овес нынче дорог откуда фраза
Овёс нынче дорог
Цитата из романа «Золотой телёнок» (1931 г.) советских писателей Ильи Ильфа (1897 – 1937) и Евгения Петрова (1903 – 1942), ч. 1 гл. 8. Слова художника Копытто, который писал портреты овсом. Фразой «Овёс нынче дорог» он объяснил высокую стоимость его картин:
«Город всегда любил живопись, и четыре художника, издавна здесь обитавшие, основали группу «Диалектический станковист». Они писали портреты ответственных работников и сбывали их в местный музей живописи. С течением времени число незарисованных ответработников сильно уменьшилось, что заметно снизило заработки диалектических станковистов. Но это было еще терпимо. Годы страданий начались с тех пор, когда в город приехал новый художник Феофан Копытто.
Первая его работа вызвала в городе большой шум. Это был портрет заведующего гостиничным трестом. Феофан Копытто оставил станковистов далеко позади. Заведующий гостиничным трестом был изображен не масляными красками, не акварелью, не углем, не темперой, не пастелью, не гуашью и не свинцовым карандашом. Он был сработан из овса. И когда художник Копытто перевозил на извозчике картину в музей, лошадь беспокойно оглядывалась и ржала.
С течением времени Копытто стал употреблять также и другие злаки. Имели громкий успех портреты из проса, пшеницы и мака, смелые наброски кукурузой и ядрицей, пейзажи из риса и натюрморты из пшена.
Сейчас он работал над групповым портретом. Большое полотно изображало заседание окрплана. Эту картину Феофан готовил из фасоли и гороха. Но в глубине души он остался верен овсу, который сделал ему карьеру и сбил с позиций диалектических станковистов.
— Овсом оно, конечно, способнее! — воскликнул Остап. — А Рубенс-то с Рафаэлем дураки — маслом старались! Мы тоже дураки, вроде Леонардо да Винчи. Дайте нам желтой эмалевой краски.
Расплачиваясь с разговорчивым продавцом, Остап спросил:
— Да. Кстати. Кто такой Плотский-Поцелуев? А то мы, знаете, не здешние, не в курсе дел.
— Товарищ Плотский-Поцелуев — известный работник центра, наш горожанин. Теперь из Москвы в отпуск приехал.
— Все понятно, — сказал Остап, — спасибо за информацию. До свидания!
На улице молочные братья завидели диалектических станковистов. Все четверо, с лицами грустными и томными, как у цыган, стояли на перекрестке. Рядом с ними торчали мольберты, составленные в ружейную пирамиду.
— Что, служивые, плохо? — спросил Остап. — Упустили Плотского-Поцелуева?
— Упустили! — Застонали художники. — Из рук ушел.
— Феофан перехватил? — спросил Остап, обнаруживая хорошее знакомство с предметом.
— Уже пишет, халтурщик, — ответил заместитель Генриха Наваррского. — Овсом. К старой манере, говорит, перехожу. Жалуется, лабазник, на кризис жанра.
— А где ателье этого деляги? — полюбопытствовал Остап. — Хочется бросить взгляд.
Художники, у которых было много свободного времени, охотно повели Остапа и Балаганова к Феофану Копытто. Феофан работал у себя в садике, на открытом воздухе. Перед ним на табуретке сидел товарищ Плотский-Поцелуев, человек, видимо, робкий. Он, не дыша, смотрел на художника, который, как сеятель на трехчервонной бумажке, захватывал горстями овес из лукошка и бросал его на холст. Копытто хмурился. Ему мешали воробьи. Они дерзко подлетали к картине и выклевывали из нее отдельные детали.
— Сколько вы получите за эту картину? — застенчиво спросил Поцелуев.
Феофан приостановил сев, критически посмотрел на свое произведение и задумчиво ответил:
— Что ж. Рублей двести пятьдесят музей за нее даст.
— А овес-то нынче, — сказал Копытто певуче, — не укупишь. Он дорог, овес-то!
— Ну, как яровой клин? — спросил Остап, просовывая голову сквозь решетку садика. — Посевкампания, я вижу, проходит удачно! На сто процентов? Но все это чепуха по сравнению с тем, что я видел в Москве. Там один художник сделал картину из волос. Большую картину со многими фигурами и, заметьте, идеологически выдержанную, хотя художник и пользовался волосами беспартийных, — был такой грех. Но идеологически, повторяю, картина была замечательно выдержана. Называлась она «Дед Пахом и трактор в ночном». Это была такая строптивая картина, что с ней уже и не знали, что делать. Иногда волосы на ней вставали дыбом. А в один прекрасный день она совершенно поседела, и от деда Пахома с его трактором не осталось и следа. Но художник успел отхватить за выдумку тысячи полторы. Так что вы не очень обольщайтесь, товарищ Копытто. Овес вдруг прорастет, ваши картины заколосятся, и вам уже больше никогда не придется снимать урожай.»
«Овес нынче дорог» («Двенадцать стульев» (1928) И. Ильфа и Е. Петрова: из дополнений к комментарию)
(«Двенадцать стульев» (1928) И. Ильфа и Е. Петрова: из дополнений к комментарию)
В одиннадцатой главе романа Остап Бендер интересуется у бывшего архивариуса Коробейникова о том, в какую сумму тот оценивает ордера на мебель Ипполита Матвеевича Воробьянинова.
– Ну что ж, семьдесят рублей положите.
– Это почему же так много? Овес нынче дорог?
Старик мелко задребезжал, виляя позвоночником.
К шутке Остапа про овес (быстро превратившейся в крылатое словцо) автор лучшего комментария к роману, Юрий Константинович Щеглов, сделал такое примечание:
Намек на обычай извозчика торговаться с клиентом, ссылаясь на дороговизну овса.2
Но, похоже, у шутки Бендера про овес имеется и литературный источник. Мы говорим о юмористической повести Аркадия Аверченко «Подходцев и двое других» (1917), главный герой которой на первой странице ведет следующий диалог с извозчиком:
– Должен тебя огорчить, извозчик, но ты едешь гнусно, отвратительно.
– Овес нынче дорог, барин.
– Не вижу никакой логической связи между ценой на овес и скоростью движения лошади.
– Тово. Это все равно как если бы я, доехавши до места назначения, отказался от уплаты причитающихся тебе денег под тем предлогом, что нынче калоши вздорожали на сто процентов.3
Во-первых, отметим, что у Аверченко упоминание об овсе логически крепко связано с извозчиком и его лошадью, а вот шутка Остапа алогична (Коробейников пытается торговаться с великим комбинатором не о цене за проезд на лошади, а о цене на ордера), следовательно, эта шутка нацеливает внимательного читателя на поиск подтекста. То есть, фраза «Овес нынче дорог!» – одно из многочисленных «темных мест» в тексте «Двенадцати стульев», просветляемых при обращении к подтексту (в значении ).
Во-вторых, обратим внимание на то обстоятельство, что, окончательно рассчитываясь с Коробейниковым, Бендер поступит точно по рецепту, предложенному Подходцевым. Он откажется от уплаты причитающихся старику денег под смехотворным предлогом:
– Голуба, – пропел Остап, – ей-богу, клянусь честью покойного батюшки. Рад душой, но нету, забыл снять с текущего счета.4
Тут нужно вспомнить, что жалоба извозчика на дороговизну овса в почти такой же, как у Ильфа и Петрова форме (но не в точно такой же, в отличие от Аверченко!) встречается в повести Валентина Катаева «Растратчики» (1926), как известно, послужившей для «Двенадцати стульев» своеобразным текстом-образцом:
– Ты, извозчик, вот что, – сказал Филипп Степанович, постепенно приходя в себя и набираясь своего обычного чувства превосходства и строгости, – вези ты нас, извозчик, теперь по самым вашим главным улицам. Мы тут у вас люди новые. Приехали же мы сюда, извозчик, из центра, по командировке, для того, чтобы, значит, обследовать, как у вас тут и что. Понятно?
– Понятно, – ответил извозчик со вздохом и сбоку поглядел на седоков, думая про себя: «Знаем мы вас, обследователей, а потом шмыг через проходной двор и до свиданья», но все-таки подтвердил: – Так точно. Понятно.
– Так вот, и вези нас таким образом.
– Овес, эх, нынче дорог стал, барин, – заметил извозчик вскользь.5
Однако, сходство реплик в данном случае, по-видимому, свидетельствует не о том, что Ильф и Петров цитируют именно Катаева, а о том, что шутка Аверченко была популярной в кругу писателей одесситов.
Ведь к повести Аверченко восходит в романе «Двенадцать стульев» не только фраза про овес, но и, как минимум, еще три ярких фрагмента.
Первый – заказ гроба Ипполитом Матвеевичем похоронных дел мастеру Безенчуку в финале первой главы: «– Черт с тобой! Делай! Глазетовый! С кистями!»6 Сравним со следующим диалогом в повести Аверченко:
– Дело начинает налаживаться! По дороге я забегу также в погребальную контору… Костя, ты какие больше предпочитаешь – глазетовые?
Второй фрагмент – описанная в третьей главе «Двенадцати стульев» кроличья эпопея отца Федора.8 Сравним с мимоходом предложенным в повести Аверченко удачным способом вкладывания денег: «Можно купить кроличий завод. Выгодное дело!»9
И, наконец, третий фрагмент – финал «Двенадцати стульев» – Ипполит Матвеевич перерезает горло бритвой своему другу и компаньону. Сравним с вполне невинной болтовней двух героев повести Аверченко о третьем:
– Клинков! Я тебе говорю серьезно: меня очень беспокоит Подходцев!
– Хорошо. Завтра я перережу ему горло, и все твои беспокойства кончатся.10
К сказанному остается прибавить, что Подходцев обладает некоторыми выразительными чертами сходства с Остапом Бендером. Он атлетически сложен, циничен, обаятелен, беспрерывно острит и с переменным успехом пытается решать свои финансовые проблемы.
1 венадцать стульев. Комментарии. М., 1995. С. 176.
2 венадцать стульев. Комментарии.. С. 503. и этот фрагмент «Двенадцати стульев» оставляют без комментария. См.: венадцать стульев. Первый полный вариант романа с комментариями М. Одесского и Д. Фельдмана. М., 1997.
4 венадцать стульев. Комментарии. С. 179.
5 астратчики // обрание сочинений: в 10-ти тт. Т. 2. М., 1983. С. 50.
Откуда фраза «овёс нынче дорог»? В каком произведении впервые встретилась?
Выражение «овёс нынче дорог» большинство, наверное, помнит по романам Ильфа и Петрова
В первом случае его произносит Остап Бендер, иронически вопрошая Коробейникова, почему он так дорого просит за сведения о стульях:
А во втором случае эта фраза фигурирует в разговоре о рисовании картины овсом. Произносит её Мухин:
Но на самом деле впервые эта фраза встречается в повести Аркадия Аверченко «Подходцев и другие», написанной в 1917 году. Там извозчик, объясняя, почему так медленно едет лошадь, сказал:
А Ильф и Петров вложили это выражение в уста Остапа в разговоре с Коробейниковым, явно отсылая читателя к произведению Аверченко.
Эта фраза возникла из книги Алексея Максимовича Горького «Жизнь Клима Самгина». Книгу не читал, а вот сериал смотрел не раз, ещё в школьные годы. Там есть эпизод, когда Клим Самгин катается на коньках, находясь на зимней, замерзшей реке. При нём были дети. Один мальчик провалился под лёд, а Клим не смог, не захотел ничего сделать чтобы ему помочь и спасти жизнь. Так как был человек очень нерешительный. Его мучили угрызения совести, потому что он повёл себя нерешительно.А потом ему почудился голос, который спрашивал его: А был ли Мальчик то? Может мальчика то и не было? Этим он как бы успокаивал свою совесть. Сейчас выражение применяется в ироническом смысле, когда хотят выразить сомнение в самом существовании данного факта, не отрицая впрямую его наличия, но в то же время подразумевая что нету и никаких доказательств обратного.
Мем «вы всё врёти!» обычно используется в связке с политическими новостями и сентенциями.
Появился он из-за наглого поведения российских политиков, которое голословно отрицают любые тяжеловесные обвинения, даже не удосуживаясь находить правдоподобные основания для этого.
Я предположил бы, что одно из первых обоснований духе: ”я художник, я так вижу” принадлежит внецианскому маньеристу Паоло Веронезе.
Этот виднейший художник написал, в числе прочего, ряд крупных полотен и фресок. На которых позволил себе некоторые вольности. вероятно, работай он во Флоренции или Риме, это воспринималось бы нормально. Венеция же имела свою специфику. В частности, здесь довольно сильно влияние византийского искусства.
В 1573 году Веронезе заканчивает для одной из венецианских церквей крупное полотно “Тайная вечеря”.
Все знают “ Тайную вечерю” работы Леонардо да Винчи. Все знают, и наверное, потому эту фреску можно условно считать “эталонной”.
У вас появились вопросы?
Вот и у приемной комиссии они появились. а заодно у инквизиции.
Основной вопрос звучал примерно так:
“ Что здесь делают все эти люди?”.
На что что Веронезе да, по-моему, замечательный и исчерпывающий ответ в стиле: “ я художник, я так вижу!”.
Впрочем, он действительно был художником. И великолепным.
Так что члены инквизиции поняли его тонкую душу и вошли в положение, не наложив никаких особых санкций. А всего-навсего распределив их исправить работу, приведя ее в соответствие с традиционным пониманием сюжета.
Так, что с тех пор полотно именуется “Пир в доме Левия”.
Овес нынче дорог откуда фраза
Илья Ильф, Евгений Петров
Посвящается Валентину Петровичу Катаеву
В уездном городе N было так много парикмахерских заведений и бюро похоронных процессий, что казалось, жители города рождаются лишь затем, чтобы побриться, остричься, освежить голову вежеталем и сразу же умереть. А на самом деле в уездном городе N люди рождались, брились и умирали довольно редко. Жизнь города N была тишайшей. Весенние вечера были упоительны, грязь под луною сверкала, как антрацит, и вся молодежь города до такой степени была влюблена в секретаршу месткома коммунальников, что это мешало ей собирать членские взносы.
Вопросы любви и смерти не волновали Ипполита Матвеевича Воробьянинова, хотя этими вопросами по роду своей службы он ведал с девяти утра до пяти вечера ежедневно с получасовым перерывом для завтрака.
По утрам, выпив из морозного, с жилкой, стакана свою порцию горячего молока, поданного Клавдией Ивановной, он выходил из полутемного домика на просторную, полную диковинного весеннего света улицу имени товарища Губернского. Это была приятнейшая из улиц, какие встречаются в уездных городах. По левую руку за волнистыми зеленоватыми стеклами серебрились гробы похоронного бюро «Нимфа». Справа за маленькими, с обвалившейся замазкой окнами угрюмо возлежали дубовые пыльные и скучные гробы гробовых дел мастера Безенчука. Далее «Цирульный мастер Пьер и Константин» обещал своим потребителям «холю ногтей» и «ондулянсион на дому». Еще дальше расположилась гостиница с парикмахерской, а за нею на большом пустыре стоял палевый теленок и нежно лизал поржавевшую, прислоненную к одиноко торчащим воротам вывеску:
Хотя похоронных дел было множество, но клиентура у них была небогатая. «Милости просим» лопнуло еще за три года до того, как Ипполит Матвеевич осел в городе N, а мастер Безенчук пил горькую и даже однажды пытался заложить в ломбарде свой лучший выставочный гроб.
Люди в городе N умирали редко, и Ипполит Матвеевич знал это лучше кого бы то ни было, потому что служил в загсе, где ведал столом регистрации смертей и браков.
Стол, за которым работал Ипполит Матвеевич, походил на старую надгробную плиту. Левый угол его был уничтожен крысами. Хилые его ножки тряслись под тяжестью пухлых папок табачного цвета с записями, из которых можно было почерпнуть все сведения о родословных жителей города N и о генеалогических древах, произросших на скудной уездной почве.
В пятницу 15 апреля 1927 года Ипполит Матвеевич, как обычно, проснулся в половине восьмого и сразу же просунул нос в старомодное пенсне с золотой дужкой. Очков он не носил. Однажды, решив, что носить пенсне негигиенично, Ипполит Матвеевич направился к оптику и купил очки без оправы, с позолоченными оглоблями. Очки с первого раза ему понравились, но жена (это было незадолго до ее смерти) нашла, что в очках он – вылитый Милюков, и он отдал очки дворнику. Дворник, хотя и не был близорук, к очкам привык и носил их с удовольствием.
– Бонжур! – пропел Ипполит Матвеевич самому себе, спуская ноги с постели. «Бонжур» указывало на то, что Ипполит Матвеевич проснулся в добром расположении. Сказанное при пробуждении «гут морген» обычно значило, что печень пошаливает, что пятьдесят два года – не шутка и что погода нынче сырая.
Ипполит Матвеевич сунул сухощавые ноги в довоенные штучные брюки, завязал их у щиколоток тесемками и погрузился в короткие мягкие сапоги с узкими квадратными носами. Через пять минут на Ипполите Матвеевиче красовался лунный жилет, усыпанный мелкой серебряной звездой, и переливчатый люстриновый пиджачок. Смахнув со своих седин оставшиеся после умывания росинки, Ипполит Матвеевич зверски пошевелил усами, в нерешительности потрогал рукою шероховатый подбородок, провел щеткой по коротко остриженным алюминиевым волосам и, учтиво улыбаясь, двинулся навстречу входившей в комнату теще – Клавдии Ивановне.
– Эпполе-эт, – прогремела она, – сегодня я видела дурной сон.
Слово «сон» было произнесено с французским прононсом.
Ипполит Матвеевич поглядел на тещу сверху вниз. Его рост доходил до ста восьмидесяти пяти сантиметров, и с такой высоты ему легко и удобно было относиться к теще с некоторым пренебрежением.
Клавдия Ивановна продолжала:
– Я видела покойную Мари с распущенными волосами и в золотом кушаке.
От пушечных звуков голоса Клавдии Ивановны дрожала чугунная лампа с ядром, дробью и пыльными стеклянными цацками.
– Я очень встревожена. Боюсь, не случилось бы чего.
Последние слова были произнесены с такой силой, что каре волос на голове Ипполита Матвеевича колыхнулось в разные стороны. Он сморщил лицо и раздельно сказал:
– Ничего не будет, маман. За воду вы уже вносили?
Оказывается, что не вносили. Калоши тоже не были помыты. Ипполит Матвеевич не любил своей тещи. Клавдия Ивановна была глупа, и ее преклонный возраст не позволял надеяться на то, что она когда-нибудь поумнеет. Скупа она была до чрезвычайности, и только бедность Ипполита Матвеевича не давала развернуться этому захватывающему чувству. Голос у нее был такой силы и густоты, что ему позавидовал бы Ричард Львиное Сердце, от крика которого, как известно, приседали кони. И кроме того, – что было самым ужасным, – Клавдия Ивановна видела сны. Она видела их всегда. Ей снились девушки в кушаках, лошади, обшитые желтым драгунским кантом, дворники, играющие на арфах, архангелы в сторожевых тулупах, прогуливающиеся по ночам с колотушками в руках, и вязальные спицы, которые сами собой прыгали по комнате, производя огорчительный звон. Пустая старуха была Клавдия Ивановна. Вдобавок ко всему под носом у нее выросли усы, и каждый ус был похож на кисточку для бритья.
Ипполит Матвеевич, слегка раздраженный, вышел из дому.
У входа в свое потасканное заведение стоял, прислонясь к дверному косяку и скрестив руки, гробовых дел мастер Безенчук. От систематических крахов своих коммерческих начинаний и от долговременного употребления внутрь горячительных напитков глаза мастера были ярко-желтыми, как у кота, и горели неугасимым огнем.
– Почет дорогому гостю! – прокричал он скороговоркой, завидев Ипполита Матвеевича. – С добрым утром!
Ипполит Матвеевич вежливо приподнял запятнанную касторовую шляпу.
– Как здоровье тещеньки, разрешите узнать?
– Мр-мр-мр, – неопределенно ответил Ипполит Матвеевич и, пожав прямыми плечами, проследовал дальше.
– Ну, дай Бог здоровьичка, – с горечью сказал Безенчук, – одних убытков сколько несем, туды его в качель!
И снова, скрестив руки на груди, прислонился к двери.
У врат похоронного бюро «Нимфа» Ипполита Матвеевича снова попридержали.
Владельцев «Нимфы» было трое. Они враз поклонились Ипполиту Матвеевичу и хором осведомились о здоровье тещи.
– Здорова, здорова, – ответил Ипполит Матвеевич, – что ей делается! Сегодня золотую девушку видела, распущенную. Такое ей было видение во сне.
Три «нимфа» переглянулись и громко вздохнули.
Все эти разговоры задержали Ипполита Матвеевича в пути, и он, против обыкновения, пришел на службу тогда, когда часы, висевшие над лозунгом «Сделал свое дело – и уходи», показывали пять минут десятого.
Ипполита Матвеевича за большой рост, а особенно за усы, прозвали в учреждении Мацистом, хотя у настоящего Мациста никаких усов не было.
Вынув из ящика стола синюю войлочную подушечку, Ипполит Матвеевич положил ее на стул, придал усам правильное направление (параллельно линии стола) и сел на подушечку, немного возвышаясь над тремя своими сослуживцами. Ипполит Матвеевич не боялся геморроя, он боялся протереть брюки и потому пользовался синим войлоком.
Овес нынче дорог откуда фраза
Командовать парадом буду я!
А вам некуда торопиться: ГПУ за вами само придет!
— А что, отец, в вашем городе женихи требуются? Невесты у вас есть? — Кому и кобыла невеста.
Альпийское нищенство! Святое дело!
Без уголовщины. Кодекс мы должны… кодекс мы должны чтить!
В Берлине есть очень странный обычай: там едят так поздно, что нельзя понять, что это, ранний ужин или поздний обед.
А двести рублей не могут спасти гиганта мысли?
В этот день Бог послал Александру Яковлевичу на обед бутылку «Зубровки», домашние грибки, черной зернистой икорки, форшмак из селедки, украинский борщ, курицу с рисом, фрукты и так далее и тому подобное.
Вас обманули, вам дали гораздо лучший мех! Это шанхайские барсы!
Вас, конечно, удивил ранний визит неизвестного мужчины!
— Ваше политическое кредо? — Всегда!
Россия вас не забудет!.
Ваши бриллианты почти что у меня в кармане, и вы меня интересуете лишь постольку, поскольку я хочу обеспечить вашу старость!
Вегетарианского не держим-с!.
Великолепный символ! Отрыв от народа — и падение!
Вот тебе милиция! Вот тебе дороговизна стульев для трудящихся всех стран! Вот тебе ночные прогулки по девочкам! Вот тебе седина в бороду! Вот тебе бес в ребро!
Всю контрабанду делают в Одессе на Дерибасовской улице.
Хоть был пожарником Гаврила, Гавриле дали фильм снимать!
Ближе к телу, как говорит Ги де Мопассан!
— Вы, кажется, спросили меня про какие-то деньги? — А как же! За мебель, за ордера. — Ой, голуба! Клянусь честью покойного батюшки, забыл снять с текущего счета.
Вы в каком полку служили?
Вы знаете, кто этот мощный старик? Не говорите, вы этого не можете знать!
— Вы любите деньги больше, чем надо. — А вы их не любите? — Нет. — А зачем же вам тогда 60 тысяч? — Из принципа.
Вы мне в конце концов не мать, не сестра и не любовница!
— Вы мне стулья, а я вам — ситечко. Хо-хо? Железно!
Вы мне льстите, проказница!
Дети вас не забудут!
Дуся, вы меня озлобляете!
Вы не в церкви, вас не обманут!
Гаврила был неверным мужем, Гаврила женам изменял!
Страдал Гаврила от гангрены, Гаврила от гангрены слег.
Где среди пампасов бегают бизоны, а над баобабами закаты словно кровь.
Гигант мысли! Отец русской демократии! Особа, приближенная к императору.
— Гроссмейстер отдал слона! — Хитрит! — Ладью подставил! — Заманивает!
Где вы видели, чтобы мужья изменяли женам? Я лично такого совершенно не помню. Потом, это же наши мужья, это же наши жены! Да абсолютно не типично!
Дача взятки должностному лицу при исполнении служебных обязанностей — да это… статья 114-я Уголовного кодекса!
Деньги давай, давай денги! Давай деньги, я тебе говорю.
— А можно так: утром стулья, а днем деньги? Можно. Но деньги вперед!
Держите! Держите его, он украл нашу колбасу!
Дяденька, дай десять копеек! Дай десять копеек, я тебе говорю!
Завтра на конспиративной квартире нас будет ждать… нас будет ждать засада. Придется отстреливаться.
Живыми мы им не сдадимся!
Запад нам поможет, крепитесь, полная тайна вкладов, то есть организации.
Здесь Паша, обладающий сверхъестественным чутьем, понял, что сейчас его будут бить. Может быть, даже ногами.
Знойная женщина, мечта поэта!
Может быть, вы, святой отец, партейный?
И в нее влюбился, и ее назвал он птичкой на ветвях своей души…
Из уважения только к вашему дворянскому происхождению я готов работать за жалкие какие-то 40 %.
Камни, я вижу, подобраны со вкусом!
Киса и Ося были тут.
Краситель «Наяда». Окрашивает волосы в изумительный каштановый цвет!
Кто скажет, что это девочка, пусть первый бросит в меня камень.
Лед тронулся, господа присяжные заседатели!
Куда девал сокровища убиенной тобой тещи? Говори! Покайся, грешник, покайся!
Лучшие времена скоро наступят! Впрочем, к беспризорным детям, которых я в настоящий момент представляю, это не относится.
Месье, же не манш па сие жур!
Вы хотите, чтобы я работал даром, да еще дал ключ от квартиры, где деньги лежат!.
Мне моя жизнь дорога как память!
Мне угодно продать вам от мертвого осла уши.
Может быть, тебе дать еще ключ от квартиры, где деньги лежат?
Мусик, ну, ты не жалеешь своего маленького мужика.
Мы объяснимся в другом месте.
Молчи, грусть, молчи!
Моя курочка, твой петушок сейчас придет!
Мусик, ну, готов гусик?
Набил бы я тебе рыло, да только Заратустра не позволяет!
Наши стулья на месте, ревизор выехал — мы можем уходить.
— Наших в городе много? Каково настроение? — При наличии отсутствия, я бы сказал…
Не корысти ради, а токмо волею пославшей мя царицы Тамары!
Не бейте себя ушами по щекам, не надо!
Не учите меня жить!
Непонятно, зачем, почему, отчего я тебя повстречал ни с того ни с сего, я тебя повстречал.
Мы чужие на этом празднике жизни!
Нервных просят не смотреть.
Предупреждаю: у нас длинные руки!
— Никогда! Никогда еще Воробьянинов не протягивал руки! — Так протянете ноги, старый дуралей!
Ну дайте же человеку поспать!
Ну что, лед тронулся?
Ну не верю, не верю! Жалостливее, больше музыки в голосе!
Ну, ты, жертва аборта!.
Оказание сопротивления при исполнении служебных обязанностей — статья 215-я пункт «б».
Он крал, и ему было стыдно. Он крал постоянно и постоянно стыдился.
— Он мне пожертвовал ферзя! Что делать? Сдавайся, пока не поздно!
Отдай колбасу, дурак! Я все прощу!
Откуда же в Париже может быть известно имя Остапа-Сулеймаиа Берта-Мария-Бендер-бея!
Побольше цинизма! Людям это нравится.
— Ох, побьют нас! — Когда будут бить, будете плакать.
Охотник за табуретками!
По мне, хоть всю жизнь живи, раз хороший человек.
Поедем, поедем в номера!
Получишь у Пушкина.
Простенько и со вкусом! Но жить с такими волосами в Советской России не рекомендуется.
— С вас, между прочим, за стрижку и бритье 2 рубля. — Почему так дорого? Везде берут 40 копеек. — За конспирацию, товарищ фельдмаршал.
— С какой целью берется плата? — Э-э, с целью капитального ремонта провала, чтобы не слишком проваливался.
Сами сознаемся или будем дальше отпираться?
Сейчас в Европе и в лучших домах Филадельфии принято разливать чай через ситечко.
Сейчас такие дивные погоды стоят: «Это май, весельчак, это май, чародей, веет свежим на нас опахалом!».
Серьезнее, серьезнее! Слезу дайте!
Скоро заживем по-новому и свечной заводик свой заведем, и еще кое-что!
Скоро только кошки родятся!
Словарь Вильяма Шекспира составляет примерно 12 тысяч слов, словарь дикаря из людоедского племени мумба-юмба составляет 300 слов, Эллочка Щукина легко обходилась 30-ю словами.
Словно статуэтка, девушка стояла…
Слушайте вы, дамский любимец!.
Снимите меня, я отдам колбасу!
Союз… союз Меча и… этого, как его… орала!
Спокойно! За дело берусь я!
Старуха не подкачает, надежная женщина?
— Старухи живут на полном пансионе. — Это которые еще до исторического материализма родились? — Когда родились, тогда и родились.
— Это сироты. — Ага, тяжелое наследие царского режима.
Это типичное пижонство — грабить бедную вдову!
Стройная фигурка цвета шоколада…
Стулья надо ковать, пока они горячи!
Стулья расползаются, как тараканы!
Считаю до пяти. Да или нет. Раз… — Да.
Твой суслик летит к своей курочке на крыльях любви!
Торг здесь не уместен!
У меня все ходы записаны!
Золотая голова! Конспиратор!
У меня есть не меньше оснований полагать, что и я один справлюсь с вашим делом!
У нас хотя и не Париж, но милости просим к нашему шалашу!
— Хрупкие камыши издавали в темноте свой шорох. Двое влюбленных… — Шумел камыш, деревья гнулись.
Что хо-хо. Где второй стул?
Это грабеж среди белого дня!
Я приглашаю вас сейчас же сделать свои взносы и помочь детям. Только детям! И никому другому, вы меня понимаете!
— А сколько вам лет, простите за нескромность? — К науке, которую я в данный момент представляю, это не имеет никакого отношения.
— А вот здесь варим кашу для старушек. — На машинном масле?
А когда же будем бить морду?
А хоть всю жизнь живи, раз хороший человек. Барин из Парижу приехал!
Батистовые портянки носить будем, крем-марго кушать!
Без вас не так смешно жить!
— Без уголовщины! Кодекс мы должны чтить! Повторите! — Кодекс должны чтить.
Белеет мой парус, такой одинокий, на фоне стальных кораблей!
— В таком доме — и без невест! — Наших невест давно на том свете с фонарями ищут!
Браво, Киса! Браво! Что значит моя школа!
Бриллианты почти что у меня в кармане. Вы меня интересуете постольку, поскольку я хочу обеспечить вашу старость!
Будем ковать стулья, пока они горячи!
Бессмертие я вам гарантирую.
Вам торопиться некуда! За вами придут!
Вам, предводитель, давно уже пора лечиться электричеством.
Вино, женщины и карты вам обеспечены.
Жизнь, господа присяжные заседатели, — это сложная штука. Открывается просто, как ящик. Нужно только уметь его открыть.
Впрочем, вы можете уйти. Но предупреждаю: у нас длинные руки!
Вы должны молчать и иногда для важности раздувать щеки.
Вы пожилой человек. Вам надо хорошо питаться.
Готовьте карманы, Киса!
Да дайте ж человеку поспать!
Девушка, к чему такие необузданные желания?! Женщин украшает скромность.
Елизавета Петровна, поедем в номера! В номера!
Если я не вскрою его на 500 рублей, можете плюнуть мне в глаза!
За нами следят. Уже два месяца. Особенно вон тот, с усами, видите?
Завтра на конспиративной квартире нас ждет засада. Придется отстреливаться.
Жизнь диктует свои законы.
Закройте вашу книжку, допейте вашу чашку, дожуйте свой дежурный бутерброд! Снимите и продайте последнюю рубашку и купите билет на пароход.
Здесь Александр Яковлевич, обладающий сверхъестественным чутьем, понял, что сейчас его будут бить. Может быть, даже ногами..
Я давно хотел вас спросить как художник художника. Вы рисовать умеете?
Мы уберем его сегодня вечером. Он слишком много знает.
Я как человек, измученный «Нарзаном», долго беседовать не смогу.
Наша мебель будет ваша, с нашим удовольствием!
— Контрабандный товар! Не смывается ни холодной, ни горячей водой, ни мыльной пеной. У вас керосин есть? — Есть. — Так вот, керосином тоже не смывается!
Молодая была уже не молода. Ей было не меньше тридцати пяти лет. Природа одарила ее щедро. Тут было все: и арбузные груди, и нос, и мощный затылок.
— И дикий же народ! — Да. Дети гор.
К поцелуям зовущая, вся такая воздушная!
Какие все-таки у вас организмы-то слабые!
Мы должны протянуть руку помощи, и мы ее протянем. Но эту руку мы протянем не всем, господа, а только маленьким беспризорным детям.
Ничего-ничего, либер фатер Конрад Карлович! Ничего, он же Михельсон, он же Воробьянинов, он же фельдмаршал, он же предводитель каманчей!
Ну вы, дамский любимец!
О, Рио, Рио, грохот прилива! О, Рио-де-Жанейро!
Нет, я не плачу и не рыдаю…
По рукам! Уездный предводитель каманчей!
Общежитие студентов-химиков имени монаха Бертольда Шварца.
Они не знают, что теперь нас трое! Я дам вам парабеллум.
Половина — моя, половина — наша!
Пострадавший отделался легким испугом… Это лошадь отделалась легким испугом, а не я.
Низкий сорт! Нечистая работа!
Ничего, найдем. Святое дело!
Прощай, любимая! И разошлись, как в море корабли.
Работы не боюсь. Работу свою люблю! Разве можно так напиваться на рубль?!
Сейчас нажрутся, станут песни орать! Всю капусту у нас сожрали на месяц вперед. Сволочи!
Утром деньги — вечером стулья. Или вечером деньги — ночью стулья.
Теперь такие погоды замечательные. Помните стихи? «Этот май, баловник, этот май, чародей, веет свежим своим опахалом».
Так, может, вы, святой отец, партийный?
Теперь я уже должен жениться. Как честный человек.
Чего ж так много-то? Овес нынче дорог?
Что вы на меня смотрите, как солдат на вошь? Обалдели от счастья, да?!
Слушай меня, жертва аборта!
— Что ж ты не идешь ко мне, моя курочка?! — Мой суслик!
Это же грабеж среди бела дня!
— Это сироты, — Угу, дети Поволжья, тяжелое наследие царского режима.
Крепитесь! Заграница нам поможет! Полная тайна организации!
Такая провинциальная непосредственность! В центре таких субтропиков давно уже нет, но на местах и на периферии еще встречаются!
Только из уважения к личности бывшего предводителя… — Чь! —…дворянства, я готов работать из 40 %.
Это типичное пижонство — грабить бедную вдову! Я и рад бы, но ваши условия душа не принимает.
Крепитесь! Заграница нам поможет! Полная тайна организации!
Я вам 7 рублей дам. — Жуть! — Блеск! — Мрак! — Та-а-ак!