обидели меня чем то дома
Схема проработки обиды: из чего состоит обида, зачем нужна и как справиться с ней самостоятельно
Обиду чаще всего человек скрывает не только от других, но и от себя. Обижаться стыдно и неловко. Ведь все знают: обиды надо прощать. Ну конечно, ведь на обиженных воду возят, обижаются только глупцы. Зрелый, разумный человек никаких обид ни к кому не предъявляет, не испытывает даже таких чувств. А кто (пока что ещё) обиду испытывает — пройдите эзотерический курс «Прости себя и других» и научитесь желать добра всем обидчикам. Ну, это если верить инстаграму.
Религия тоже призывает «прощать врагов» и молиться за них. Дескать, не ведают они, что творят, нужно быть выше этого и не держать камень за пазухой.Поэтому человек, испытывающий обиду, скорее всего дополнительно будет ещё переживать немножечко неловкости и стыда: как же это я так, нельзя обижаться, экий я неправильный. Незрелый, недуховный, недобрый. И, чаще всего, будет скрывать своё чувство не только от других, но и от себя. И не скажет психологу прямо: вот, мне обидно. А скорее всего будет доказывать: вот это и это — было неправильно, не по-справедливости. Вот этот и тот поступили со мной нехорошо, нечестно, не по-совести
Вместо того, чтобы просто и честно сказать: «Мне обидно».
Что же такое — обида?
Это сложное чувство, состоит оно из, как минимум, двух элементов:
1. Слияния с другим человеком
2. И нарушенных ожиданий (от другого человека ожидалось иного поведения или чувств)
То есть, хочется, чтобы другой человек свои чувства и действия поменял. И при этом желание не выражается прямо, в активной или агрессивной форме.
Запутанно звучит? Сейчас поясню.
Зачем люди обижаются
Чувство обиды таково, что его испытывают только к тому, кто близок, кому хоть в чём-то доверял и чего-то от него ожидал. Невозможно обидеться на постороннего или чужого: продавщицу в магазине, дворника, попутчика в вагоне метро. Они вам никто, вас с ними ничего не связывает. Вы не ждёте от чужих неважных вам людей ничего, кроме обычной стандартной вежливости. Как только возникает обида, то понятно, что от другого человека я чего-то ожидал, другой не оправдал моих ожиданий, и я на это — обиделся.
* Я думала, что мне выпишут премию, а меня обошли! Я так старалась, так много вложила в проект, а никто этого не заметил. А Иванову премию дали…
* Я так много делаю по дому: убираюсь, готовлю, мою, глажу, протираю — а все это воспринимают как должное. А я человек, а не гибрид посудомойки и пылесоса.
* Муж воспринимает меня как нечто само собой разумеющееся. Никогда ни цветочка не подарит, ни доброго слова не скажет. Как будто я пустое место.
* Подруга мало уделяет времени, не желает общаться со мной, гулять, разговаривать, сидеть в кафе… Ей больше нравится торчать дома и смотреть свои тупые сериалы. Или гулять с Машкой, ещё одной подругой. С Машкой ей интересно, а на меня совсем наплевать.
* Выросшие дети редко заходят к родителям. А как зайдут — посидят часик, и бежать. Не пообедают толком (а бабушка старалась, готовила), не побудут подольше. Не любят, не ценят, не заботятся.
* Родители всегда были со мной жестоки. Они не воспринимали меня, как личность, не привили мне чувства собственной ценности, подавляли мои инициативы и не развивали мои таланты. Теперь я ничего не могу достичь в жизни и прозябаю на глупой нелюбимой работе.
* Как он мог? Не ожидали от него такого поведения…
* Обида на весь мир: почему одним всё, а другим ничего? Почему одни могут есть и не толстеть, а я считаю калории, как ненормальная? Почему кто-то имеет обеспеченных и любящих родителей и все блага с рождения, а я должен вкалывать, как ишак, чтобы просто не сдохнуть с голода?
Видите? Во всех этих ситуациях другие люди делают что-то не то, или чувствуют что-то не то. Я хочу, чтобы он поступал вот так и вот так, чтобы чувствовал ко мне вот то и это. А он делает не так (необязательно мне во вред — просто что сам считает правильным, то и творит). И меня не ценит, не любит, не уважает — а я так этого хочу!То есть, я обижаюсь, когда близкий мне человек делает что-то не то, чего я от него ждал и чувствует что-то не так, как я бы хотел. Недодаёт мне чего-то. Не соответствует моим представлениям о том, как всё должно твориться в мире.При этом важно: другой человек — близкий и чем-то мне дорог. Я не могу позволить себе жестоко с ним обойтись, выкинуть его из жизни. Нахами мне та же посторонняя продавщица — уж я поставлю эту негодяйку на место. Проигнорируй меня сотрудник госучреждения — я разозлюсь, могу наговорить агрессивных злых вещей или попытаться ему насолить (жалобой его начальству, например). А вот если проигнорирует меня моя мама или друг — мне будет обидно. Они важные для меня люди, я жду, что и я буду для них важен!
И что же делают обиженные? Правильно! Нет, не воду возят — они дуют губы, хмурятся, дефилируют перед обидчиком с мрачным видом и всячески демонстрируют: «Ну спроси меня, спроси, на что я обиделся! Давай, спрашивай» Зачем? Чего они добиваются?
Они хотят, чтобы другой человек свои чувства или действия изменил. И в надутых губах, понурых плечах, во взглядах исподлобья читается послание: «Мне не нравится, что ты делаешь. Я хочу, чтобы ты изменился. Чтобы дал мне больше того, на что рассчитываю я. Но скандалить и выбивать желаемое — почему-то для меня опасно. Чревато разрывом и полным расставанием. А это страшно и не хочется. Поэтому я буду молча и ненапрямую показывать, что мне плохо: ходить, надувая губы, делая печальный вид и изображая страдания. Если я тебе важен (а я надеюсь, что важен!), ты всё исправишь. Ты будешь чувствовать то, что я хочу и поступишь со мной так, как мне нужно».
Срабатывает ли это? Не всегда, конечно же.
Обида — это заблокированная прямая агрессия
Понимаете, обида — всегда удел слабого. Того, кто находится в отношениях слияния и не в состоянии их них выйти (не может, не хочет, боится и т.п.). В слиянии любое разногласие всегда чревато ужасным для слиянного последствием — разрывом, уходом и полной утратой отношений с другим человеком. Потерять отношения с тем, с кем ты в слиянии — очень страшно! Это слишком дорогая плата.Но… и действия другого мне не нравятся! Не нравится мне, как ведёт себя другой!
Поэтому обида — очень инфантильное, детское чувство. Ребёнок всегда слаб и всегда очень зависим от взрослого (по определению). Но чувства и эмоции у детей очень сильные и яркие! Поэтому ребёнок часто обижается: мама не сырники сготовила на завтрак, а блины — обида. Маша из детсадовской группы не хочет со мной играть, не делится куклами — обида. Папа обещал пойти в выходные в зоопарк, но не смог, вызвали на работу — обида! А что может сделать ребёнок, в самом деле? У него нет ни возможностей самому нажарить сырников (пока не умеет), самому купить билет в зоопарк (денег нет, и в одиночку в транспорт не пустят). И на поведение коварной, хотя и обаятельной Маши повлиять нет никакой возможности. Можно только надувать губы и показывать, как ситуация меня не устраивает.
Взрослый человек сам решает свои проблемы и сам обеспечивает свои потребности. У него есть силы и возможности. А если симпатичная Маша раз за разом игнорит — взрослый понимает: что же, похоже, я ей не так сильно и нравлюсь, как мне казалось. И, похоже, мне нужны другие подружки. То есть, даже и ситуацию с неустраивающими отношениями взрослый может решить самостоятельно.
Ребёнок же слаб и имеет очень мало своих ресурсов. Поэтому он исподволь пытается повлиять на другого. Но так, чтобы не испортить отношения окончательно. Поэтому приходится воздействовать слабо и пассивно. Способами непрямыми и манипулятивными.
* Человек, с которым я в слиянии, мне чего-то недодал (чувств или действий)
* Я страдаю и хочу, чтобы ОН изменился
* Но сказать прямо — мне страшно (есть опасение, что другому не понравится и он уйдет, разорвёт отношения)
* Так что я буду делать непрямые действия. Намекать. Пытаться влиять исподволь. Показывать, насколько я обижен и страдаю.
Поэтому да, обида — удел слабых. Удел пассивных агрессоров, манипуляторов. Людей, которые либо не имеют достаточно своих ресурсов, либо, как это называется у психологов, «не имеют доступа к своим ресурсам» — запретили себе, заблокировали. Руководствуются какими-нибудь нездоровыми установками вроде «нельзя разводиться, не могу оставить ребёнка без отца» или «если меня уволят, я никогда не найду нормальной работы».
Взрослый человек в норме имеет доступ к своей открытой агрессии. Это не всегда означает, что взрослый затеет драку и скандал, если ему что-то не нравится (скорее наоборот). Но это всегда значит, что возникнет не обида, а недовольство, раздражение, злость. Которые, кстати, в норме лучше бы выразить иным, необязательно агрессивным способом. Но если что-то взрослому не нравится, то нормальным чувством будет злость, а не укоризненная обида.
Поэтому если вы «ведётесь» на обиды другого человека — то вы тоже в слиянии. Вам тоже страшен разрыв или вам кажется, что вы имеете огромную власть над другим человеком.
И сын, скрежеща зубами, едет тратить единственный долгожданный выходной, склоняясь над грядками с морковкой и укропом. Если бы взрослый сын отдавал себе отчёт, что для него кажется реальной опасностью «Мама обидится, будет страдать, у неё заболит сердце» или «Папа не будет разговаривать» — он бы понял. что сам в слиянии, что не чувствует себя вправе распоряжаться своими ресурсами и что родительское недовольство представляется ему смертельно опасным и пугающим. («Последствия моих действий будут страшны! Мама погибнет, если я не приеду!»)
А для маленького ребёнка картина болезни и смерти родителей — сильнейший страх, зашитый глубоко в бессознательном.
Ведь человечество в цивилизованных условиях проживает считанные десятки лет, а до того наши предки тысячи и миллионы лет жили в лесах. И тут для маленького детёныша остаться без родительской заботы и попечения — в прямом смысле означало гибель. Поэтому если на вас так легко повлиять чьей-то обидой — это знак некоторой инфантильности, незрелости, и, разумеется, слияния. Ощущение опасения «я не выживу один» (даже если вы взрослый дяденька 42 лет).
То есть, если вы ощущаете обиду — это показатель заблокированной прямой агрессии, непрямого конфликта. Значит, вы в глубине души уверены, что прямо заявить о своих потребностях или потребовать изменить поведение — вам нельзя! Опасно. Страшно. Будут УЖАСНЫЕ последствия (разумеется, в детском инфантильном представлении — ужасные). Грядёт разрыв, расставание, потеря, которые невозможно пережить (в фантазиях разрыв ужасен, конечно же). Поэтому всё, что остаётся — обижаться, манипулировать и пытаться ненапрямую повлиять на другого.
«Отпустить обиду» — значит повзрослеть
И ещё из ключевых характеристик обиды вытекает ещё одно интересное следствие. Раз ОБИДА = СЛИЯНИЕ + НЕПРЯМАЯ ПОПЫТКА ИЗМЕНИТЬ ДРУГОГО, то это значит:
1. Обижаться на другого — один из способов сохранять связь с другим человеком после расставания и разрыва (например, способ не взрослеть и не проходить сепарацию для выросших детей; способ сохранять незримую связь с бывшим супругом в разводе; способ лелеять мечты о всемогуществе, планируя месть давнему обидчику и т.п.)
2. Отказаться от обиды означает повзрослеть. Тут можно либо выйти из слияния и понять, что у другого могут быть любые свои планы на жизнь, не похожие на мои. Либо попытаться открыто выразить свои потребности, рискуя тем, что уже другой решит разорвать отношения. В любом случае, слияние автоматически разорвётся. Может быть, начнётся открытый конфликт, может — просто разрыв и расставание, но обиды и пассивной агрессии больше не будет.
3. А вот советы «не обижаться» (т.е., не чувствовать свои чувства), «простить обиду» — они про инфантильность. Они призывают выбрать иллюзию слияния и отказаться от своих потребностей и притязаний. Наврать себе «да не больно-то и хотелось» («зелен виноград»). Проигнорировать свои желания, которые у вас есть и которые другой отверг. «Не обижаться» означает выбрать не взрослеть. Вообразить себя сверху и милостиво «простить», то есть позволить другому вести себя так, как он и без того собирался.
4. У сильных и взрослых людей обид не бывает. Бывают разочарование, злость, ярость, конфликт, ссора и много других неприятных эмоций. Но ощущение обиды — признак внезапного приступа инфантильности. Накатывает ощущение, что на другого-то я рассчитывал (а он! как он мог. ). И да, похоже, пора признать, что раз я обиделся — то я чувствую себя слишком слабым, чтобы принудить другого сделать так, как я хочу; поэтому обижаюсь.
Вот и получается: единственный способ справиться с обидой — повзрослеть. Пройти сепарацию. Смириться с фактом, что другие люди, даже самые близкие — не наши клоны и не наши игрушки. Иногда они хотят того, что нам не нравится. Иногда они не испытывают тех чувств, в которых мы нуждаемся (и, возможно, никогда не дадут их нам). И нам надо учиться жить с этим. И, как взрослым людям, самим обеспечивать свои потребности: искать новых друзей, не общаться с теми, кто нас не любит — и общаться с теми, кто любит.Именно это психологи имеют в виду, когда говорят «отпусти свои ожидания» — то есть, откажись от обиды, признай, что другой человек — ДРУГОЙ, он может никаким нашим ожиданиям не удовлетворять. Это может быть грустно и больно, но это реальность. Поэтому надо учиться выживать в таком мире. Отказаться от слияния и сепарироваться.Нет, никто не говорит, что это легко. Да, это опять предложение «нарисовать чёртову сову».
Как проработать обиду
Шаг 1. Для начала — признаться себе в том, что вы обижены.
Даже этот шаг выполнить для очень многих — чрезвычайно трудно. Вместо того, чтобы сказать: «Я чувствую обиду», человек рассказывает, какие негодяи окружающие, как они нехорошо поступили, описывает несправедливости этого мира, сетует на злую судьбу, жалуется. Наглядно демонстрирует, насколько несправедливо с ним обошлись — ведь объективно несправедливо же? Однако в открытую претензий не предъявляет. Только мрачнеет, супится, страдает и жалуется.
Поэтому первым пунктом надо взять на себя ответственность за собственные чувства и сказать: Я ЧУВСТВУЮ СЕБЯ ОБИЖЕННЫМ.
Отложить в сторону представления о справедливости / несправедливости. Может, другие и имели право так поступать, как они поступили. Но, в любом случае, я обиделся. На них и такое их поведение.
Шаг 2. Назвать вслух свои потребности.
Хотя бы самому себе назвать. И честно. Не так, как обычно: «В этой конторе, где я работаю, повышают только подхалимов и любимчиков» — ну и что? Да, нехорошая контора, а тебя лично почему так задевает заведённый у них порядок? Сформулировать запрос через «Я хочу получить» — опасно и больно. Даже если не начальнику в лицо его озвучить, а хотя бы самому себе вслух назвать. «Я хочу, чтобы мою работу признали ценной и важной, повысили мне зарплату и выдвинули на повышение вместо этой бездарности Иванова» — вот это совсем иначе звучит. Очень прямо — и поэтому довольно агрессивно. А для большинства «привычных обиженцев», как мы помним, стоит запрет на открытое проявление агрессии, поэтому и этот этап выглядит весьма пугающим и опасным. Что, вот прямо так и сказать, прямо о том, чего я хочу? Это нагло, грубо и некультурно. Фи. Давайте лучше порассуждаем об общей несправедливости этого мира и некомпетентности Иванова.
Шаг 3. С позиции взрослого человека принять решение о том, как поступить.
Взрослый человек обычно в курсе, что никто не должен исполнять его личные хотелки, что мир несправедлив, а люди эгоистичны. (Писатель Станислав Ежи Лец дал отличное определение: «Эгоист — это тот, кто думает о себе больше, чем обо мне». С этой точки зрения мир населён одними сплошными эгоистами, кошмар!). Взрослый человек — это тот, кто понимает свои (и чужие) границы и в состоянии взвесить и сопоставить свои и чужие ресурсы. И принять разумное зрелое решение: я борюсь или я смиряюсь. Бороться есть смысл тогда, когда в битве есть шанс победить (ну или цель настолько важна, что за неё не жаль и погибнуть с честью). А смириться и уйти от битвы — когда выигрыш невелик, а ресурсов на борьбу уйдёт больше, чем я могу себе позволить. (Например: «Да, меня в этой фирме не повысят, меня вообще несправедливо, по моему мнению, обходят с должностями и бонусами. Но до следующего года я не могу позволить себе уволиться: я мне ещё ипотеку платить и кредит за маму. Я нуждаюсь в этой зарплате. Поэтому буду вести себя вежливо, сидеть тихо, работать честно и понемножку искать новую работу»). Неприятно? Несправедливо? Ну да, если вы верите в это — то так оно и есть. Но этот мир не обещал вам, что будет соответствовать всем вашим представлениям о справедливости. Увы. Мы можем только выбирать, как жить вот в этих условиях, но не диктовать сами условия.
А дрянных мест работы и неблагодарных друзей — множество. Это не значит, что вы должны сохранять с ними связь, пытаясь выбить желаемое.
Проработать обиду — не означает «не чувствовать обиды», «смириться с несправедливостью» или, уж тем более, «полюбить обидчика». Это означает просто признать своё реальное место в мире, оценить свои возможности и решить, что именно я собираюсь делать со своей жизнью.
В реальном мире, а не в мире своих фантазий.
И вы не представляете, сколько энергии на реальную жизнь при этом высвобождается!…
Автор: Елизавета Павлова. Опубликовано на личном сайте.
Обидели меня чем то дома
Александр Николаевич Островский
(Драма в пяти действиях)
Савел Прокофьич Дико́й, купец, значительное лицо в городе [1].
Борис Григорьич, племянник его, молодой человек, порядочно образованный.
Марфа Игнатьевна Кабанова (Кабаниха), богатая купчиха, вдова.
Тихон Иваныч Кабанов, ее сын.
Варвара, сестра Тихона.
Кулигин, мещанин, часовщик-самоучка, отыскивающий перпетуум-мобиле.
Ваня Кудряш, молодой человек, конторщик Дико́ва.
Глаша, девка в доме Кабановой.
Барыня с двумя лакеями, старуха 70-ти лет, полусумасшедшая.
Городские жители обоего пола.
Действие происходит в городе Калинове, на берегу Волги, летом.
Между третьим и четвертым действиями проходит десять дней.
Общественный сад на высоком берегу Волги, за Волгой сельский вид. На сцене две скамейки и несколько кустов.
Кулигин сидит на скамье и смотрит за реку. Кудряш и Шапкин прогуливаются.
Кулигин (поет). «Среди долины ровныя, на гладкой высоте…» (Перестает петь.) Чудеса, истинно надобно сказать, что чудеса! Кудряш! Вот, братец ты мой, пятьдесят лет я каждый день гляжу за Волгу и все наглядеться не могу.
Кулигин. Вид необыкновенный! Красота! Душа радуется.
Кулигин. Восторг! А ты: «нешту!» Пригляделись вы, либо не понимаете, какая красота в природе разлита.
Кудряш. Ну, да ведь с тобой что толковать! Ты у нас антик, химик!
Кулигин. Механик, самоучка-механик.
Кулигин (показывая в сторону). Посмотри-ка, брат Кудряш, кто это там так руками размахивает?
Кудряш. Это? Это Дико́й племянника ругает.
Кулигин. Нашел место!
Кудряш. Ему везде место. Боится, что ль, он кого! Достался ему на жертву Борис Григорьич, вот он на нем и ездит.
Шапкин. Уж такого-то ругателя, как у нас Савел Прокофьич, поискать еще! Ни за что человека оборвет.
Кудряш. Пронзительный мужик!
Шапкин. Хороша тоже и Кабаниха.
Кудряш. Ну, да та хоть, по крайности, все под видом благочестия, а этот, как с цепи сорвался!
Шапкин. Унять-то его некому, вот он и воюет!
Кудряш. Мало у нас парней-то на мою стать, а то бы мы его озорничать-то отучили.
Шапкин. А что бы вы сделали?
Кудряш. Постращали бы хорошенько.
Кудряш. Вчетвером этак, впятером в переулке где-нибудь поговорили бы с ним с глазу на глаз, так он бы шелковый сделался. А про нашу науку-то и не пикнул бы никому, только бы ходил да оглядывался.
Шапкин. Недаром он хотел тебя в солдаты-то отдать.
Кудряш. Хотел, да не отдал, так это все одно что ничего. Не отдаст он меня, он чует носом-то своим, что я свою голову дешево не продам. Это он вам страшен-то, а я с ним разговаривать умею.
Кудряш. Что тут: ой ли! Я грубиян считаюсь; за что ж он меня держит? Стало быть, я ему нужен. Ну, значит, я его и не боюсь, а пущай же он меня боится.
Шапкин. Уж будто он тебя и не ругает?
Кудряш. Как не ругать! Он без этого дышать не может. Да не спускаю и я: он – слово, а я – десять; плюнет, да и пойдет. Нет, уж я перед ним рабствовать не стану.
Кулигин. С него, что ль, пример брать! Лучше уж стерпеть.
Кудряш. Ну, вот, коль ты умен, так ты его прежде учливости-то выучи, да потом и нас учи! Жаль, что дочери-то у него подростки, больших-то ни одной нет.
Шапкин. А то что бы?
Кудряш. Я б его уважил. Больно лих я на девок-то!
Проходят Дико́й и Борис. Кулигин снимает шапку.
Шапкин (Кудряшу). Отойдем к сторонке: еще привяжется, пожалуй.
Те же, Дико́й и Борис.
Дико́й. Баклуши ты, что ль, бить сюда приехал! Дармоед! Пропади ты пропадом!
Борис. Праздник; что дома-то делать!
Дико́й. Найдешь дело, как захочешь. Раз тебе сказал, два тебе сказал: «Не смей мне навстречу попадаться»; тебе все неймется! Мало тебе места-то? Куда ни поди, тут ты и есть! Тьфу ты, проклятый! Что ты, как столб стоишь-то! Тебе говорят аль нет?
Борис. Я и слушаю, что ж мне делать еще!
Дико́й (посмотрев на Бориса). Провались ты! Я с тобой и говорить-то не хочу, с езуитом. (Уходя.) Вот навязался! (Плюет и уходит.)
Кулигин, Борис, Кудряш и Шапкин.
Кулигин. Что у вас, сударь, за дела с ним? Не поймем мы никак. Охота вам жить у него да брань переносить.
Борис. Уж какая охота, Кулигин! Неволя.
Кулигин. Да какая же неволя, сударь, позвольте вас спросить. Коли можно, сударь, так скажите нам.
Борис. Отчего ж не сказать? Знали бабушку нашу, Анфису Михайловну?
Кулигин. Ну, как не знать!
Борис. Батюшку она ведь невзлюбила за то, что он женился на благородной. По этому-то случаю батюшка с матушкой и жили в Москве. Матушка рассказывала, что она трех дней не могла ужиться с родней, уж очень ей дико казалось.
Кулигин. Еще бы не дико! Уж что говорить! Большую привычку нужно, сударь, иметь.
Борис. Воспитывали нас родители в Москве хорошо, ничего для нас не жалели. Меня отдали в Коммерческую академию, а сестру в пансион, да оба вдруг и умерли в холеру; мы с сестрой сиротами и остались. Потом мы слышим, что и бабушка здесь умерла и оставила завещание, чтобы дядя нам выплатил часть, какую следует, когда мы придем в совершеннолетие, только с условием.
Кулигин. С каким же, сударь?
Борис. Если мы будем к нему почтительны.
Кулигин. Это значит, сударь, что вам наследства вашего не видать никогда.
Борис. Да нет, этого мало, Кулигин! Он прежде наломается над нами, наругается всячески, как его душе угодно, а кончит все-таки тем, что не даст ничего или так, какую-нибудь малость. Да еще станет рассказывать, что из милости дал, что и этого бы не следовало.
Кудряш. Уж это у нас в купечестве такое заведение. Опять же, хоть бы вы и были к нему почтительны, нйшто кто ему запретит сказать-то, что вы непочтительны?
Борис. Ну, да. Уж он и теперь поговаривает иногда: «У меня свои дети, за что я чужим деньги отдам? Через это я своих обидеть должен!»
Кулигин. Значит, сударь, плохо ваше дело.
Борис. Кабы я один, так бы ничего! Я бы бросил все да уехал. А то сестру жаль. Он было и ее выписывал, да матушкины родные не пустили, написали, что больна. Какова бы ей здесь жизнь была – и представить страшно.
Кудряш. Уж само собой. Нешто они обращение понимают?
Кулигин. Как же вы у него живете, сударь, на каком положении?
Борис. Да ни на каком: «Живи, говорит, у меня, делай, что прикажут, а жалованья, что положу». То есть через год разочтет, как ему будет угодно.
Кудряш. У него уж такое заведение. У нас никто и пикнуть не смей о жалованье, изругает на чем свет стоит. «Ты, говорит, почем знаешь, что я на уме держу? Нешто ты мою душу можешь знать! А может, я приду в такое расположение, что тебе пять тысяч дам». Вот ты и поговори с ним! Только еще он во всю свою жизнь ни разу в такое-то расположение не приходил.
Гроза (Островский А. Н., 1859)
Комната в доме Кабановых.
Глаша (собирает платье в узлы) и Феклуша (входит).
Феклуша. Милая девушка, все-то ты за работой! Что делаешь, милая?
Глаша. Хозяина в дорогу собираю.
Феклуша. Аль едет куда свет наш?
Феклуша. Нбдолго, милая, едет?
Глаша. Нет, не нбдолго.
Феклуша. Ну, скатертью ему дорога! А что, хозяйка-то станет выть аль нет?
Глаша. Уж не знаю, как тебе сказать.
Феклуша. Да она у вас воет когда?
Глаша. Не слыхать что-то.
Феклуша. Уж больно я люблю, милая девушка, слушать, коли кто хорошо воет-то!
А вы, девушка, за убогой-то присматривайте, не стянула б чего.
Глаша. Кто вас разберет, все вы друг на друга клеплете, что вам ладно-то не живется? Уж у нас ли, кажется, вам, странным, не житье, а вы все ссоритесь да перекоряетесь; греха-то вы не боитесь.
Феклуша. Нельзя, матушка, без греха: в миру живем. Вот что я тебе скажу, милая девушка: вас, простых людей, каждого один враг смущает, а к нам, к странным людям, к кому шесть, к кому двенадцать приставлено; вот и надобно их всех побороть. Трудно, милая девушка!
Глаша. Отчего ж к вам так много?
Феклуша. Это, матушка, враг-то из ненависти на нас, что жизнь такую праведную ведем. А я, милая девушка, не вздорная, за мной этого греха нет. Один грех за мной есть точно; я сама знаю, что есть. Сладко поесть люблю. Ну, так что ж! По немощи моей Господь посылает.
Глаша. А ты, Феклуша, далеко ходила?
Феклуша. Нет, милая. Я, по своей немощи, далеко не ходила; а слыхать — много слыхала. Говорят, такие страны есть, милая девушка, где и царей-то нет православных, а салтаны землей правят. В одной земле сидит на троне салтан Махнут турецкий, а в другой — салтан Махнут персидский; и суд творят они, милая девушка, надо всеми людьми, и что ни судят они, все неправильно. И не могут они, милая, ни одного дела рассудить праведно, такой уж им предел положен. У нас закон праведный, а у них, милая, неправедный; что по нашему закону так выходит, а по ихнему все напротив. И все судьи у них, в ихних странах, тоже все неправедные; так им, милая девушка, и в просьбах пишут: «Суди меня, судья неправедный!» А то есть еще земля, где все люди с песьими головами.
Глаша. Отчего ж так, с песьими?
Феклуша. За неверность. Пойду я, милая девушка, по купечеству поброжу: не будет ли чего на бедность. Прощай покудова!
Вот еще какие земли есть! Каких-то, каких-то чудес на свете нет! А мы тут сидим, ничего не знаем. Еще хорошо, что добрые люди есть; нет-нет да и услышишь, что на белом свету делается; а то бы так дураками и померли.
Входят Катерина и Варвара.
Катерина и Варвара.
Варвара (Глаше). Тащи узлы-то в кибитку, лошади приехали. (Катерине.) Молоду тебя замуж-то отдали, погулять-то тебе в девках не пришлось; вот у тебя сердце-то и не уходилось еще.
Катерина. И никогда не уходится.
Катерина. Такая уж я зародилась горячая! Я еще лет шести была, не больше, так что сделала! Обидели меня чем-то дома, а дело было к вечеру, уж темно, я выбежала на Волгу, села в лодку, да и отпихнула ее от берега. На другое утро уж нашли, верст за десять!
Варвара. Ну, а парни поглядывали на тебя?
Катерина. Как не поглядывать!
Варвара. Что же ты? Неужто не любила никого?
Катерина. Нет, смеялась только.
Варвара. А ведь ты, Катя, Тихона не любишь.
Катерина. Нет, как не любить! Мне жалко его очень.
Варвара. Нет, не любишь. Коли жалко, так не любишь. Да и не за что, надо правду сказать. И напрасно ты от меня скрываешься! Давно уж я заметила, что ты любишь одного человека.
Катерина (с испугом). Почем же ты заметила?
Варвара. Как ты смешно говоришь! Маленькая я, что ли! Вот тебе первая примета: как ты увидишь его, вся в лице переменишься.
Катерина потупляет глаза.
Катерина (потупившись). Ну, кого же?
Варвара. Да ведь ты сама знаешь, что называть-то?
Катерина. Нет, назови! По имени назови!
Варвара. Бориса Григорьича.
Катерина. Ну да, его, Варенька, его! Только ты, Варенька, ради Бога…
Варвара. Ну, вот еще! Ты сама-то, смотри, не проговорись как-нибудь.
Катерина. Обманывать-то я не умею; скрыть-то ничего не могу.
Варвара. Ну, а ведь без этого нельзя; ты вспомни, где ты живешь! У нас весь дом на том держится. И я не обманщица была, да выучилась, когда нужно стало. Я вчера гуляла, так его видела, говорила с ним.
Катерина (после непродолжительного молчания, потупившись). Ну так что ж?
Варвара. Кланяться тебе приказал. Жаль, говорит, что видеться негде.
Катерина (потупившись еще более). Где же видеться! Да и зачем…
Варвара. Скучный такой…
Катерина. Не говори мне про него, сделай милость, не говори! Я его и знать не хочу! Я буду мужа любить. Тиша, голубчик мой, ни на кого тебя не променяю! Я и думать-то не хотела, а ты меня смущаешь.
Варвара. Да не думай, кто ж тебя заставляет?
Катерина. Не жалеешь ты меня ничего! Говоришь: не думай, а сама напоминаешь. Разве я хочу об нем думать; да что делать, коли из головы нейдет. Об чем ни задумаю, а он так и стоит перед глазами. И хочу себя переломить, да не могу никак. Знаешь ли ты, меня нынче ночью опять враг смущал. Ведь я было из дому ушла.
Варвара. Ты какая-то мудреная, Бог с тобой! А по-моему: делай, что хочешь, только бы шито да крыто было.
Катерина. Не хочу я так. Да и что хорошего! Уж я лучше буду терпеть, пока терпится.
Варвара. А не стерпится, что ж ты сделаешь?
Катерина. Что я сделаю?
Варвара. Да, что сделаешь?
Катерина (решительно). Что мне только захочется, то и сделаю.
Варвара. Сделай, попробуй, так тебя здесь заедят.
Катерина. А что мне! Я уйду, да и была такова.
Варвара. Куда ты уйдешь? Ты мужняя жена.
Катерина. Эх, Варя, не знаешь ты моего характеру! Конечно, не дай Бог этому случиться! А уж коли очень мне здесь опостынет, так не удержат меня никакой силой. В окно выброшусь, в Волгу кинусь. Не хочу здесь жить, так не стану, хоть ты меня режь!
Варвара. Знаешь что, Катя! Как Тихон уедет, так давай в саду спать, в беседке.
Катерина. Ну зачем, Варя?
Варвара. Да нешто не все равно?
Катерина. Боюсь я в незнакомом-то месте ночевать.
Варвара. Чего бояться-то! Глаша с нами будет.
Катерина. Все как-то робко! Да я, пожалуй.
Варвара. Я б тебя и не звала, да меня-то одну маменька не пустит, а мне нужно.
Катерина (смотря на нее). Зачем же тебе нужно?
Варвара (смеется). Будем там ворожить с тобой.
Катерина. Шутишь, должно быть?
Варвара. Известно, шучу; а то неужто в самом деле?
Катерина. Где ж это Тихон-то?
Варвара. На что он тебе?
Катерина. Нет, я так. Ведь скоро едет.
Варвара. С маменькой сидят, запершись. Точит она его теперь, как ржа железо.
Катерина. За что же?
Варвара. Ни за что, так, уму-разуму учит. Две недели в дороге будет, заглазное дело! Сама посуди! У нее сердце все изноет, что он на своей воле гуляет. Вот она ему теперь и надает приказов, один другого грозней, да потом к образу поведет, побожиться заставит, что все так точно он и сделает, как приказано.
Катерина. И на воле-то он, словно связанный.
Варвара. Да, как же, связанный! Он как выедет, так запьет. Он теперь слушает, а сам думает, как бы ему вырваться-то поскорей.
Входят Кабанова и Кабанов.
Те же, Кабанова и Кабанов.
Кабанова. Ну, ты помнишь все, что я тeбe сказала? Смотри ж, помни! На носу себе заруби!
Кабанов. Помню, маменька.
Кабанова. Ну, теперь все готово. Лошади приехали, проститься тебе только, да и с Богом.
Кабанов. Да-с, маменька, пора.
Кабанов. Чего изволите-с?
Кабанова. Что ж ты стоишь, разве порядку не знаешь? Приказывай жене-то, как жить без тебя.
Катерина потупила глаза в землю.
Кабанов. Да она, чай, сама знает.
Кабанова. Разговаривай еще! Ну, ну, приказывай! Чтоб и я слышала, что ты ей приказываешь! А потом приедешь, спросишь, так ли все исполнила.
Кабанов (становясь против Катерины). Слушайся маменьки, Катя!
Кабанова. Скажи, чтоб не грубила свекрови.
Кабанова. Чтоб почитала свекровь, как родную мать!
Кабанов. Почитай, Катя, маменьку, как родную мать!
Кабанова. Чтоб сложа ручки не сидела, как барыня!
Кабанов. Работай что-нибудь без меня!
Кабанова. Чтоб в окны глаз не пялила!
Кабанов. Да, маменька, когда ж она…
Кабанов. В окны не гляди!
Кабанова. Чтоб на молодых парней не заглядывалась без тебя!
Кабанов. Да что ж это, маменька, ей-богу!
Кабанова. (строго). Ломаться-то нечего! Должен исполнять, что мать говорит. (С улыбкой.) Оно все лучше, как приказано-то.
Кабанов (сконфузившись). Не заглядывайся на парней!
Катерина строго взглядывает на него.
Кабанова. Ну, теперь поговорите промежду себя, коли что нужно. Пойдем, Варвара!
Кабанов и Катерина (стоит, как будто в оцепенении).
Катя, ты на меня не сердишься?
Катерина (после непродолжительного молчания, покачав головой). Нет!
Кабанов. Да что ты такая? Ну, прости меня!
Катерина (все в том же состоянии, слегка покачав головой). Бог с тобой! (Закрыв лицо руками.) Обидела она меня!
Кабанов. Все к сердцу-то принимать, так в чахотку скоро попадешь. Что ее слушать-то! Ей ведь что-нибудь надо ж говорить! Ну, и пущай она говорит, а ты мимо ушей пропущай. Ну, прощай, Катя!
Катерина (кидаясь на шею мужу). Тиша, не уезжай! Ради Бога, не уезжай! Голубчик, прошу я тебя!
Кабанов. Нельзя, Катя. Коли маменька посылает, как же я не поеду!
Катерина. Ну, бери меня с собой, бери!
Кабанов (освобождаясь из ее объятий). Да нельзя!
Катерина. Отчего же, Тиша, нельзя?
Кабанов. Куда как весело с тобой ехать! Вы меня уж заездили здесь совсем! Я не чаю, как вырваться-то, а ты еще навязываешься со мной.
Катерина. Да неужели же ты разлюбил меня?
Кабанов. Да не разлюбил; а с этакой-то неволи от какой хочешь красавицы жены убежишь! Ты подумай то: какой ни на есть, а я все-таки мужчина, всю-то жизнь вот этак жить, как ты видишь, так убежишь и от жены. Да как знаю я теперича, что недели две никакой грозы надо мной не будет, кандалов этих на ногах нет, так до жены ли мне?
Катерина. Как же мне любить-то тебя, когда ты такие слова говоришь?
Кабанов. Слова как слова! Какие же мне еще слова говорить! Кто тебя знает, чего ты боишься! Ведь ты не одна, ты с маменькой остаешься.
Катерина. Не говори ты мне об ней, не тирань ты моего сердца! Ах, беда моя, беда! (Плачет.) Куда мне, бед — ной, деться? За кого мне ухватиться? Батюшки мои, погибаю я!
Кабанов. Да полно ты!
Катерина (подходит к мужу и прижимается к нему). Тиша, голубчик, кабы ты остался, либо взял ты меня с собой, как бы я тебя любила, как бы я тебя голубила, моего милого! (Ласкает его.)
Кабанов. Не разберу я тебя, Катя! То от тебя слова не добьешься, не то что ласки, а то так сама лезешь.
Катерина. Тиша, на кого ты меня оставляешь! Быть беде без тебя! Быть беде!
Кабанов. Ну, да ведь нельзя, так уж нечего делать.
Катерина. Ну, так вот что! Возьми ты с меня какую-нибудь клятву страшную…
Кабанов. Какую клятву?
Катерина. Вот какую: чтобы не смела я без тебя ни под каким видом ни говорить ни с кем чужим, ни видеться, чтобы и думать я не смела ни о ком, кроме тебя.
Кабанов. Да на что ж это?
Катерина. Успокой ты мою душу, сделай такую милость для меня!
Кабанов. Как можно за себя ручаться, мало ль что может в голову прийти.
Катерина (падая на колена). Чтоб не видать мне ни отца, ни матери! Умереть мне без покаяния, если я…
Кабанов (поднимая ее). Что ты! Что ты! Какой грех-то! Я и слушать не хочу!
Голос Кабановой: «Пора, Тихон!»
Входят Кабанова, Варвара и Глаша.
Те же, Кабанова, Варвара и Глаша.
Кабанова. Ну, Тихон, пора! Поезжай с Богом! (Садится.) Садитесь все!
Все садятся. Молчание.
Ну, прощай! (Встает, и все встают.)
Кабанов (подходя к матери). Прощайте, маменька!
Кабанова (жестом показывает в землю). В ноги, в ноги!
Кабанов кланяется в ноги, потом целуется с матерью.
Кабанов. Прощай, Катя!
Катерина кидается ему на шею.
Кабанова. Что на шею-то виснешь, бесстыдница! Не с любовником прощаешься! Он тебе муж — глава! Аль порядку не знаешь? В ноги кланяйся!
Катерина кланяется в ноги.
Кабанов. Прощай, сестрица! (Целуется с Варварой.) Прощай, Глаша! (Целуется с Глашей.) Прощайте, маменька! (Кланяется.)
Кабанова. Прощай! Дальние проводы — лишние слезы.
Кабанов уходит, за ним Катерина, Варвара и Глаша.
Кабанова (одна). Молодость-то что значит! Смешно смотреть-то даже на них! Кабы не свои, насмеялась бы досыта. Ничего-то не знают, никакого порядка. Проститься-то путем не умеют. Хорошо еще, у кого в доме старшие есть, ими дом-то и держится, пока живы. А ведь тоже, глупые, на свою волю хотят, а выдут на волю-то, так и путаются на покор да смех добрым людям. Конечно, кто и пожалеет, а больше все смеются. Да не смеяться-то нельзя; гостей позовут, посадить не умеют, да еще, гляди, позабудут кого из родных. Смех, да и только! Так-то вот старина-то и выводится. В другой дом и взойти-то не хочется. А и взойдешь-то, так плюнешь да вон скорее. Что будет, как старики перемрут, как будет свет стоять, уж и не знаю. Ну, да уж хоть то хорошо, что не увижу ничего.
Входят Катерина и Варвара.
Кабанова, Катерина и Варвара.
Кабанова. Ты вот похвалялась, что мужа очень любишь; вижу я теперь твою любовь-то. Другая хорошая жена, проводивши мужа-то, часа полтора воет, лежит на крыльце; а тебе, видно, ничего.
Катерина. Не к чему! Да и не умею. Что народ-то смешить!
Кабанова. Хитрость-то не великая. Кабы любила, так бы выучилась. Коли порядком не умеешь, ты хоть бы пример-то этот сделала; все-таки пристойнее; а то, видно, на словах только. Ну, я Богу молиться пойду; не мешайте мне.
Варвара. Я со двора пойду.
Кабанова (ласково). А мне что! Поди! Гуляй, пока твоя пора придет. Еще насидишься!
Уходят Кабанова и Варвара.
Катерина (одна, задумчиво). Ну, теперь тишина у нас в доме воцарится. Ах, какая скука! Хоть бы дети чьи-нибудь! Эко горе! Деток-то у меня нет: все бы я и сидела с ними да забавляла их. Люблю очень с детьми разговаривать — ангелы ведь это. (Молчание.) Кабы я маленькая умерла, лучше бы было. Глядела бы я с неба на землю да радовалась всему. А то полетела бы невидимо, куда захотела. Вылетела бы в поле и летала бы с василька на василек по ветру, как бабочка. (Задумывается.) А вот что сделаю: я начну работу какую-нибудь по обещанию; пойду в гостиный двор, куплю холста, да и буду шить белье, а потом раздам бедным. Они за меня Богу помолят. Вот и засядем шить с Варварой, и не увидим, как время пройдет; а тут Тиша приедет.
Катерина и Варвара.
Варвара (покрывает голову платком перед зеркалом). Я теперь гулять пойду; а ужо нам Глаша постелет постели в саду, маменька позволила. В саду, за малиной, есть калитка, ее маменька запирает на замок, а ключ прячет. Я его унесла, а ей подложила другой, чтоб не заметила. На вот, может быть, понадобится. (Подает ключ.) Если увижу, так скажу, чтоб приходил к калитке.
Катерина (с испугом, отталкивая ключ). На что! На что! Не надо, не надо!
Варвара. Тебе не надо, мне понадобится; возьми, не укусит он тебя.
Катерина. Да что ты затеяла-то, греховодница! Можно ли это! Подумала ль ты? Что ты! Что ты!
Варвара. Ну, я много разговаривать не люблю; да и некогда мне. Мне гулять пора. (Уходит.)
Катерина (одна, держа ключ в руках). Что она это делает-то? Что она только придумывает? Ах, сумасшедшая, право сумасшедшая! Вот погибель-то! Вот она! Бросить его, бросить далеко, в реку кинуть, чтоб не нашли никогда. Он руки-то жжет, точно уголь. (Подумав.) Вот так-то и гибнет наша сестра-то. В неволе-то кому весело! Мало ли что в голову-то придет. Вышел случай, другая и рада: так, очертя голову, и кинется. А как же это можно, не подумавши, не рассудивши-то! Долго ли в беду попасть! А там и плачься всю жизнь, мучайся; неволя-то еще горчее покажется. (Молчание). А горька неволя, ох как горька! Кто от нее не плачет! А пуще всех мы, бабы. Вот хоть я теперь? — живу — маюсь, просвету себе не вижу! Да и не увижу, знать! Что дальше, то хуже. А теперь еще этот грех-то на меня. (Задумывается.) Кабы не свекровь. Сокрушила она меня… от нее мне и дом-то опостылел; стены-то даже противны. (Задумчиво смотрит на ключ.) Бросить его? Разумеется, надо бросить. И как он это ко мне в руки попал? На соблазн, на пагубу мою. (Прислушивается.) Ах, кто-то идет. Так сердце и упало. (Прячет ключ в карман.) Нет. Никого! Что я так испугалась! И ключ спрятала… Ну, уж знать там ему и быть! Видно, сама судьба того хочет! Да какой же в этом грех, если я взгляну на него раз, хоть издали-то! Да хоть и поговорю-то, так все не беда! А как же я мужу-то. Да ведь он сам не захотел. Да, может, такого и случая-то еще во всю жизнь не выдет. Тогда и плачься на себя: был случай, да не умела пользоваться. Да что я говорю-то, что я себя обманываю? Мне хоть умереть, да увидеть его. Перед кем я притворяюсь-то. Бросить ключ! Нет, ни за что на свете! Он мой теперь… Будь, что будет, а я Бориса увижу! Ах, кабы ночь поскорее.