не заставляй меня ждать тебя

Не заставляй меня ждать

Я не люблю ожиданий. Не заставляй меня ждать.
Хочу в любую минуту увидеть, услышать, обнять.

Не верю, не верю, не верю, но без тебя жить уже не могу.
Как дикий, безумный зверь в клетке чувств твоих я кружу.

С пронзительной жадностью страсти хочу испить эту чашу до дна.
Раствориться в любви и в счастье. В дерзкой страсти моя вина.

Не мучай, не мучай, не мучай. Просто не отпускай.
Возьми меня крепко за руки. Ты только одно знай:

Хочу быть с тобой. Верь мне. Хочу пот с висков твоих пить.
Гореть в твоих нежных ладонях. Лишь с тобою хочу быть.

Не терзай, не терзай мое сердце. Не дели его пополам.
Вкус ревнивой, горькой любви выпью весь и за это предам.

Могу разлюбить тебя, знаешь? В любви я себе не своя.
Я лживая,
жадная,
злая.
Хочу быть единственная твоя!

Don’t keep me waiting.

I don’t like expectations. Don’t make me wait.
I want to see, hear, hug to you at any time.

I don’t believe you, but I can’t live without you more.
I rotate as a wild, mad animal in a cage of your feelings.

I want to drink this cup to the dregs with poignant greed passion.
Dissolve me in love and happiness. My fault in the daring passions.

Don’t torture me more. But just don’t let me go.
Take me firmly by the hand. You must know only one thing:

I want to be with you. Trust me. I want drinking sweat from your temples.
I am afraid to burn you in my gentle palms. Just want to be with you.

Don’t torment my heart. Don’t divide my heart in half.
I’ll drink a taste of jealousy and the bitter taste of love.

And I will betray you after it.

I’ll stop loving you. Do you know? In love I don’t belong to myself.

I’m lying.
I’m greedy.
I’m angry.

Источник

Кантемир – Не заставляй меня ждать

Текст песни «Кантемир — Не заставляй меня ждать»

Я мечтал, но всё в прошлом осталось
Не туда завела колея
Почему мы с тобою расстались
Расскажи, в чём вина моя
Я столько радости в жизни отверг
Но я не вещь, я человек

И сижу целый день у окна
Хоть и знаю, что ты не придёшь
Я не знаю, сейчас ты одна
Может скоро другого найдёшь
Я столько счастья в жизни отверг
Но я не вещь, я человек

Припев: Не заставляй меня ждать
Ведь жизнь так коротка
Не заставляй меня ждать
Разлука мне, увы, не сладка
Мне надоело страдать
Мне надоело болеть
Не заставляй меня ждать
Ведь я могу умереть

Мы познакомились в апреле
А расстались в сентябре
Я слушаю птичьи трели
Только, только о тебе
Я столько счастья в жизни отверг
Но я не вещь, я человек

Припев: Не заставляй меня ждать
Ведь жизнь так коротка
Не заставляй меня ждать
Разлука мне, увы, не сладка
Мне надоело страдать
Мне надоело болеть
Не заставляй меня ждать
Ведь я могу умереть

Я так хочу увидеть тебя
Мне тоже снятся зловещие сны
Что улетела ты вдаль от меня
Не дотянуть до последней весны

Припев: Не заставляй меня ждать
Ведь жизнь так коротка
Не заставляй меня ждать
Разлука мне, увы, не сладка
Мне надоело страдать
Мне надоело болеть
Не заставляй меня ждать
Ведь я могу умереть

Источник

Не заставляй меня ждать тебя

«Ты свистни — тебя не заставлю я ждать…»[1]

— Теперь, когда семестр закончился, вы, наверное, скоро уедете? — спросил человек, не имеющий отношения к нижеследующей истории, у профессора онтологии,[2] рядом с которым ему выпало сидеть за обедом в гостеприимной столовой колледжа Св. Джеймса.

Профессор был молод, аккуратен и точен в словах.

— Да, — отвечал он, — Друзья уговорили меня по окончании этого семестра заняться гольфом, и я собираюсь провести неделю или дней десять на восточном побережье. В Бернстоу, вы, наверное, знаете это место. Буду совершенствовать навыки игры. Надеюсь отправиться уже завтра.

— О, Паркинс, — вмешался в разговор сосед, сидевший по другую руку, — как раз там, в Бернстоу, сохранились руины прецептория ордена тамплиеров. Не откажите в любезности, осмотрите их и скажите, стоит ли летом проводить в том месте раскопки.

Слова эти, как нетрудно догадаться, произнес человек, увлеченный археологией, но поскольку он появляется лишь в прологе и в дальнейших событиях не участвует, нет никакой нужды приводить его имя и перечислять научные регалии.

— Конечно, — с готовностью согласился Паркинс. — Скажите только, как найти развалины. Я непременно побываю там, все осмотрю, а по возвращении дам вам полный отчет. Могу даже написать вам прямо из Бернстоу, если вы скажете, по какому адресу будете в это время находиться.

— Благодарю вас, не стоит утруждаться. Просто я подумываю о возможности поехать с семьей на отдых в те края, в Лонге, а поскольку в Англии археологические планы составлены должным образом лишь на очень немногие прецептории храмовников, мне пришло в голову совместить таким образом отдых с полезным занятием.

Профессор хмыкнул, видимо не сочтя составление плана прецептория «полезным занятием», однако его сосед продолжал:

— Место, где находился прецепторий, — признаюсь, я не уверен, осталось ли там хоть что-то выступающее над землей, — теперь должно быть возле самого пляжа. Вы ведь знаете, на тот отрезок побережья постоянно наступало море. Судя по карте, руины можно искать примерно в трех четвертях мили от Глоуб Инн, у северной окраины города. А где вы собираетесь остановиться?

— Вообще-то как раз в Глоуб Инн, — отвечал Паркинс. — Я заказал там номер. Нигде больше не удалось: зимой почти все пансионаты закрыты, да и там мне сказали, что номер могут предоставить только двухместный, и что выставить оттуда вторую кровать им некуда, и все такое прочее… Но поскольку я собираюсь взять с собой кое-какие книги и поработать, комната мне нужна довольно большая. Конечно, видеть в помещении, которое станет моим временным кабинетом, пустую кровать радости мало, но, видно, придется смириться. Как-нибудь перетерплю, благо это ненадолго.

— Неужто, Паркинс, наличие лишней кровати в номере для вас такое неудобство, что с этим приходится «мириться»? — вмешался грубовато-добродушный господин, сидевший напротив. — Послушайте, пожалуй, ее займу я. А что, приеду и составлю вам компанию.

Профессор внутренне содрогнулся, но ухитрился выдавить из себя любезный смешок.

— Конечно, Роджерс, лучше и придумать нельзя. Боюсь только, не будет ли вам скучно: вы ведь, кажется, не играете в гольф?

— Благодарение Богу, нет! — с грубоватой прямотой ответил Роджерс.

— Ну вот, а я буду проводить все время если не за письменным столом, то на поле для гольфа. Смотрите, как бы такой отдых не показался вам скучноватым.

— Ну, не думаю. На побережье мне наверняка встретится кто-нибудь из знакомых… Но если мое присутствие будет вас стеснять, Паркинс, так и скажите. Я не обижусь. На правду, как говорится, не обижаются.

Стоит заметить, что Паркинс отличался безупречной вежливостью в той же мере, что и скрупулезной правдивостью. Роджерс прекрасно знал об этих свойствах его натуры и, вполне возможно, позволял себе ими пользоваться. Профессор замешкался и заговорил лишь спустя несколько мгновений.

— Ну, Роджерс, если уж говорить всю правду, я и впрямь задумался о том, не маловата ли будет та комната для нас двоих, а также (заметьте, вы сами настаивали, иначе я и словом бы не обмолвился на сей счет), не… хм… не помешаете ли вы мне работать.

— Молодчина, Паркинс, — заявил он, — Все в порядке. Не переживайте, вашей работе я мешать не буду. Могу вообще не приезжать, коли вы против: просто я подумал, что поступлю правильно, если подряжусь отгонять привидения. — В этот миг можно было заметить, как Роджерс подмигнул и подтолкнул локтем своего соседа по столу. Равно как и то, что Паркинс порозовел, — Прошу прощения, — тут же продолжил Роджерс, — на сей счет мне, конечно, лучше бы помолчать. Совсем забыл, что вы не одобряете легкомыслия в подобных вопросах.

— Что ж, — промолвил Паркинс. — Раз уж вы затронули эту тему, то я признаюсь, что и впрямь не люблю пустых разговоров о тех, кого вы называете привидениями. Человек, занимающий мое положение, — тут его голос слегка возвысился, — как мне кажется, не имеет права бездумной болтовней поощрять такого рода суеверия. Вы знаете, Роджерс, — должны знать, ибо я никогда не скрывал своего отношения…

— Ну конечно, старина, никогда, — с готовностью согласился Роджерс sotto voce.[3]

— Я придерживаюсь того мнения, — гнул свое Паркинс, — что любая уступка невежеству, любой намек на признание реальности таких явлений были бы не чем иным, как беспринципным отказом от убеждений. Но, боюсь, мне не удалось добиться вашего внимания…

внимания, вот что в действительности сказал доктор Блимбер, — прервал его Роджерс, всем своим видом демонстрируя стремление к безукоризненной точности,[4] — но прошу прощения, Паркинс, мне не следовало вас прерывать.

— Ничего, ничего, — промолвил Паркинс, — Насчет Блимбера не знаю, должно быть, он сказал это до меня. Но мне следует продолжить. Уверен, вы понимаете, что я имею в виду.

— Да, да, — поспешно откликнулся Роджерс, — именно так. Мы непременно займемся как следует: в Бернстоу или еще где-нибудь.

Данный диалог я привел, намереваясь донести до читателя впечатление, произведенное на меня Паркинсом. Чем-то он напоминал старушенцию, какую-то квочку, начисто (увы!) лишенную чувства юмора, но стойкость и верность своим убеждениям делали его человеком, заслуживающим глубочайшего уважения. Не знаю, почувствовал ли это читатель, но характер Паркинса был именно таков.

На следующий день Паркинс, как и рассчитывал, покинул свой колледж и прибыл в Бернстоу. Радушно принятый в Глоуб Инн и помещенный в тот самый просторный двухместный номер, о котором говорилось выше, он, перед тем отдохнуть, вознамерился первым делом разложить свои рабочие материалы в должном порядке на большом столе, поставленном в комнате так, что на него падал свет сразу из трех выходивших на море окон. Точнее сказать, прямо на море смотрело одно окошко, центральное, а из двух других, левого и правого, открывались виды соответственно на север и юг вдоль побережья. На юге виднелась окраина Бернстоу. На севере в поле зрения не попадало никаких строений — ничего, кроме пляжа и подпиравшего его невысокого утеса. Прямо под центральным окном пролегала не слишком широкая полоса жесткой травы, на которой валялись старые якоря, кабестаны и тому подобный хлам, за ней следовала дорога, а за дорогой до самого моря тянулся пляж. Каким бы ни было первоначальное расстояние между гостиницей и морем, теперь оно составляло не больше шестидесяти ярдов.

Остальные постояльцы само собой тоже являлись любителями гольфа, причем об иных стоит сказать особо. Похоже, наиболее примечательную фигуру представлял собой ancien militaire,[5] секретарь Лондонского клуба, обладавший невероятно зычным голосом и явно выраженными убеждениями сугубо протестантского толка. Последние проявлялись с особой силой после посещения им богослужений, проводившихся местным викарием, человеком достойным, но имевшим склонность к пышному церемониалу, каковую он старательно подавлял из уважения к традициям Восточной Англии.

Источник

Роберт Бернс (Burns, 1759—1796) — выдающийся шотландский поэт.

Перевод и чтение С. Я. Маршака

Но в оба гляди, пробираясь ко мне.
Найди ты лазейку в садовой стене,
Найди три ступеньки в саду при луне.
Иди, но как будто идешь не ко мне,
Иди, будто вовсе идешь не ко мне.

Другим говори, нашу тайну храня,
Что нет тебе дела совсем до меня.
Но, даже шутя, берегись, как огня,
Чтоб кто-то не отнял тебя у меня,
И вправду не отнял тебя у меня!

Самуи́л Я́ковлевич Марша́к (1887—1964) — русский советский поэт, драматург, переводчик, литературный критик. Лауреат Ленинской и четырёх Сталинских премий.
Стихи и сказки Маршака читать начинают с самых первых дней в садиках, затем их ставят на утренниках, в младших классах учат наизусть. В суете забывается сам автор, а зря, ведь жизнь Маршака была полна событиями, в корне изменившими его мировоззрение. Возможно, именно поэтому, его произведения настолько глубоки по смыслу и поистине бессмертны. Время не властно над искусством, не в силах поставить точку в летописи жизни Мастера и его произведений. Творчество Самуила Маршака живет и находит отклик в сердцах людей разных стран, культур и эпох. Сменяются поколения, приходят новые исследователи, читатели и почитатели. И несомненно, маршако­ведение, постоянно развиваясь, всегда будет «недописанной страницей» русской литературы.

Источник

М. Р. Джеймс ««Ты свистни, — тебя не заставлю я ждать. »»

«Ты свистни, — тебя не заставлю я ждать. »

«Oh, Whistle, and I’ll Come to You, My Lad»

Другие названия: Ты свистни – и я приду к тебе

Язык написания: английский

Профессор Перкинс, исследуя руины храма тамплиеров на восточном побережье Англии, находит диковинный свисток. И, себе на беду, решает дунуть в него.

— «Whistle and I’ll Come to You» 1968, Великобритания, реж: Jonathan Miller

— «Whistle and I’ll come to You» 2010, Великобритания, реж: Энди де Эммони

Издания на иностранных языках:

Есть такое русское суеверие: не свисти, а то денег не будет. Автор данного рассказа знакомит нас еще с несколькими крайне неприятными последствиями свиста, особенно посредством неизвестно для каких целей предназначенного свистка. Осторожнее надо быть с древними артефактами, археология — опаснейшая из наук.

В связи с рассказом отметить хочется два момента.

Первый связан со стилем произведения. Оно написано длинными предложениями и это очень неудачно. Текст звучит монотонно, картинка не складывается, и даже сюжет иногда теряется, хотя ничего сложного в нем нет, и никаких глубин философии Автор раскрыть не пытается. По ходу чтения я несколько раз возвращалась на пару абзацев назад, чтобы уяснить смысл эпизода или вспомнить участников диалога. Читается вещь с усилием.

Монотонность текста сводить эмоциональную составляющую к нулю. И лишь в одном эпизоде она неожиданно проявляется: когда явившееся герою не пойми что загораживает путь к двери гостиничного номера, герой испытывает страх, и этот страх ощущается — яркая, насыщенная, прекрасно выписанная сцена. Она действует бодряще, последняя треть рассказа читается с удовольствием и раскрывает второй момент, можно сказать, обобщающий.

Суть его в том, что при столкновении с непонятными явлениями самый большой вред человеку причиняет страх. Трудно сказать, что прорывается к нам из запредельности в ответ на неуемное человеческое любопытство, но подпитывается оно нашими собственными эмоциями. Неизвестное нечто было рядом с героем некоторое время, о чем свидетельствует смятая вторая кровать в номере. Но нападению он подвергся, только когда испугался.

Представленное в рассказе создание сродни огородному пугалу: можно увидеть в нем что-то очень страшное, и это страшное тебя прикончит, а если сохранить трезвый взгляд, это всего лишь куча старых тряпок на палке. Но сохранить спокойствие трудно. И, как ни странно, легче это дается тому, кто верит в существование странных явлений.

Видимо, сказывается гибкость сознания. Если нечто признается существующим, оно не вызывает неконтролируемой паники, ведь есть же оно всегда, а беспокойство причиняет не так уж часто, и методы уберечься существуют, хотя и отвергаются учеными мужами как глупые суеверия.

Неровный рассказ, в целом скорее неплохой, с прекрасной кульминационной сценой и умными мыслями отложенного действия. Автор сначала пугает читателя, а затем аккуратно уводит от эмоций к размышлениям. И это хорошо, это оставляет очень приятное впечатление, когда вещь уже прочитана.

После прочтения рассказа решил обратиться к стихотворению Роберта Бёрнса “Песня”, давшему ему название. В нём в ироничной форме описывается призыв девушки к молодому человеку о встрече, поэтому, надо полагать, определённая ирония присуща и книге Джеймса.

Туманными намёками да ощущениями неуютной пасмурной серой непогоды автору удалось нарисовать рассказ о неком призраке, преследующем профессора, неверящего в сверхъестественное. И вовсе не на свидание зовёт оно. Только до конца произведения так и остаются невыясненными мотивы этого существа.

Зарисовка о том, что нужно думать, что делаешь и быть готовым к последствиям своих поступков.

Не собирался браться я за сборник рассказов «Проклятый остров», хотел отложить, что называется, «на сладкое». Но не устоял, и первым решил прочитать именно рассказ М.Р. Джеймса.

В «Ты свистни, — тебя не заставлю я ждать. » автору отлично удается балансировать между несколько ироничными отношением к главному герою Профессору Перкинсу, не признающему сверхъестественных явлений, и нагнетанием атмосферы страха. Для этого Джеймс использует традиционные приемы готических рассказов: древние руины; загадочный предмет, который как-то связан с последующими проявлениями сверхъестественных событий; таинственная фигура, которая преследует главного героя на берегу, а потом уже в воображении Перкинса гонится за незнакомцем;. Возможно, этими традиционными для жанра уже долгое время приемами, автор намекает читателям, что действия происходят в недалеком прошлом. Это и неудивительно, ведь Джеймс известен, именно, как автор «антикварных рассказов».

Не мало способствует нагнетанию атмосферы ужаса и местность, в которой разворачиваются события. Пейзаж Джемс выписал прекрасно: пасмурное небо, пустынный отель на берегу моря, завывания ветра — все располагает к встрече с ужасным. И эта встреча происходит. Не буду описывать с чем в итоге столкнулся Перкинс, но монстр Джеймсу удался на славу, уж очень своеобразным он получился. И в этом своеобразии, на мой взгляд, тоже заключается некая ирония по отношению к главному герою, ведь теперь «. взгляды профессора на некоторые предметы уже не столь категоричны как прежде. Происшедшее сказалось и на его нервах: он до сих пор не может спокойно наблюдать висящий на двери дьяконский стихарь».

Итог: еще один отличный рассказ Монтегю Джеймса. В нем умело сочетается ирония и атмосфера нагнетания ужаса грядущих событий.

Один из моих любимых рассказов.

Джеймс удивительно умеет балансировать между нагнетанием таинственности и размеренным описанием заурядных бытовых деталей. Именно это делает ощущение от его произведений реальным, почти как собственные воспоминания.

И монстр — да, необычен сочетанием будничности и фантастики, и от этого еще более убедителен.

Источник