особое мясо краткое содержание
«Особое мясо»: дивный новый мир победившего каннибализма
Раз уж я открыла для себя DTF, можно эксперимента ради еще сюда что-нибудь выложить. Сегодня хочу вам рассказать о довольно свежем (во всяком случае, в России) представителе антиутопического жанра: романом о жуткой катастрофе и не менее жутком варианте выхода из нее, о том, как люди привыкают к тому, к чему, кажется, нельзя привыкнуть, и о том, как охотники становятся добычей для самих себя. Я писала этот материал для личного проекта, и вот возникло желание поделиться им с общественностью.
Знакомьтесь: роман аргентинской писательницы Агустины Бастеррики «Особое мясо».
Антиутопический роман «Особое мясо» был издан в 2017 году в Аргентине и сразу же урвал для своего автора престижную премию Clarín Novel Prize, а также место в списке обязательной литературы для старших классов. В то время как российские школьники на рубеже ЕГЭ читают Высоцкого, Горького и Бродского, аргентинская молодежь настолько преисполнилась в своем сознании, что постигает премудрости настоящего легализованного каннибализма.
В России «Особое мясо» появился на полках книжных магазинов 10 октября 2020 года, в самый разгар второй волны коронавируса. И, если честно, от всего романа, его сюжета и условий мира возникает ощущение, что, выйди он где-нибудь в марте, все бы кричали о хайпе, запрыгивании в паровоз актуальности, эксплуатации болезненной для всего мира темы. А так есть ощущение, что Бастеррика просто сгоняла на Делореане в будущее.
О чем же «Особое мясо»? Оно о том, как в мире разразилась эпидемия жуткого вируса, переносчиком которого стали животные во всех своих видах: домашние котики и песики, коровки на фермах, попугайчики в зоопарках. Животных запретили держать дома, разводить и употреблять в пищу, зоопарки были разрушены, и человечество осталось без важного компонента своего существования — без животного белка.
Вы скажете: «Но ведь тогда это идеальный мир для веганов и прочих защитников окружающей среды! Да и что может быть плохого, ну перешли всей планетой в 8 миллиардов лиц на капустку, подумаешь, проблема?» И собственно, так и было, пока не начали появляться сведения о случаях пропажи людей. Так человечество пустилось во все тяжкие и начало пожирать само себя, подобно языческому Уроборосу. А затем питаться человечиной разрешили официально.
Так появились фермы по разведению человечины (»особого» мяса, называть этих людей людьми ни в коем случае нельзя), скотобойни с особым отработанным конвеерным способом разделки такого специфического мяса, кожевенные мастерские для пошива одежды и даже охотничьи угодья, где за кругленькую сумму можно заказать себе сафари с крепкими самцами или самками, из которых вам потом приготовят вкусное жаркое.
Композиция произведения похожа во многом на «Мертвые души»: читатель в лице главного героя Маркоса Техо перемещается из локации в локацию, познавая все тонкости работы с новым скотом: как его разводят, выделывают на кожу, разделывают, продают, готовят, используют для медицинских экспериментов. Мы посещаем все новые и новые места, в то время как в душе нашего героя бушует ураган: в его семье разлад на фоне серьезной трагедии, его отец страдает от старческого слабоумия, а его сестра (классическая жена главного героя «451 градуса по Фаренгейту») стала ему совсем чужой, и герой на момент начала романа чувствует всепоглощающее одиночество.
Так продолжается ровно до того момента, когда знакомый владелец фермы дарит Маркосу самку человека — красивую девушку, но абсолютно немую, воспитанную как животное, без воли, сознания, с одним только чувством страха к людям.
«Особое мясо» по подаче и развитию сюжета похоже как будто на все сразу: и на «451 градус» своими персонажами, которые с ноги влетают в новый дивный безумный мир (покупают робо-собак для детей, модные зонтики, защищающие от птиц, холодильники для туш), и на «О дивный новый мир» своим жестким разделением на своего рода касты (если грань между едой и личностью вообще существует), и на «1984» определенными ограничениями в виде комендантского часа (правда, здесь это не для тоталитарного контроля, а для защиты граждан от маргиналов-убийц). Вы скажете: «Но ведь тогда эта книжка целиком вторична, что в ней интересного?» А я скажу: «Все в этом мире вторично, все было придумано когда-то».
Да и вообще, часто ли вы читаете книги про то, как страшный вирус переделал мироустройство и превратил одних в господ, а других — в зверей, рабов? Я вот знаю всего две такие книжки, и одна из них — как раз «Особое мясо». Возможно, когда-нибудь даже расскажу вам о второй.
И можно, конечно, начать ругать автора за пропаганду аболиционистского веганства (это когда животных вообще никак использовать, ни в пищу, ни для яиц, ни как транспорт), а можно просто прочитать произведение и сделать из него определенные выводы, или не сделать их — смотря как вы предпочитаете читать книги. Можно рассуждать о том, что сценарий, при котором люди всего за одно поколение перешли с курочки на человечинку, совершенно не реален, и что никаким СМИ не удалось бы убедить народ, что он никак не может прожить на траве и тофу.
А потом можно случайно найти в новостях, как жители Китая начали убивать бездомных животных из страха, что они переносят коронавирус. Можно даже найти новости о том, как люди выкидывают из автобусов тех, кто выглядит как азиат, потому что боятся, что этот человек приехал из зараженного Китая.
И сразу же антиутопии не кажутся такой уж нереальной фантастикой.
«Особое мясо» Агустины Бастеррики: провокационная антиутопия о смертельном вирусе и каннибализме
Эпидемия смертельного для человека вируса GGB поразила животных и вынудила людей полностью истребить домашний скот. Есть животных больше нельзя, но потребность в животном белке никуда не делась. И мало помалу в продаже начинает появляться особое мясо — сперва бродяг, преступников и нелегальных мигрантов, позже — специально выведенных в лабораторных условиях человеческих организмов. То, что еще вчера казалось совершенно немыслимым, постепенно становится общепринятым, регламентированным и узаконенным. Каннибализм, который под страхом смертной казни запрещено так называть, становится необходимым условием для поддержания жизни. Выращивание людей на еду становится легализованным, налаженным в промышленных масштабах бизнесом. «Особое мясо» продается в магазинах, подается в ресторанах, рекламируется по телевизору. Большинство признало, что выжить иначе невозможно. В обществе молчаливого одобрения действует только одно правило — не называть вещи своими именами.
«Особое мясо» — сложный для принятия и при этом превосходно написанный роман о том, как стремительно гуманистическое общество предает свои идеалы. В Аргентине роман вышел в декабре 2017 года, сразу же получил престижную литературную премию Clarín Novel Prize, стал бестселлером и — к слову о том, надо ли читать книгу на такую жуткую тему — уже вошел в школьную программу для старших классов. На русском языке «Особое мясо» выходит в издательстве «NoAge» (ИД «Поляндрия») в переводе Владимира Правосудова. С разрешения издательства Forbes Life публикует первую главу романа.
***
Полутуша. Оглушение. Линия забоя. Мойка высокого давления. Эти слова всплывают у него в памяти и хлещут наотмашь. Они словно разрубают его на куски. Разделывают. И это не просто слова. Они — кровь, ее густой, плотный запах. Автоматизация процесса. Главное — не думать обо всем этом. Он просыпается весь в поту. Его ждет новый день — день, который он проведет, забивая людей, как скот.
Есть слова, ставшие общепринятыми, гигиенически безупречные слова, используя которые ты не вступишь в противоречие с законом.
Он открывает окно, но жара продолжает душить его. Он курит и одновременно вдыхает неподвижный ночной воздух. С коровами и свиньями все было просто. У него была работа — не последняя должность на мясокомбинате «Кипарис», должность, которую он занял в соответствии со своим образованием и опытом, а вовсе не потому, что предприятие принадлежало его отцу и являлось их семейным бизнесом. Нет, визг свиньи, через которую пропускают ток, мог заставить непривычного человека окаменеть от ужаса, но, во-первых, на комбинате применялись всевозможные «средства защиты органов слуха», а во-вторых, со временем эти визги становились для сотрудников предприятия просто одной из составляющих звукового фона производства. Теперь он стал заместителем директора, его правой рукой, и в его обязанности входит отбор и подготовка новых сотрудников. Учить убивать — хуже, чем убивать самому. Он высовывается в окно. Вдыхать приходится плотно сжатый, обжигающий горло воздух.
Придумать бы какую-то анестезию, думает он. Чтобы жить — и ничего не чувствовать. Действовать механически, смотреть, дышать и ничего больше. Все видеть, все знать, но ничего не говорить. Но вот воспоминания — они здесь, они не уходят, они по-прежнему с ним.
Многие смирились с тем, что в прессе упорно называют Переходом. Он же никак не может к этому привыкнуть. Да и само слово. Переход — он не бывает таким скоротечным и безжалостным. Нужны какие-то другие слова, чтобы передать масштаб случившегося. А это будничное название — оно какое-то пустое, бессмысленное. Перелом, трансформация, переворот. Любой из этих терминов обозначает, в сущности, одно и то же, но выбор какого-то из них отражает личное отношение человека к случившемуся, отношение, отличающееся от точки зрения других людей. При этом все как-то смирились с каннибализмом. Нет, скорее, приняли его как данность. «Каннибализм» — еще одно слово, прилюдное употребление которого грозит серьезнейшими проблемами.
Он помнит, как объявили о появлении и распространении GGB. Массовая истерия, волна самоубийств, всепроникающий ужас. После эпидемии употреблять животных в пищу стало невозможно, так как все они оказались переносчиками нового вируса, смертельно опасного для людей. На этом строилась риторика властей. Он помнит, как звучали эти тяжелые, убедительные речи, так необходимые для того, чтобы люди изменились, чтобы подавили в себе любые сомнения.
Не обуваясь, он начинает ходить по дому. После GGB мир стал совершенно другим. Были перепробованы бесчисленные вакцины и антидоты, но вирус сопротивлялся и мутировал. Одна за другой выходили статьи о мести веганов, о проявлениях дикой жестокости по отношению к животным. По всем телеканалам целыми днями выступали врачи, рассказывающие, чем можно восполнить недостаток белка. Журналисты в один голос трубили о том, что лекарства от этого «звериного вируса» как не было, так и нет. Он вздыхает и закуривает вторую сигарету.
Он в доме один. Жена уехала к маме. Он не то чтобы скучает по ней, просто без нее в доме образовалась какая-то пустота, не позволяющая ему нормально спать, не оставляющая в покое ни на минуту. Он наугад снимает с полки книгу. Спать уже не хочется. Он включает лампу, вроде бы начинает читать, но вскоре выключает свет. В темноте он трогает шрам на руке. Шрам старый и уже давно не болит. Его оставила свинья. Он тогда был совсем молодым и только-только начал работать на семейном предприятии. Ему и в голову не приходило, что нужно уважать мясо. Не думал до тех пор, пока это самое мясо не впилось в него зубами и чуть не оторвало ему руку. После управляющий и вся бригада еще долго смеялись. Ну, вот тебе и боевое крещение, говорили ему. Отец тогда ничего не сказал, но после того укуса его стали воспринимать не как хозяйского сынка, а как полноправного сотрудника. Впрочем, думает он, ни той бригады, ни самого мясокомбината «Кипарис», каким он его помнит, уже нет.
Под руку попадается телефон. Три пропущенных звонка от тещи. От жены — ни одного.
Холодная вода течет по спине. Он садится прямо на пол душевой и быстро-быстро мотает головой, словно стряхивая с себя что-то. Воспоминания не отступают. Когда появились банды, тайком убивавшие и поедавшие людей, этого поначалу как бы не замечали. Потом, словно по заказу, пресса долго мусолила случай, когда соседи по району напали на группу безработных боливийцев. Их убили, тела разделали и изжарили на костре. От этих новостей у него волосы вставали дыбом. Однако именно этот скандал и публичное обсуждение породили в общественном мнении мысль о том, что — в конце-то концов! — мясо есть мясо, а откуда оно взялось — не так уж и важно.
Он поднимает голову, подставляя лицо воде. Больше всего на свете ему хочется отмыть память, чтобы вода забрала с собой всю грязь воспоминаний. При этом он прекрасно понимает, что они, эти воспоминания, никуда не денутся. В некоторых странах все чаще и чаще стали пропадать иммигранты. Сначала приезжие, потом пришел черед разного рода маргиналов, нищих и бездомных. Их выслеживали, ловили и убивали ради мяса. Но легализован этот кошмар был во многом под давлением огромной, многомиллиардной отрасли, оставшейся без работы. Бойни, мясокомбинаты и законы были адаптированы под новую реальность. И через некоторое время, довольно скоро, людей стали выращивать, как скот: чтобы хотя бы в какой-то мере удовлетворить накопившийся спрос на мясные продукты.
Он выходит из душа и едва проводит по телу полотенцем. Глянув в зеркало, он замечает у себя большие круги под глазами. Сам он придерживается теории, о которой в свое время вроде начали говорить, да только самым разговорчивым быстро заткнули рот. Один очень известный и уважаемый зоолог, высказавший в ряде статей мысль о возможном искусственном происхождении вируса, как-то очень уж кстати погиб в автомобильной аварии. Сам же он в глубине души был уверен в том, что инфекцию выпустили на волю, чтобы притупить остроту главной проблемы — перенаселенности планеты. С раннего детства ему приходилось слышать речи об ограниченности ресурсов, об их нехватке. На его памяти во многих странах, и в первую очередь в Китае, происходили массовые беспорядки, вызванные в немалой степени чрезмерной скученностью населения в отдельных районах. Впрочем, ни в одном из средств массовой информации эти события под таким углом не рассматривались. О том, что привычный мир вот-вот взорвется, его предупреждал отец: «Вот увидишь, сынок, планета скоро взбунтуется. Рвануть может в любой момент. Бомбы посыпятся, или же мы все перемрем от какой-нибудь заразы, — не знаю, но что-то точно произойдет. Посмотри, что в Китае творится: люди готовы убивать друг друга за место под солнцем — в буквальном смысле этого слова. Они там уже просто не помещаются. А у нас. у нас пока еще есть место, но и мы вскоре останемся без воды, без еды, без воздуха! Все катится к чертям!» Он смотрел на отца с некоторым сожалением: возраст, мол, дело такое, старость оптимизма не прибавляет. Но сейчас он прекрасно понимает, насколько отец был прав.
Эпидемия стала своего рода очищением для человечества. Это горькое лекарство вызвало и вполне ожидаемые положительные последствия: население сократилось, уровень жизни повысился, а потом. потом появилось и мясо. Цены, конечно, оставались весьма высокими, но рынок рос, причем рос все быстрее и быстрее. Разумеется, поначалу случались массовые протесты, голодовки, заявления организаций, защищающих права человека. Одновременно стали появляться статьи, исследования и разного рода новостные материалы, направленно воздействующие на общественное мнение. Уважаемые университеты публиковали труды о необходимости животного белка для поддержания полноценной жизнедеятельности, врачи твердили об отсутствии в растительной пище необходимого комплекса незаменимых аминокислот, эксперты обсуждали взаимосвязь несомненного факта снижения выброса парниковых газов и столь же явной неполноценности питания, в популярных журналах рассказывали об удручающих последствиях питания только растительной пищей. Протесты если не сошли на нет, то заметно ослабли, а между тем в прессе то и дело появлялись сообщения о вновь регистрируемых случаях смерти от «звериного вируса».
Жара продолжает душить его, и он, по-прежнему раздетый, выходит на балкон-галерею своего дома. Воздух неподвижен. Он ложится в парагвайский гамак и пытается уснуть. В памяти бесконечно прокручивается один и тот же рекламный ролик. Красивая, пусть и несколько старомодно одетая женщина подает ужин на стол, за которым сидят ее муж и трое детей. Женщина поворачивается и произносит на камеру: «Для своей семьи я выбираю особенную еду — то же мясо, что и раньше, только вкуснее». Все улыбаются и приступают к трапезе. Правительство — да, правительство его страны — приняло решение как-то по-новому обозначить этот продукт. Человечину стали называть «специальным» или «особенным» мясом. Ну а дальше — пошло-поехало: появилась «вырезка особая», «ребра особые», «почки особые».
Он не называет это мясо ни «особым», ни «специальным». У него в обиходе технические термины и определения. Эти слова служат для описания тех, кто биологически является человеком, но никогда не станет индивидуальностью, личностью, кто рождается, живет и умирает как продуктовое сырье. Их считают по головам, их отправляют на переработку, их выгружают в приемном отсеке и гонят на линию забоя. Этот конвейер должен работать ритмично и бесперебойно, экскременты должны быть собраны и проданы как удобрения, а выемка и разбор внутренностей должны происходить в секторе разделки. Никто, никто не имеет права называть их людьми, потому что, назвав их так, ты наделяешь их свойствами личности. Нет, их дозволено именовать только мясом или продуктом. Все их так и называют. Все, кроме него. Потому что он больше всего хочет, чтобы ему вообще не приходилось называть их — никак: ни именем, ни термином.
«При помощи страха можно управлять населением целой страны». Интервью с автором романа-антиутопии о последствиях мировой эпидемии
По сюжету книги эпидемия смертельного для человека вируса GGB поразила животных, и теперь люди вынуждены истребить их и перейти на растительное питание. Но потребность в животном белке никуда не делась — и постепенно на еду начинают выращивать людей. Разумеется, никто не называет это каннибализмом, речь идет об «особом мясе». Главный герой, Маркос Техо, когда-то работал на мясокомбинате, а теперь контролирует процессы выращивания людей на убой. Это его глазами показаны в романе бойни, кожевенные фабрики, генетические лаборатории и охотничьи заповедники и образовавшаяся в новом обществе церковь Самопожертвования, где прихожане добровольно становятся едой для страждущих мясоедов. Маркос рассказывает, как «скот» убивают и разделывают, как выращивают элитных особей на высококачественное мясо без ускорения роста или генетической модификаци; как предназначенным на еду удаляют голосовые связки, поскольку «мясо не разговаривает», и как добропорядочные граждане покупают в мясных лавках человеческие конечности, чтобы съесть дома с салатом. Маркос каждый день убеждает себя, что «мясо — это мясо, не имеет значения, чье оно». Пока не получает дорогой подарок — образец высочайшего качества, удивительной красоты самку, уготованную на съедение. Он знает, что любая форма личного контакта с потенциальной пищей строго запрещена и карается смертью, но вопреки своей воле постепенно начинает испытывать к подаренной женщине человеческие чувства.
Литературный обозреватель Forbes Наталья Ломыкина прочла роман и поговорила с Агустиной Бастеррикой о том, чем творчество отличается от литературной карьеры, как попасть в списки школьной литературы спустя два года после выхода книги, и почему люди склонны забывать прошлый мировой опыт, а не делать из него выводы.
Агустина, ваш роман вышел в 2017 году, но, пожалуй, именно в 2020-м, во время пандемии, читать его страшнее всего. Что вы как автор почувствовали, когда узнали об эпидемии?
Разумеется, чтение «Особого мяса» в период, когда на мир накатываются, отступают и снова накатываются волны пандемии, наводит на определенные мысли и провоцирует беспокойство. Но, давайте будем честны, появление COVID-19 нельзя назвать чем-то абсолютно новым и непостижимым. Мне эта ситуация не показалась безумной или чудовищной: во-первых, на протяжении истории человечества эпидемии уже случались и не раз (назовем хотя бы две самые известные — чума и испанка), а во-вторых, что, наверное, еще более важно, другие авторы уже писали о возможности подобного развития событий. В эпилоге «Преступления и наказания» Раскольников видит кошмарный сон, в котором родившийся в Азии вирус распространяется по Европе и заражает множество людей; привидевшаяся герою романа моровая язва и ее носители трихины «одарены умом и волей». А ведь Достоевский написал свое гениальное произведение в 1866 году.
В моем «Особом мясе» само существование вируса ставится под сомнение: по крайней мере, главный герой считает, что эта напасть является искусственно созданным инструментом борьбы с перенаселенностью планеты. Когда в мире началась пандемия, я сама, как и персонажи моей книги, задумалась: неужели этот вирус действительно случайно попал от животных к человеку? Не погружаясь в конспирологические теории, я спрашиваю сама себя: не слишком ли кое-кто хочет, чтобы мы поверили именно в эту версию? А не был ли возбудитель болезни создан где-нибудь в лаборатории? Вполне возможно, правду мы не узнаем никогда.
В вашей книге важна не столько природа вируса, сколько последствия эпидемии.
В «Особом мясе» я затрагиваю тему, которая очень волнует меня и в реальной жизни: это страх и все, что с ним связано. Ведь именно при помощи страха можно управлять населением целой страны: напуганному человеку можно легко внушить то, что еще вчера казалось ему невозможным. «Есть человеческое мясо — а что в этом такого? Поверь, это нормально!» И вот человек, испытывающий страх, уже следует тому, что ему твердят со всех сторон.
Поэтому сейчас, в пандемию, я стараюсь не дать страху овладеть мной, затмить мой разум. Разумеется, я внимательно слежу за происходящим, но не позволяю тревожным новостям влиять на то, что для меня важно, ослаблять мою волю. Ну и наконец, я стараюсь не забывать о том, как мне повезло, стараюсь сохранять чувство благодарности судьбе за то, что у меня есть как материальные средства, так и свои внутренние — интеллектуальные — ресурсы, позволяющие существовать в это сложное время достаточно продолжительной самоизоляции и обязательных ограничений. В каком-то смысле я чувствую себя на особом положении: действительно, когда многим людям приходится очень и очень тяжело, я могу продолжать работать — преподавать и писать книги. Это действительно большая удача.
В романе вы поднимаете очень важный вопрос — показываете, какую роль играет в нашей жизни язык, слова. В мире романа едят «особое мясо», никто не говорит, что это человечина — многие слова под запретом. Удивительно, скольким вещам человек может найти приемлемое объяснение, если не называть их своими именами. Что для вас значит слово? Как вы работали над языком книги?
Слова невероятно сильны, именно они формируют реальность. Язык не бывает бесцельным и невинным, он всегда целенаправлен, всегда политичен. Слова, которые мы произносим (или решаем не произносить), являются средством нашего позиционирования себя в этом мире. Но роль языка не ограничивается помощью в создании окружающей реальности; помимо этого он является еще и каналом натурализации, овеществления ситуаций, на которые мы реагируем тем или иным образом именно в силу того, как они были нами названы и описаны. Вот почему мне казалось чрезвычайно важным показать важнейшую, едва ли не решающую роль, которую играет язык в создании того чудовищного нового мира-антиутопии, в котором узаконено поедание мяса одних людей другими. Вот почему в этом мире есть прóклятые, запрещенные слова — те, что могут разрушить сложившуюся реальность и способны вызвать неприятие и отторжение сформировавшегося порядка вещей. Например, в этом мире ни под каким предлогом нельзя упоминать такой термин, как «каннибализм».
Очень часто официальный язык что-то скрывает, о чем-то умалчивает, тогда как язык поэзии, литературы и искусства срывает покровы с накопившихся проблем, обнажает их, вскрывает то, что на официальном уровне принято замалчивать.
Слово обладает огромной силой и властью. Слова могут менять мир, а могут фиксировать его, не давать ему меняться и развиваться.
Вот почему во многих великих антиутопиях, таких как «1984», «451 градус по Фаренгейту» или в «Рассказе служанки» книги запрещают и сжигают, а язык реформируют. Именно поэтому рассказчик в «Особом мясе» (а он в книге присутствует постоянно и представляет собой четко очерченное «третье лицо») так внимательно следит за тем, что говорят другие персонажи. Слово обладает огромной силой и властью. Слова могут менять мир, а могут фиксировать его, не давать ему меняться и развиваться.
Это не просто теоретические рассуждения, я могу привести конкретные примеры. Не знаю, как обстоят дела в русском языке, но в испанском, к примеру, существует 101 синоним к слову «шлюха» (то есть вариантов обозначения женщин, у которой много сексуальных контактов с различными мужчинами), — при этом нет ни одного слова, которое бы обозначало ведущего такой же образ жизни мужчину. И следует помнить, что вся эта сотня синонимов имеет совершенно четко выраженную отрицательную эмоциональную окраску: все потому, что мы находимся в плену своих представлений о том, что такое поведение является неприемлемым.
Вы помните, как задумали роман?
Замысел формировался постепенно, долгими вечерами, которые я проводила в ресторане «Восемь-Одиннадцать», принадлежащем моему брату Гонсало Бастеррике (которому я и посвятила эту книгу). Гонсало является и шеф-поваром своего ресторана, его стиль — яркий, эффектный, почти шокирующий. В этом ресторане подают блюда высшего класса. Побывать здесь — значит получить удовольствие как от самой еды, ее вкуса, так и от осознания того, что все, что вам подают, является полезным и натуральным. Мой брат всегда исповедовал принцип осознанного питания, стал участником движения Slow Food — медленного питания, противопоставленного фастфуду. Многолетние поиски и исследования привели его к пониманию того, что еда может быть причиной болезней, но способна оказаться и лекарством, что мы действительно представляем собой то, что едим. Есть и питаться — это не одно и то же. Нужно научиться потреблять и усваивать питательные вещества. Есть такая поговорка: «Если ты плохо питаешься, медицина бессильна, а если ты питаешься правильно, то она тебе не нужна».
Я сама увлеклась этой темой, много читала, думала и постепенно меняла привычное питание. Результатом моих поисков среди прочего стало и то, что я практически отказалась от мяса. Когда это произошло, у меня словно пелена с глаз упала, я поняла, что не имею права употреблять этот продукт. Теперь для меня бифштекс — это просто часть мертвого тела, кусок трупа. Процесс формирования замысла книги, разумеется, был долгим и постепенным, но я хорошо запомнила один день, который стал поворотным: я просто шла по знакомой улице и обратила внимание на витрины мясной лавки, мимо которой проходила раньше не раз и не два. Увидев другими глазами трупы животных, подвешенные на крюках, я вдруг подумала: а почему бы здесь не висеть и человеческим трупам? В конце концов, мы ведь тоже животные, тоже своего рода мясо! Так и родилась идея этой книги.
Скотобойни, комбинаты, мясные лавки, разделка туш — все это описано в романе подробно и в то же время отстраненно, чтобы намеренно стереть грань между разными видами мяса. Но читатель при этом с первых строк знает, что речь идет о человечине — вы не даете ему прикинуться непонимающим. И если для героев книги прием умолчания — говорить о человечине просто как о разновидности мяса — работает как анестезия, на читателя он оказывает эффект прямо противоположный: на месте любого животного, которого забивают на еду, может оказаться человек. Это и было вашей целью?
Да, именно так. Я сконструировала вымышленный мир, в котором показываю, как создается новая матрица, как употребление человеческого мяса в пищу становится допустимым, а затем и входит в норму. Для того, чтобы это случилось, люди должны отказаться от эмоциональной оценки происходящего и посмотреть на ситуацию бесстрастно — как мы смотрим на многие традиции и привычки, подвергать разумность и уместность которых сомнению нам и в голову не приходит. Вот, например, матрица производства и потребления молока: молочная промышленность насаждает необходимость постоянного употребления в пищу коровьего молока. Но зададим себе несколько вопросов. Разве это молоко не было создано для того, чтобы вскармливать телят? Почему мы не употребляем в пищу молоко других млекопитающих — жирафов, крыс, медведей? Эта отрасль экономики наработала разнообразные механизмы убеждения и насаждения страхов. Нам говорят: «Без молока в организме не будет достаточного количества кальция, а это — прямой путь к болезням, например, к остеопорозу». Эти механизмы неизменно холодны и бесстрастны.
Другой пример — матрица красоты, многомиллионная индустрия, основанная на одном постулате: мы неизменно недовольны сами собой. Для того, чтобы поддержать в людях это недовольство, нас постоянно бомбардируют со всех сторон публикациями и изображениями, навязывающими преобладающий, даже господствующий тип красоты. Соответственно, мы должны стремиться к этому идеалу, и ради достижения этой цели люди идут на рискованные операции, вставляют грудные импланты, морят себя голодом и превращают свою жизнь в мучительную пытку, ведь что бы мы ни делали, идеал остается недостижимым. Да-да, выполнить эту задачу на самом деле невозможно! Если бы образ, который нам навязывают, был естественным, если бы эффекта можно было легко достичь, в этой индустрии не крутились бы и не зарабатывались такие деньги. Таким образом, возвращаясь к вопросу, я хочу сказать, что отстраненность описания реалий мясной отрасли в моем романе является намеренной и даже нарочитой: читатель должен понять, как легко создается новая матрица, новый комплекс правил и ценностей, с помощью которых нас могут заставить принять и даже одобрить что-то, еще недавно казавшееся диким и невозможным.
Фанатизм — это всего-навсего иная форма насилия, а я уважаю выбор каждого человека.
Написали бы вы этот роман, если бы не стали вегетарианкой?
На этот вопрос я бы хотела ответить подробнее. У меня не экстремистская позиция, я не осуждаю тех, кто ест мясо. Более того, я считаю, что мы все, вне зависимости от предпочтений, должны в любом случае развивать пищевую отрасль, делать ее более гуманной. В моем случае такая установка привела к тому, что я стала вегетарианкой. Но хочу пояснить, я не фанатична в его отстаивании. Фанатизм — это ведь всего-навсего иная форма насилия, а я уважаю выбор каждого человека. «Особое мясо» — вовсе не манифест вегетарианства. Мне никогда не хотелось превратить всех хищников в травоядных. Я просто показала, что мы делаем с животными, обрекая их стать нашей пищей.
Человек по природе хищник?
Я ни в коем случае так не считаю. «Человек как представитель своего вида является всеядным, то есть питается мясом, растительной пищей и иллюзиями…» Эта фраза Клода Фишлера позволяет мне вернуться к тому, о чем мы говорили в начале разговора: тема питания связана с биологическими аспектами жизни, но со всей очевидностью не ограничивается ими. Символы и образы, являющиеся в сновидениях, знаки, признаки и призраки, легенды и мифы также питают нас и помогают упорядочить наше питание. В Индии огромное число вегетарианцев — кто-то не ест мясо по религиозным соображениям, у кого-то просто нет такой возможности. Мне вспоминаются индейцы-чокто, жившие на территории современных штатов Оклахома и Миссисипи. Их меню было практически вегетарианским, они не использовали шкуры животных ни в одежде, ни для строительства жилищ. В наше время действительно многие считают, что человек, если рассматривать его природную сущность, и вправду является плотоядным созданием, хищным зверем. Но жестокость не является необходимым нам качеством. Мы вполне можем это изменить, преобразовать себя и эволюционировать в общество, способное жить в большей гармонии с самим собой и с другими обитателями нашей планеты.
Читать книгу порой жутко, и это, безусловно, ваша цель. А как вы роман писали (с какими чувствами, насколько интенсивно)? Как вам физически и морально давалось погружение в реальность книги?
Я посвятила много времени — несколько месяцев — не только изучению тем каннибализма и прав животных, но и тому, как устроены и как функционируют скотобойни. Эта часть оказалась самой трудной. Я плакала и впадала в отчаяние, когда видела, как кричат свиньи, которые знают, что их вот-вот убьют, чтобы разделать на куски. Мне физически становилось плохо, когда я видела кадры, на которых с диких животных — еще живых! — сдирают шкуру. Этот этап исследований для предстоящей книги дался мне очень тяжело, зато, сев писать, я уже могла отстраниться, обуздать свои чувства и работать, не погружаясь в описываемые события эмоционально. Любопытно, что среди писателей есть те, кому для работы необходимо эмоциональное напряжение, какое-то возвышенное чувство. Для меня же сильные переживания — это проблема, препятствие, которое не дает сосредоточиться и начать творить.
Аугустина, я не знаю, как реагируют на книгу читатели европейские, но для русских тема второй мировой и нацизма еще не отболела. Поэтому первая мысль, которая возникает — что все это уже было. Нацисты, лагеря, эксперименты над евреями, отношение к людям, как к биоматериалу… Не нужно даже обсуждать, насколько реально и насколько возможно то, о чем вы пишете — наши дедушки и бабушки видели это своими глазами совсем недавно. Исследовали ли вы исторические источники, когда задумывали «Особое мясо»?
Вы спрашиваете меня об отношении к нацизму. Вспомним, как люди сейчас относятся к нацистам. Как к чудовищам. На самом же деле большинство из них были просто чиновниками — бюрократами, выполнявшими свою работу при, обратите внимание, молчаливом согласии так называемых добропорядочных граждан. Так мы, сами того не осознавая (ну или делая вид, что не понимаем, что происходит), становимся соучастниками в совершаемом преступлении, в чудовищном проявлении насилия. Такое часто бывало в прошлом, такое происходит и сегодня.
В нашем мире много неравенства, несправедливости и насилия. Все это нужно менять, и едва ли не в первую очередь необходимо преодолеть веками сложившееся положение дел в области прав женщин
Как вы считаете, почему человечество плохо учится на ошибках прошлого?
Прочитав «Особое мясо», вы наверняка решили, что я принадлежу к лагерю тех, кто считает, что человечеству уже ничем не поможешь. На самом же деле, все наоборот. Этот роман — антиутопия, а значит, это предупреждение, призыв к переменам, но никак не свидетельство готовности сдаться. Я верю в человечество и в нашу способность меняться к лучшему. В нашем мире много неравенства, несправедливости и насилия. Все это нужно менять, и едва ли не в первую очередь необходимо преодолеть веками сложившееся положение дел в области прав женщин. Причем, обратите внимание: в этой области сделано уже многое. Мы уже можем голосовать, получать образование, самостоятельно распоряжаться нами же заработанными деньгами, можем даже становиться президентами и космонавтами. В этом смысле несправедливости в отношении женщин становится меньше, постепенно, шаг за шагом женщины занимают все больше мест, ранее для них запретных. Достаточно ли этого? Нет, для достижения подлинного равноправия, для искоренения неравенства нам предстоит пройти еще долгий путь. Нам нужно найти ответ на застарелые, наболевшие вопросы, нам предстоит во многом измениться. И мы это сделаем. Способностей нам не занимать.
В книге вы показываете, что переоценка ценностей, пересмотр норм морали, адаптация к новым условиям происходит в обществе практически стремительно. Что может сделать в кризисной ситуации конкретный человек? Крикнуть «А король-то голый», как в известной сказке, недостаточно — такого мальчика просто объявят сумасшедшим, а король продолжит разгуливать нагишом.
Сказать вслух о наготе короля, открыто заявлять о посредственности и жестокости многих решений, принимаемых политиками, признать жестокость многих наших традиций и привычек, многих убеждений — все это требует первого предупреждающего крика. Однако помимо здравого смысла и ясного ума нам потребуется много мужества. Только в этом случае мы сможем на практике реализовать то, во что верим; только тогда сможет осуществиться наша надежда на то, что мы действительно способны что-то изменить.
Расскажите немного о том, как складывалась издательская судьба романа «Особое мясо». Я думаю, если бы в России автор, даже хорошо известный, пришел к издателю с подобной рукописью, он, скорее всего, получил бы отказ.
Прекрасно вас понимаю. Вполне вероятно, что в Аргентине все сложилось бы точно так же. Мне просто повезло: в 2017 году я представила «Особое мясо» на премии «Кларин». В Латинской Америке эта премия очень престижная, стать ее лауреатом означает не только получить некоторую сумму, но и гарантированно издать свою книгу в хорошем издательстве. Причем публикацию лауреата сопровождает активная рекламная кампания. Премия «Кларин» стала большим подспорьем в моей писательской карьере — меня заметили, мое имя узнали, мои книги стали читать. Конечно, сам факт получения премии не гарантирует того, что книга «выстрелит». Однако «Особое мясо» стало в Аргентине бестселлером: недавно вышло уже пятое издание, а это значит, что люди продолжают рекомендовать этот роман друг другу. Мне приходят сообщения от аргентинских читателей, к ним присоединяются те, кто прочитал книгу в других странах — в Англии, Америке, Турции, Германии, Франции, Финляндии, на Тайване. Надеюсь, со временем мне станут писать и русские читатели. Самой большой радостью, связанной с этой книгой, стало то, что ее теперь читают в аргентинских школах.
Это отличный аргумент для многих читателей, которых может отпугнуть тема. Вообще удивительно, что роман уже включили в школьную программу. Как это произошло?
Про включение «Особого мяса» в список рекомендованной литературы в наших школах я скажу так: обычно путь от первого издания до попадания в школьную программу проходит, мягко говоря, несколько больше времени. Но здесь, вполне вероятно, сыграла роль моя активность. Я начала ездить по школам, начала встречаться с учащимися, начала говорить с ними… Книга вышла из печати в декабре 2017 года, а уже с января 2018 года я стала постоянным гостем в школьных актовых залах и классах. Мне эти поездки кажутся необходимыми, потому что именно в ходе этих встреч я могу обмениваться мнениями и мыслями с молодежью. Я сразу начала работать с одной из самых перспективных аудиторий — это старшеклассники, 16-17 лет. Эту работу я продолжаю и сейчас — встречи, разумеется, проходят онлайн. Они потом присылают мне свои эссе и сочинения. То есть я понимаю, что их не просто согнали на встречу с писателем, — они действительно прочитали мою книгу. Их рассуждения о романе и поднятых проблемах, их вопросы, — все это действительно очень интересно для меня. Они по-своему, очень неожиданно переживают прочитанное. Я счастлива и благодарна судьбе за все, что происходит с этой книгой, за все, что с ней связано.
Когда вы сами начали писать? Когда поверили, что можете что-то изменить?
Если честно, писать я начала, когда только-только научилась писать в буквальном понимании этого слова. Мама всегда говорила, что я решила стать писательницей, когда еще не очень понимала, кто такие писатели. В школе с младших классов я участвовала в конкурсах сочинений и ученических писательских конкурсах. Это были мои первые рассказы. Конкурсы я выигрывала, мое фото даже висело на доске почета.
Ну а когда я повзрослела и настал переходный возраст, я взялась за стихи. Я исписывала свой дневник стихами, страницу за страницей. Эти опусы были очень плохими и, разумеется, были преисполнены трагичности.
Когда я окончила школу, мне подвернулась работа — водить экскурсии по театру «Колон». Я не уверена, что вам это название что-то говорит, но для нас это один из символов нашей культуры. Это классический театр с роскошным залом и фойе. Там я впервые и попала на оперу, это была постановка «Порги и Бесс» Гершвина, — и влюбилась, окончательно и бесповоротно. Я решила: «Это — мое! Я должна петь!». Сегодня я, наверно, даже не смогу прочитать партитуру. Но речь сейчас не о моих потугах стать оперной певицей. Важнее другое: именно благодаря музыке, я познакомилась с человеком, который сделал для меня очень многое. Это моя преподавательница по литературному мастерству Лилиана Диас Миндурри. Она просто потрясающе пишет, и так уж получилось, что она стала для меня и проводником в мир музыки, и литературным наставником. Впервые мне посоветовал ее книги человек, который взял на себя неблагодарный труд учить меня пению. Я буквально проглотила их. Меня потрясло то, как Лилиана пишет, и я решила, что мне обязательно нужно познакомиться с нею. При встрече я всучила ей свои стихи — те самые, просто ужасные подростковые, а она прочитала их и что-то в них разглядела. Лилиана сказала, что мне обязательно нужно писать, что этому ремеслу нужно учиться и что я могу начать заниматься у нее на семинаре. Я попробовала и втянулась. Мне было 19 лет.
В общем, я начала писать и в какой-то момент бросила пение. Моя наставница сказала: ты должна решить для себя, чем ты хочешь заниматься, музыкой или писательским мастерством. Нужно выбрать то, что тебе интереснее, иначе ты не добьешься успеха ни в одной из этих областей. Я пошла к преподавателю по вокалу и спросила, что произойдет, если я перестану учиться пению. Знаете, что он ответил? «Ничего, никто особо и не заметит». Тогда я пришла к Лилиане и задала ей тот же вопрос: «Что будет, если я брошу свои литературные занятия?» И она сказала: «Я тебя убью! Ты должна писать, должна продолжать этому учиться!»
Так я осталась в ее мастерской, а параллельно поступила на факультет искусствоведения, чтобы расширять свой кругозор. Лилиана настаивала, чтобы я занималась литературным творчеством каждый день. «Пиши, пиши», — говорила она. «Работай над собой, над своим текстом». Начинала я с поэзии, потом она сказала, чтобы я попробовала написать рассказ. Для меня этот переход оказался очень нелегким. Но Лилиана все время требовала, чтобы я писала. Каждый раз, прощаясь со мной в дверях своего дома, она говорила: «Не напишешь к следующей неделе рассказ, можешь на занятия не приходить». Так она давила на меня, настаивала, требовала — и в результате я написала свой первый роман «Убить девочку», про критика-искусствоведа, а потом сборник рассказов. После этого я взялась, назовем это так, делать свою писательскую карьеру. Потому что между тем, чтобы писать и быть писателем — огромная дистанция.
Я рада, что вы это сформулировали, не все это понимают. С чего началась в вашем случае именно писательская карьера? С премии «Кларин»?
В писательском ремесле нужно учиться не только писать, но и распространять свои книги, делать их доступными читателю. Для продвижения своих книг я проводила целый цикл маркетинговых мероприятий — встречи, на которые надо пригласить как можно больше людей. Причем среди гостей обязательно должны были быть другие писатели, критики, творческие люди — то есть те, чье мнение учитывают при выборе книг для чтения. Сколько состоялось этих встреч и творческих вечеров, я сейчас уже и не вспомню. Я много читала о современном аргентинском книжном рынке и поняла, что без такой кампании мне не обойтись.
Лично я познакомилась со многими современными аргентинскими писателями и прочла много хороших книг благодаря творческому объединению «Следуй за белым кроликом». О наших мероприятиях можно прочитать на сайте, там описано от первого лица, как крутились колеса машины, знакомившей читателей с моим творчеством. Сейчас из-за коронавируса публичные мероприятия, разумеется, не проводятся, но до этого кампания непрерывно шла на протяжении пяти лет.
Мне очень помогла Лилиана — я и этот текст прорабатывала вместе со своей наставницей. Разумеется, мы давно стали подругами, но именно она тот человек, который и откровенно, и в высшей степени профессионально может оценить, что в моем тексте удалось, а что нет.
Ее наставническая работа не прекращалась ни на день все эти годы. Сейчас выходит сборник моих рассказов: так вот, большинство из них были написаны, когда я занималась в ее семинаре под ее руководством. Я посвятила эту книгу наставнице. На развороте написано: маме, моей сестре и Лилиане Миндурри.
Очень важно, чтобы у писателя был надежный человек, оценкам которого он полностью доверяет. Вовсе не обязательно это должен быть профессиональный литератор. Взять, например, мою сестру. Она для меня именно такой человек, наравне с Лилианой. Она не постесняется сказать мне: «Да что это за ерунда! Прекращай, так писать нельзя!» В общем, писателю нужен тот, кто скажет откровенно именно то, что думает.
Насколько я знаю, права на экранизацию «Особого мяса» проданы. Фильм про каннибализм. Вы не боитесь, что получится слишком шокирующе?
Что я могу сказать? Мне поступило 20, если не больше, заявок на экранизацию. Когда продаешь все права на книгу, понимаешь, что появление фильма неизбежно. Да, это не будет та самая, твоя книга — это тоже понятно. Кино — другой вид искусства, и просто скопировать книгу в кино не получится. Окажется фильм неудачным? В конце концов, это не конец света. Помните, что произошло с «Рассказом служанки» Этвуд? В девяностые после успеха романа на экраны вышел средней руки фильм. А потом сняли отличный сериал — и книга вновь «выстрелила», был просто бум продаж.
Права на экранизацию «Особого мяса» выкупила мексиканская продюсерская компания. Это будет сериал. Они начали работать, но эпидемия заставила заморозить процесс. Я, честно говоря, не знаю, что и как они будут делать дальше. Разумеется, мне сказали, что будут обращаться ко мне за консультациями по сценарию. Ну что ж, консультант, так консультант. В любом случае, я рада этой новой возможности. Надеюсь, что фильм в итоге будет достаточно тонким и, что важно, нескучным. Нужно просто расслабиться и ждать. Относись я к этому иначе, я бы никогда не продала никому права на экранизацию. Риск неудачи существует всегда, даже если за сценарий по твоей книге берется лучший режиссер. И вообще писателю судить кино не стоит. Стивен Кинг, к примеру, неизменно и жестко критикует фильмы, снятые по его книгам. А ведь «Сияние» — это один из лучших фильмов в истории мирового кино. Разумеется, если сравнивать с книгой, это разные произведения. Кино не может на сто процентов копировать литературу. В случае с «Сиянием» книга где-то сильнее фильма, но в чем-то картина вполне очевидно превосходит литературную основу. В общем, нужно просто заставить себя успокоиться и «отпустить» книгу.
Кого, кроме Стивена Кинга, вы любите и у кого учитесь?
Пожалуй, начну с того, что очень высоко ценю Кафку. Его «Превращение» — бесспорный шедевр, с моей точки зрения. Обожаю «Госпожу Бовари» Флобера. Из аргентинских писателей я бы хотела выделить Хуана-Хосе Саера, по моему мнению, он один из лучших писателей в аргентинской литературе. Я много читала Фланнери О’Коннор: в творчестве этой американской писательницы мне больше всего по душе ее короткие рассказы. Не поверите, но я осилила и Джойса, причем в оригинале! Я потратила почти год на то, чтобы «добить» «Улисса». На «Поминки по Финнегану» моего усердия не хватило, и это произведение я читала уже в переводе. Мне очень нравится Маргарет Этвуд, разумеется, «Рассказ служанки». Я без ума от Тони Моррисон, она совершенно заслуженно стала лауреатом Нобелевской премии. Уже в зрелом возрасте я прониклась большой симпатией к Вирджинии Вульф, а моим последним открытием стал Достоевский. «Преступление и наказание» — это шедевр. Я даже не представляла, насколько сильная эта книга. Достоевский — гений. Знаете, что поразило меня больше всего, когда я читала «Преступление и наказание»? Современность повествования. Он совершенно современный писатель: никогда не подумаешь, что эта книга была написана так давно.
Вообще я все время что-то читаю. Ищу и нахожу новые книги, новых авторов. Вот, например, сейчас читаю очень хороший роман современного американского писателя Питера Рока, называется «My Abandonment». На карантине у меня много времени для чтения. С моей наставницей Лилианой мы договорились о специальных занятиях: каждую субботу в условленное время мы читаем и разбираем несколько страниц из «Божественной комедии» Данте Алигьери. Вот такой карантин: каждую субботу — чтение и анализ. Кстати, не такое легкое дело, как может показаться.
В Аргентине до сих пор действует жесткий карантин?
Мы здесь на карантине с марта. Официально у нас по-прежнему действуют многие запреты, мы должны соблюдать самоизоляцию. Другое дело, что не все, я бы даже сказала, далеко не все строго исполняют эти требования. А правительство продлевает карантин каждые две недели, и пока конца этому не видно.
Когда все это объявили, я твердо решила, что не буду поддаваться страху, что не позволю страху стать сильнее меня. Разумеется, я понимаю, что опасаться нужно. Опасаться и беречься. Но нельзя настраиваться на волну страха, проникаться им.
Лично для меня карантин оказался даже полезен. Обычно я ведь работаю в офисе — на гонорары от книг мне пока не прожить: у нас в Аргентине с ее нестабильной экономикой такое почти невозможно. А сейчас у меня появилось больше свободного времени. Я перестала ходить на работу и занялась собой. Подобрала в интернете персонального тренера и делаю кучу упражнений. Спортзалом для меня стала моя собственная гостиная. Мне удалось сбросить вес, я смогла уделить больше внимания своим семинарам. В конце концов, мне просто нравится проводить много времени дома, вместе с мужем и двумя нашими кошками.
Впрочем, не стану отрицать, иногда накатывает чувство жуткой тоски и скуки. Борясь с этим, я стала практиковать медитацию. С моим тренером мы как-то давно, в самом начале занятий, составили таблицу, в которую внесли все то, что важно в жизни. В период эпидемии мне это очень пригодилось — я смогла отделить важное от неважного и сосредоточить свои мысли на том, что действительно имеет значение.
Сколько это еще будет продолжаться? Не знаю, но мне кажется, что какое-то время нам придется со всем этим мириться. Другое дело, что на усталость от эпидемии, от ограничительных карантинных мер накладывается общая усталость многих людей от всего, что связано у нас в стране с политикой. Политика, помноженная на COVID, может вогнать в уныние практически любого человека.
Еще одной проблемой остается то, что многие ведут себя безрассудно. Вот, к примеру: буквально вчера мне было нужно сходить к стоматологу. Пришла в клинику, села ждать в фойе. Помещение большое, я в нем одна. Заходит девушка, которая, оглядевшись, садится рядом со мной. Нам все время твердят о необходимости поддерживать дистанцию, а эти люди словно специально стараются сбиться в плотную толпу. Люди относятся к происходящему несознательно, по крайней мере у нас, в Аргентине. В общем, все это достаточно трудно понять. Поверьте, я люблю свою страну, но не могу не признать: жить здесь нелегко.