и снова, и снова.
Теперь я могла передвигаться по кровати, но Бен этого и добивался. Он жестко придавил меня к постели, животом вниз, заблокировал предплечьем, точно стальной балкой, мои лопатки, лишая всякой возможности подняться. И сгреб мои волосы в кулак. Я услышала, как он с треском разрывает какую-то коробку, а потом почувствовала, как он трется об заляпанный спермой подгузник, и заплакала от бессилия.
Как же хотелось сорвать эту хреновину! Сперма липла к промежности и внутренней стороне бедер. Сейчас я бы с радостью согласилась снова принять с ним ту жуткую ванну, лишь бы смыть ощущение его с себя!
— Ш-ш-ш… Ш-ш-ш… — Бен поцеловал меня в висок под аккомпанемент рвущейся упаковки. — Ты ко всему привыкнешь, солнышко. Ко всему. — Толстые пальцы проникли в дырку на моем подгузнике и, с силой дернув, разодрали его доверху. — Теперь попробуй расслабиться… Сейчас я поставлю тебе суппозиторий.
Что-то ткнулось прямо туда, где мне совершенно не хотелось чувствовать посторонние вещи. Я распахнула глаза, но Бен немедленно пихнул меня лицом обратно вниз — подушка заглушила мой крик, когда палец протиснулся мне в задницу. Зажмурившись, я сучила ногами и орала, срывая горло. Мое тело отчаянно сопротивлялось вторжению, что бы он там ни засовывал в меня!
Больно… Так чертовски больно.
Бен засмеялся мне в ухо.
— Ты капризничаешь — хуже чем ребенок. Им часто дают лекарства таким способом… — Его палец остановился и поводил по сторонам. Бен застонал в ответ на мой вопль. — Разумеется, эта процедура мне не доставляет удовольствия. Однако с тобой… совсем наоборот.
Бен извлек палец из моего тела и дал мне передохнуть минуту. Я спрятала лицо в подушку, пытаясь отдышаться или подспудно надеясь, что задохнусь и умру. Зачем он соорудил эту комнату, один к одному похожую на мою спальню в квартире Роуз? Какого хрена он творит?
Мне никогда не узнать правды, если он не перестанет обращаться со мной как с игрушкой. Он не воспринимал меня как равную — того, с кем можно поговорить, излить душу. Для него я безмозглый несмышленыш, и от моих всплесков эмоций он становится даже еще хуже. Что, если он именно этого и добивается? Если я смирюсь и заткнусь, ему станет лучше? Или он убьет меня?
Прошлой ночью, когда он меня трахал, я не слишком баловала его ответной реакцией. Может быть, мне следует помалкивать…
Бен опустил перила и встал, зевая и потягиваясь своим громадным телом. Я подняла голову и поймала взгляд его темных глаз, наблюдавших за мной — он небрежно взъерошил свою растрепанную шевелюру. Мой взгляд скользнул ниже, к измазанному моей кровью члену.
Бен включил телевизор и начал листать каналы, уже не глядя на меня.
— Все для тебя, малышка. Сейчас мы пойдем в ванную, подождем, пока «Д*****» не подействует. — На экране замельтешил «Щенячий патруль», и Бен улыбнулся. — Если бы мне платили пять центов за каждого ребенка младше десяти с дерьмовым ширпотребом из «Щенячьего патруля», я мог бы уйти на покой хоть завтра.
Мое сердце бешено колотилось. Я сглотнула подступившую тошноту. Кажется, вот мой шанс попробовать изменить мой образ в его сознании.
— Чем ты занимаешься? — хрипло спросила я.
Отложив пульт, Бен подошел к комоду. Он совершенно не стыдился своей наготы, и понятно почему. Он был высокий — огромная гора, не такой, как идеально вылепленные модели из «Men’s Health», но просто громадный. Мощные руки с рельефными сухожилиями — мышцы перекатывались по его широким плечам, пока он рылся в моей одежде. Он выглядел очень сильным.
— Акушерство и гинекология, — отозвался он. Его выбор пал на розовую ночнушку и белые трусики. Цвета самой невинности… — Большую часть ординатуры я провел в педиатрии. — Он задвинул ящик и открыл другой.
— …О, — я снова сглотнула. — А какое лекарство ты мне дал?
Бен перекинул одежду через плечо — вещи для меня и для него.
— Оно вызовет у тебя лактацию.
О боже. У меня губы затряслись, а он приближался, опять покровительственно улыбаясь. Я растянула губы в ответной улыбке — насколько получилось.
— Пить хочется, — сипло попросила я, пытаясь сменить тему.
— М-м. Мы выпьем, когда я тебя буду мыть, — он навис над кроватью и раскрыл объятия. — Идем.
Дрожа, я оттолкнулась затекшими руками и ухитрилась повернуться к Бену. Он сгреб меня, я обхватила ногами его талию и крепко держалась за него на протяжении короткого пути через комнату. Новых вопросов я не задавала. Начнем издалека и понемногу.
Поставив меня на ноги в ванной, он включил воду и положил одежду на раковину. Я заметила в зеркале свое отражение. Мой взгляд задержался на подгузнике и на покрытой синяками шее. Я похудела. Неужели прошло всего несколько дней.
Бен вернулся и помог мне выбраться из подгузника. Он поймал мой взгляд в зеркале и самодовольно улыбнулся при виде крови на внутренней стороне моего бедра. Неудивительно, с учетом размера его члена и моего бывшего статуса девственницы.
Манхва Кто твой папочка? | Who’s your daddy? | Hujeu yueo daedi
Если не работает, попробуйте выключить AdBlock
Вы должны быть зарегистрированы для использования закладок
Информация о манге
Понравилось, даже желания бросить ни разу не возникло. На одном дыхании всё прочитала и никакого осадка не осталось.
Это омегаверс без соплей, течек, деления на омег и альф. Про физиологию нам ничего не сказали, но было приятно наблюдать за первыми признаками беременность. Очень мило получилось.
Основа сюжета это недопонимание со стороны героев. Притом кронпринц первый влюбился, что является уже разрывом шаблона.
Я даже могу оправдать кронпринца за его действия. Он ярый представитель яндере, но он не опускался до рукоприкладства и насилия. Со стороны может показаться, что он принуждал к сексу, но я напоминаю, что укэ прошёл физ. подготовку, он не ромашка офисная и вполне мог бы дать отпор.
Не обошлось без бреда и многих комментаторов бомбило от этого и они продолжали брызгать желчью под каждой страницей до самого конца.
Рисовка так себе, состоит из реальных фотографий или 3D картинок, но для манхвы это обычное дело.
Сюжет держит в напряжении, пока кронпринц сходил с ума от любви, укэ постепенно влюблялся.
Главное сразу же отключить мозги при чтении и просто наслаждаться. Так как меня больше интересовала любовная линия, то всё остальное я пролистывала.
Я уверена, что и в реальной жизни много недопонимания среди людей, поэтому нормально отнеслась к тугодумам героям. В особенности выделился укэ, на него смотрят влюблёнными глазами, балуют, носят на руках, а он ничего не замечает. Понимаю, что кронпринц хотел, чтобы укэ сам догадался, но это не тот случай.
Если бы всё было просто между героями, то нас бы тут не было. Читайте.
Задавайте вопросы, обсуждайте героя, конкретные детали
Стихи про папу которого нет в живых
Жаль, что ушел так рано.
Жаль, оставил нас одних.
Знаешь, папа, мне ведь не хватало
Нежных слов и слабостей твоих.
Папа, милый, я тебя ведь помню,
Помню смех твой и упрямый взор.
Папа, я совсем уж взрослая ведь стала.
Никогда не принесу тебе позор!
Ты мне редко снишься, папа, редко.
Иногда я плачу по ночам.
Слышит ли об моя соседка?
Видит ли слезу в моих очах?
Папа, больше всех тебя люблю я!
И забыть не в силах никогда
Твоё нежное:”Моя роднуля!
Мое самое невинное дитя!”
Знаешь, папа, мне бывало плохо.
Знаешь, приходилось и страдать.
Но поверь мне, удавалось сухо
Чувствам этим мне отпор давать!
Папа, сильная в тебя я!
И как ты пытаюсь доброй быть.
Больше жизни лишь тебя люблю я!
Никогда я не смогу забыть!
Папа, мама тоже рядом…
Не всегда, конечно, но грустит…
Жизнь нам иногда казалась адом…
Ведь ты там, где ветер лишь свистит.
Как же я мечтала в детстве,
Чтоб вернулся по скорей домой.
И под твоим чутким руководством
Поиграть с какой-нибудь юлой…
Папа, ты наверно меня видишь.
И ведешь на правильном пути.
Все мои ошибки ты заметишь
И исправишь. Если что, прости!
Папа, я безумно так скучаю.
По безоблачному детству, по тебе.
Как тебя вернуть, увы, не знаю.
И от этого совсем не по себе!
Здравствуй, папа, родной, как ты там?
Самый любящий в мире мужчина.
Знаешь, если года посчитать,
У тебя сейчас были б морщины.
Я бы их целовала шутя,
Или ныла в рукав, когда плохо.
Ты шепнул бы, что годы летят,
Только я все такая ж дуреха.
Ты мне сниться совсем перестал.
Не приходишь-скажи мне, так надо?
С ливнем весточку дай-как ты там?
Я ей буду отчаянно рада.
Я тебе расскажу, как живу,
Что пишу, с кем не жду больше встречу.
И что еле держусь на плаву,
Все надеясь, что «время залечит».
А оно мерно тикает в такт,
Долго шьет оно швы-не для слабых.
Знаешь, если года посчитать.
Седина тебе очень пошла бы..
Папа.
Вот и 12 год пролетел незаметно,
Ну а ты там обжился уже.
Как ты там, мой любимый папа,
Очень сильно хочу я к тебе.
Мы тут с мамой справляемся, правда,
Не волнуйся за нас, родной.
Только что-то вот гложет,
Прямо в сердце кусочек больной
Я к тебе прихожу на могилу.
Каждый месяц стараюсь, клянусь!
В этот день я, конечно, приеду
И цветы для тебя принесу.
Положу их тихонько на холмик,
Расскажу тебе о себе.
И негромко в конце напомню:
«Я скучаю, родной, по тебе!»
Привет Папуля
Ты мой родной, любимый, дорогой
Ты будь со мной
Хотя бы за спиной
Ты руку на плечо мне положи
И тихо так на ушко прошепчи:
— Я тут малыш, я рядом
И пусть я не услышу
Голоса родного
Но чувствовать я буду
твое тепло, заботу и поддержку
Любить тебя я буду вечно
Еще и внукам расскажу
Какой был папа у меня
И был бы Дед у них.
Но нет судьба злодейка
Распорядилась с нами так
А как я буду без тебя?
Представь:
Вот в платье я, невеста,
А кто меня проводит-то
До алтаря?
Кто так нежно скажет мне на ушко:
— Доченька, родная.
Папа, как сильно звучит это слово!
Отец, он защитник твой и лучший друг.
Мне очень жаль, что в этой жизни снова
Не смогу ощутить тепла твоих рук.
Бывает, что я немного с завистью
Смотрю на тех, кто имеет отца.
Их души, сердца переполнены радостью,
И в счастье проходят года, месяца.
Я знаю, что зависть плохая черта,
Но что же поделать, отца лишена.
Не хочу осознать, что я сирота,
Не верю! Есть мама, не бросит она.
Знал бы ты, папа, как сильно скучаю.
Обидно, что рано покинул нас ты.
С болью в душе каждый раз вспоминаю
Слова и улыбки, наши мечты.
Спасибо тебе за счастливое детство,
За время, проведённое со мной.
Память о тебе – единственное средство
Не забыть и любить всей душой.
Ты всегда со мной ПАПА.
Папочка папуля, здравствуй дорогой
Я смотрю на небо и говорю с тобой
Верю я, что слышишь ты мои слова
Только не ответишь больше никогда.
Папочка папуля как ты там живёшь?
Больно, но я знаю, жизни не вернёшь
Ты прости, ты слышишь, ты меня прости
Больше в этом мире не встретимся, увы.
Папочка папуля как же так родной?
Ты еще не должен, ты же молодой
И внуков не увидишь, как вырастут они
И маме не хватает тебя, твоей любви.
Папочка папуля легко тебе ли там?
Время нас не лечит, очень больно нам
Страшно и тоскливо сознавать в душе,
Что тело, твоё тело лежит в сырой земле.
День такой хороший,ты рад,что я пришла
С колен я поднимусь,скажу тебе «пока»
Могила стала домом телу твоему
Ты не грусти,я в гости,опять к тебе приду.
Эта боль никогда не закончится,
Я потеряла Тебя навсегда.
Превратилась я в полуночницу,
От слёз уже болят глаза.
Я в сердце Тебя запрятала,
Чтоб никто никогда не нашел.
Ты знаешь, пап, я упрямая,
Я добьюсь своего всё равно.
Я с болью вроде жить научилась,
Только ночью иногда трудно дышать.
Твоя дочь теперь полуночница,
Я не хотела тебя потерять.
У меня уехал папа
далеко.
Мне без папы, если честно,
нелегко.
Папа, если хочет,
может песню спеть,
Если холодно,
теплом своим согреть.
Папа может
сказку прочитать,
Мне без папы
трудно засыпать.
Поднимусь, и тихо
встану у дверей,
Милый папа,
возвращайся поскорей.
Жаль, что ушел так рано.
Жаль, оставил нас одних.
Знаешь, папа, мне ведь не хватало
Нежных слов и слабостей твоих.
Папа, милый, я тебя ведь помню,
Помню смех твой и упрямый взор.
Папа, я совсем уж взрослая ведь стала.
Никогда не принесу тебе позор!
Ты мне редко снишься, папа, редко.
Иногда я плачу по ночам.
Слышит ли об моя соседка?
Видит ли слезу в моих очах?
Папа, больше всех тебя люблю я!
И забыть не в силах никогда
Твоё нежное:”Моя роднуля!
Мое самое невинное дитя!”
Знаешь, папа, мне бывало плохо.
Знаешь, приходилось и страдать.
Но поверь мне, удавалось сухо
Чувствам этим мне отпор давать!
Папа, сильная в тебя я!
И как ты пытаюсь доброй быть.
Больше жизни лишь тебя люблю я!
Никогда я не смогу забыть!
Папа, мама тоже рядом…
Не всегда, конечно, но грустит…
Жизнь нам иногда казалась адом…
Ведь ты там, где ветер лишь свистит.
Как же я мечтала в детстве,
Чтоб вернулся по скорей домой.
И под твоим чутким руководством
Поиграть с какой-нибудь юлой…
Папа, ты наверно меня видишь.
И ведешь на правильном пути.
Все мои ошибки ты заметишь
И исправишь. Если что, прости!
Папа, я безумно так скучаю.
По безоблачному детству, по тебе.
Как тебя вернуть, увы, не знаю.
И от этого совсем не по себе!
У тебя сегодня День рождения,
Но сегодня нет тебя со мной
Ты ушел в другое измеренье
папочка любимый, дорогой.
Без тебя и солнышко не светит,
И меня не радует рассвет.
И весна капелью не приветит,
Ведь тебя со мною рядом нет.
Прилетит твоя душа наверно
посмотреть, как я теперь живу.
И увидит, без тебя мне скверно,
Когда плохо, я тебя зову.
Знаю, ты мой ангел, мой хранитель,
Будешь доченьку оберегать.
Обещаю, милый мой родитель,
никогда тебя не забывать.
Четыре истории об отцах: как взрослели дети знаменитых людей
Музыкант и фотограф Джулиан Леннон, сын фронтмена The Beatles Джона Леннона, признается, что большинство теплых воспоминаний об отце остались в далеких 60-х. Его детство прошло в особняке Kenwood в Суррее, где Леннон жил до 1968 года и написал некоторые песни для альбома Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band.
«Сам того не зная, я каждый день видел величайших музыкантов мира у нас в гостях. Там был великолепный вид. Я тогда думал, что мой отец был очень счастлив — с семьей, большим домом, своим местом в мире. Никто не знал, что все изменится», — рассказал Джулиан.
«В то время у отца был психоделической окраски Rolls-Royce Phantom V, который я обожал, потому что у него был проигрыватель на заднем сиденье. У нас также был мотоцикл Honda Monkey, мы на нем часто ездили. Немного ниже по улице жил Ринго Старр, к нему мы наведывались с отцом на велосипеде. Мы были близки с отцом тогда. Настолько близки, что когда моя мама кричала «Джон, твой ужин готов», мы с папой реагировали одновременно, — вспоминает Джулиан Леннон. — И вдруг мой папа буквально исчез. По крайней мере, мне так показалось. Он и Йоко Оно были глубоко влюблены и не скрывали это. Я чувствовал, будто нас с мамой куда-то отодвинули. Хотя не все о нас забыли. Пол (Маккартни) написал «Hey Jules», после того как заглянул к нам с мамой узнать, как мы поживаем (разумеется, название сменили на «Hey Jude»)».
«Может, прошло около десяти лет, все это время мы с отцом едва общались. Я злился за то, что он покинул семью. Лишь благодаря маме мы снова начали разговаривать. Она была такой нежной душой, никогда не мстила никому и всегда желала, чтобы мы общались с папой, — продолжает Джулиан. — Я был напуган, когда впервые приехал навестить его в США после развода. Все больше осознавал, каких масштабов этот человек. К моему счастью и облегчению, визит удался. Папа был очарователен, весел и приветлив. С тех пор мы стали лучше ладить».
Джон Леннон поддерживал сына в музыкальных начинаниях, но, к сожалению, так и не увидел, как развивалась его карьера. «Я стараюсь, чтобы воспоминания об отце не были мрачными. И я стремлюсь к прощению, хочу понять тот период в его жизни, когда он покинул меня и маму. Я любил ее больше всего на свете, поэтому мне сложно забыть, как плохо он с ней обошелся. Но тем не менее наши отношения налаживались, пока он был жив. Я знал, что он счастлив и хочет восстановить связи с семьей. Правда, он так и не дождался своего шанса. Даже сейчас, спустя почти 40 лет после его смерти, я все еще дорожу воспоминаниями об отце».
38-летний певец Брэндон Дженнер, сын Кейтлин Дженнер (в прошлом — Уильяма Брюса Дженнера), говорит, что отец оставался в стороне большую часть его жизни.
«Папа провел 65 лет своей жизни, пытаясь избежать ответа на вопрос «Как дела?». И поэтому не слишком часто интересовался об этом у окружающих. И теперь я понимаю, что она (Кейтлин) избегала этих вопросов, потому что ответ мог бы обнажить слишком много борьбы. Это сделало наши отношения сложными, — рассказывает Брэндон. — У меня мало воспоминаний о том, как родители расстались и как уехал мой отец. Мне было четыре года. Они развелись, потому что отец начал переход. А я был слишком молод, чтобы понимать, что стояло за таким важным решением».
Некоторые воспоминания из раннего детства приобрели смысл только спустя много лет. «Например, я обожал тянуть всех за уши. Однажды, когда я потянулся к ушам отца, он сказал: «Не делай этого. Я только что перенес операцию». И показал тонкую полоску швов за ухом: «Они отрезали мне ухо, натянули мое лицо, а затем снова пришили ухо на прежнее место»».
«Первое время развода родители дружили, хотя мама вскоре начала встречаться с Дэвидом Фостером, за которого и вышла замуж позже. Я никогда не называл его папой, но он был человеком, который был рядом, собирал меня в школу и велел выключать свет — делал типичные для отца вещи. Так что сейчас речь о Кейтлин, но я бы легко написал о Дэвиде. Он был замечательным отцом».
Через некоторое время после развода Уильям решил повременить с переходом и отменил многие операции, а отношения с семьей испортились. «Мама изо всех сил старалась признать, что причина, по которой они расстались, заключалась в переходе. Когда он начал встречаться с Крисом Дженнером, мамина рефлексия разрушилась, что причинило ей невероятную боль. В результате своего отца я увидел чуть больше 12 раз в период с восьми до 25 лет».
Когда Уильям встретил Криса и вступил с ним в брак, новая семья захватила его, и он практически перестал интересоваться интересовался сыном. «Я не хотел быть частью их отношений. Когда мне было двадцать с небольшим, а его дочери с Крисом — Кендалл и Кайли — были подростками, мы с папой начали восстанавливать отношения. Он искал кого-то, с кем можно поговорить. Хотя мы чаще молча что-нибудь вместе делали — запускали радиоуправляемые самолеты в парке или ремонтировали мою машину. Но даже тогда я чувствовал, что отец напряжен».
«Как только переход состоялся, я был первым, кому Кейтлин доверилась. Она сказала мне лично и я был очень рад за нее, — рассказывает Брэндон. — Теперь я наверстываю упущенное время и разговариваю с ней каждый день. И каждый день она интересуется, как у меня дела».
Изабель Бриджес, дочь голливудского актера Джеффа Бриджеса («Большой Лебовски», «Железная хватка»), говорит, что ее отец знает не понаслышке, как сложно быть актером и родителем. «Он родился в семье актеров, его брат актер, а значит, он очень хорош в роли отца».
«Карьера папы развивалась, когда я росла. До моего десятилетия он снялся в большинстве лучших своих картин, от «Знаменитых братьев Бэйкер» до «Короля-рыбака». Он часто уезжал на съемки на несколько недель, оставляя маму с тремя детьми. Маме нравится говорить, что она заботится об империи — так она и делает», — говорит Изабель.
Когда Джефф Бриджес находился дома, он был лучшим другом своим дочерям: «Все, что делает его замечательным актером, так же работает в детских играх. Он с удовольствием раскрыл свой богатый внутренний мир для нас и всегда был счастлив им поделиться. Мы с сестрами обожали его наряжать, заплетать цветы в его красивые волосы, и даже делали ему макияж, — вспоминает она. — Когда папа был рядом, мы рисовали, играли, не замечая времени. Единственный раз, когда он принес работу домой, был во время съемок фильма «Подрывники» Стивена Хопкинса. Он пришел домой в гриме избитого персонажа, в кровоподтеках и ссадинах. Я думаю, он хотел нас напугать, а мы просто набросились на его лицо и, довольные, снимали резиновый грим и липкую, клейкую «кровь». Было здорово».
Для Изабеллы странно осознавать, что ее отец у большинства поклонников по всему миру ассоциируется с Чуваком — персонажем «Большого Лебовски» братьев Коэн. «Тогда я училась в старшей школе, была подростком и не интересовалась, как там у папы дела в карьере. Мы поехали на каникулы на Гавайи, и папа носил там эти отвратительные сандалии Sun Jellies из фильма. Самая запоминающаяся часть образа Чувака — сандалии — в действительности принадлежали папе, а не художникам по костюму. В общем, нас с сестрой ужасно смущали эти Sun Jellies, в конце концов мы их утопили в океане. А зря. Сегодня они стоили бы баснословных денег».
По словам Изабеллы, еще одна черта характера, которая никак не вяжется у ее отца с Чуваком, — это расслабленность. В отличие от своего героя, Джефф Бриджес самокритичен, взволнован и ответственен. «Хотя себя он позиционирует как буддиста, дзенское спокойствие ему не свойственно. Он очень вовлечен. Тем более сейчас он уже дедушка. Мы живем в Окленде с детьми, и папа с мамой часто бывают в гостях. Когда он не может приехать, то обязательно звонит внукам лично и планирует с ними визит в другой день».
Дочь Сэмюэла Л. Джексона, продюсер и режиссер Зои Джексон, называет отца нердом (ботаником). «Он вообще не похож на свой кинообраз. Когда мне было 10 лет, мы каждую неделю пропадали в магазине комиксов. Там даже был специальный ящик для моего папы, где хранились специально для него разные жестокие комиксы, которые мне смотреть не разрешалось. Когда я поступила в колледж, мы начали обмениваться любыми комиксами. И всякий раз, когда я ходила в магазин сама, было грустно — хотелось, чтобы папа был рядом в такие моменты».
Сэмюэл Л. Джексон боролся с алкогольной зависимостью, пока Зои росла, но большую часть этой борьбы не позволил ей увидеть: «Мне было восемь, когда он попал в реабилитационный центр. Его не было 60 дней, но я не поняла подвоха. Никогда не понимала, что он пьян. Думала, любит поспать».
Мать Зои тоже была актрисой, но оставила карьеру, чтобы заботиться о дочери и уступила дорогу Сэмюэлу. «Она, конечно, рада за отца, но все это так сложно. И грустно».
«Когда вышло «Криминальное чтиво», мне было 12 лет. И папа стал очень крутым. Он даже не понимал, что сделал. И хотя большая часть мира уверена, что он невыразимо крутой, для меня папа — настоящий нерд. Однажды он подарил мне свитшот с проекта «Джанго освобожденный» и даже подписал его для меня. Конечно, я ответила, что не буду это носить. Наша с мамой задача — возвращать его с небес на землю. Иначе вообще зачем нужна семья, правда?»
Итан Уэйн, председатель Фонда Джона Уэйна по борьбе с раковыми заболеваниями и президент John Wayne Enterprises, говорит, что его отец был жестким человеком, но любящим.
«Он относился к людям «старой школы». Не знаю, как это иначе описать. Он был немногословен, но то, что произносил, всегда значило очень много. Другие актеры бьются за свои реплики до последнего, а мой отец пытался убрать как можно больше слов, — рассказывает Итан Уэйн. — Друзья отца называли его Герцогом, это прозвище из его детства. Так звали его эрдельтерьера. Он приносил папе почту, а местные пожарные называли эту парочку Большой Герцог и Маленький Герцог. Прозвище прицепилось, папа даже говорил: «Когда кто-то окликает меня Джоном, я даже не оборачиваюсь»».
Все свободное время Джон Уэйн проводил в океане, рассекая по волнам на «Диком гусе», переделанном минном тральщике времен Второй мировой войны. Каждое лето он возил семью в Британскую Колумбию и на Аляску, а зимой — в Мексику.
«Я вырос на съемочной площадке. Это были бурные времена. Наша семья останавливалась в небольшом арендованном доме или отеле. Ко мне приходил репетитор, ежедневно занимаясь со мной по три часа. Но многому я научился у отца. Он никогда не заставлял меня что-то делать, но был из тех людей, которых не хочется разочаровывать», — рассказывает Итан Уэйн.
Одно из воспоминаний относится к 12-летнему возрасту. Джон Уэйн попросил сына подъехать к дому на старом пикапе, чтобы забрать кое-что. Итан застрял в колее на ранчо и не мог сообщить об этом отцу, потому что Джон играл в покер — был самый разгар партии. Пришлось решать вопрос с вызволением грузовика самостоятельно.
«Некоторые моменты моего взросления, которыми я теперь горжусь, произошли потому, что я доверял отцу, — вспоминает он. — Когда мы были в Мексике, то ставили лодку на якорь недалеко от берега и плавали около 25 минут. Однажды, мне было семь или восемь лет, я рыдал навзрыд в окружении морских змей. А отец невозмутимо мне сказал: «Да это просто змеи, продолжай плавать». Как только мы доплыли до берега, отец похвалил меня за храбрость. Я ужасно гордился тогда».
Джон Уэйн умер 11 июня 1979 года, когда его сыну было 17 лет. «Только мы вдвоем были дома, мама переехала. В тот день он сказал, что чувствует себя неважно, и я отвез его в больницу. Нам пришлось заходить через заднюю дверь, чтобы избежать встречи с журналистами. Я волновался, но наделся, что с папой все будет в порядке. Он не раз проходил через подобное (Джон Уэйнс страдал от рака желудка. — «РБК Стиль»). Я не знал тогда, что это была наша последняя совместная поездка».