навигатор по повести научи меня прощать читать
Научи меня прощать. Глава 118
Аня проснулась оттого, что мама тихонько трясла её за плечо и шептала на ухо:
— Вставай, соня, мы уже приехали!
Девочка удивленно посмотрела за окно, где было совсем-совсем темно. Колёса поезда всё так же мерно стучали, дробно отсчитывая километры.
— Уточняю: ещё не приехали, но совсем скоро приедем! – Константин подхватил сонно моргающую дочь на руки. – Давай одеваться, мама пока уберёт твою постель, хорошо?
Аня кивнула и огляделась.
В вагоне все спали. Спала сердитая тётенька, которой не понравился Апельсин, спала Ксюша вместе со своим котёнком… Вокруг было тихо, поэтому стук колёс казался необычайно громким.
В их купе заглянул проводник:
— Уже встали? Отлично! Никоновка через двадцать минут. Не забудьте – стоим всего две минуты, поэтому старайтесь не задерживаться, на ваши места есть пассажиры. Платформа короткая, а людям нужно успеть в вагон забраться, да ещё с вещами. Я тут однажды старушку едва затащил, ступени высоко, залезть сама не могла, а подсадить некому.
Он покачал головой.
— Ох уж эти полустанки… Жду в тамбуре!
Подхватив чемоданы и сумки, Константин с Ольгой и дочерью тихонько вышли в тамбур.
— Смотри, Костя, элеватор! – Ольга оживилась, показав куда-то в тёмное окно. – Мы уже почти на месте!
За окном промелькнуло огромное, мрачного вида здание, скупо освещенное редкими огнями.
Действительно, минут через пять поезд сбавил ход и начал тормозить. Вскоре показались ярко освещенные окна небольшого вокзального зала.
Поезд встал. Проводник, уже занявший своё место у двери, открыл её, в лицо пахнуло жгучим морозным воздухом.
К вагону бежали люди, таща за собой какие-то вещи.
Константин ловко спрыгнул вниз, снял с нижней ступени Анечку, потом спустил чемоданы, поданные женой, и, наконец, аккуратно подхватив Ольгу на руки, поставил на землю и её.
К вагону уже подбежали две запыхавшиеся женщины.
— Так, не волнуйтесь, дамы, сейчас мы вас вознесём туда, куда надо! – Константин рассмеялся и подмигнул проводнику.
Общими усилиями они быстро загрузили пассажирок вместе с их сумками в вагон, и проводник, крикнув: «Счастливо вам! С Новым годом!», закрыл дверь.
Поезд начал трогаться с места.
Анечка сморщила нос: здесь, внизу, у самых колёс, огромных и уже двигающихся, словно они были живые, мазутом пахло сильнее.
— Ну что, не замёрзли?
— Нет! – тоненько пискнула Аня и шмыгнула носом.
— Пойдём на вокзал. Семён обещал встретить, но пока не видно его.
Подхватив чемоданы, направились к ярко освещенным окнам. Аня важно шагала, крепко прижимая к животу свою сумочку. Там лежали цветные карандаши, точилка, ластик (между прочим, «не наш», похожий на половину дольки лимона).
Ластик плохо стирал карандаш, поэтому вместе с ним у Ани была в запасе самая обычная, белая резинка, которую ей подарила Наталка.
Кстати, слово «ластик» появилось в лексиконе Анечки недавно. Наталка и сама Аня этот школьный кусочек резинки называли попросту «стёркой». Однако папа сказал, что правильнее будет – «ластик».
Слово Ане понравилось.
Новое слово Аня запомнила, мечтая поразить своими обширными знаниями пока ещё незнакомого мальчика Пашу, который, по словам её мамы, тоже очень любит рисовать.
Хотелось спать, но любопытство было сильнее.
Аня, сидя в зале ожидания на жестком деревянном кресле, отполированном до блеска сотнями пассажиров, упрямо таращилась в пространство сонными глазёнками, хотя мама и предлагала ей подремать.
Они сидели одни в этом небольшом зале, где по стенам были развешаны плакаты с рисунками паровозов, надписями: «Будь осторожен – берегись поезда!» и расписание этих самых поездов.
Вдруг входная дверь громко хлопнула, впустив внутрь новую порцию морозного воздуха, раздались весёлые мужские голоса.
Аня увидела, как радостно вскочила мама, обняла высокого, красивого мужчину, подошедшего к ним вместе с отцом.
— Ага, ты – Анечка! Угадал? Привет!
Глаза мужчины светились весельем.
— Привет! – Аня вдруг засмущалась и подумала, что зря она ленилась учиться выговаривать букву «р».
— Поедешь знакомиться с Павликом? – мужчина присел перед ней на корточки. От него вкусно пахло одеколоном и чем-то ещё очень праздничным.
— А он драться не будет? – Анечка серьёзно посмотрела в смеющиеся глаза. – Если будет драться, не буду с ним играть.
— Драться не будет, я обещаю. Меня зовут дядя Семён. Запомнишь?
Девочка всё так же серьёзно кивнула.
Дядя Семён подхватил её на руки. Руки были крепкие и сильные, совсем как у папы. Только у папы на ладонях не было мозолей.
— Пойдём! – Аня весело взмахнула сумочкой.
Уложив вещи в багажник машины, все разместились в салоне: папа впереди, Анечка с мамой на заднем сиденье, а дядя Семён сел за руль.
Взрослые не умолкали всю дорогу, особенно мама: говорили про общих знакомых, обсуждали новости.
Аня глазела по сторонам, но за окном по-прежнему было темно, поэтому смотреть в окно ей быстро надоело, и она почти уснула, когда машина остановилась у обычной пятиэтажки.
Она почти не помнила, как дядя Семён нёс её по лестнице, потом она попала в квартиру, где пахло шоколадом, а симпатичная женщина со светлыми волосами тепло ей улыбалась. Она показалась Ане доброй волшебницей из сказки.
Наконец чьи-то руки опять подхватили её и понесли, девочка оказалась в постели.
Коснувшись щекой мягкой подушки, Аня подумала: «А как же Павлик? Меня ведь обещали познакомить?»
Но через минуту она уже крепко спала.
Разбудило её тиканье.
Тикали огромные настенные часы. В зашторенные окна лился яркий свет, а у двери кто-то настойчиво пыхтел.
Аня удивленно села на постели и прислушалась.
Было слышно, как в соседней комнате разговаривают взрослые, однако странное пыхтенье у двери никуда не пропало.
— Ну скоро она уже проснётся-то? – вдруг раздался нетерпеливый мальчишеский голос за дверью. – Уже утро почти закончилось!
Ага, это значит, и есть тот самый Павлик, с которым её собрались знакомить.
Аня деловито принялась одеваться. Натянула через голову платье, нащупала босыми ногами тапочки, заботливо поставленные у кровати матерью.
Осторожно подошла к двери, стараясь не шуметь, и резко распахнула её.
Павлик, не ожидая от двери такой атаки, упал на пол. Потирая на лбу место будущей шишки, внимательно посмотрел на девочку.
Та, высоко задрав голову с растрепавшимися во сне волосами, гордо прошествовала мимо него.
Соня всплеснула руками. Аня была похожа на куклу: огромные глаза, круглое лицо, кружевное платье и тапочки с помпонами.
Из-за Ани возвышался Павлик, всё ещё державшийся за пострадавший лоб.
— Мам! Она меня дверью стукнула! – он улыбался. – Вы с папой, оказывается, правду говорили, что она мне понравится!
Женщины переглянулись и рассмеялись.
— Надо же, как, оказывается, просто понравиться мужчине. Нужно только как следует его стукнуть!
Девочка невозмутимо повернулась к Павлику.
— Я – Аня. Мне три года. Будешь дружить? – и девочка протянула ему руку.
Эту речь она репетировала сначала дома, а потом в поезде, мысленно тщательно выговаривая слова. Кто знает, что можно ожидать от незнакомых мальчиков? Вдруг неприятностей?
Павлик, полный достоинства старшего, снисходительно усмехнулся, но ладошку пожал. Она была мягкая и тёплая. Решительность девчушки ему понравилась.
— Буду! – Он снова широко улыбнулся. – А у нас на завтрак вкусная каша. Рисовая! С изюмом. Пошли?
Паша кивнул, важно взял девочку за руку и повёл за собой.
Вскоре оба с удовольствием уплетали кашу, сидя напротив друг друга.
Ольга облегчённо вздохнула, а Соня хитро улыбнулась.
— Ну вот! Я же тебе говорила – они «два сапога пара»!
Ольга согласно кивнула.
— Павлик очень вырос. На последней фотографии, что ты присылала, он ещё кажется маленьким, а теперь всё младенческое куда-то подевалось. Уже угадывается нечто взрослое. В сентябре в школу?
— Где наши мужчины с самого утра пропадают? – Ольга обеспокоенно глянула на часы.
— Так за ёлкой пошли! Сегодня наряжать будем. – Соня показала на освобожденный от торшера угол комнаты.
У Ольги вырвался смешок.
— Так они за ней в лес, что ли, пошли? Их уже пару часов нет.
Соня театрально закатила глаза к потолку.
— Ой, Оля, ты не понимаешь?! Сначала, по дороге, разумеется, Семён Костю со всеми перезнакомит, потом они зайдут к Серёге, где Наталья напоит их компотом и сунет им с собой по куску пирога, словно они не на базар идут, а на войну. Пока они прикончат пирог, как раз дойдут до ёлочного базара. Полчаса будут ёлку выбирать, потому что им же нужна не просто ёлка! Им нужна «самая лучшая ёлка»! Кстати, это будет сосна.
На этом пункте из рассказа Ольга уже покатывалась со смеху. Соня продолжила:
Дверь в квартиру распахнулась, в прихожую ввалились два человека, густо припорошенные снегом.
Семён гордо втащил в прихожую небольшое деревце, стукнув стволом о пол, а Костя громко объявил:
— Вот! Такой ёлки ни у кого не будет!
Соня многозначительно хмыкнула и бросила взгляд на Ольгу.
Женщины принялись хохотать. Костя удивлённо посмотрел на жену и её подругу, потом беспомощно обернулся к Семёну:
Следующие его слова потонули в очередном приступе женского смеха.
Из комнаты Павлика высунулись две детские физиономии. Увидев ёлку, дети тут же выбежали в прихожую.
— Ух ты! Какая красивая! – Павлик оценивающим взглядом окинул молодую сосенку. – У нас будет самая лучшая!
— Да! Самая красивая! – маленькая Анечка захлопала в ладоши.
— Ну конечно! Скоро будем обедать, а потом начнём наряжать вашу красавицу, – скомандовала Ольга.
По комнатам расползался терпкий аромат хвои, приятно щекочущий нос и ощущение праздника охватило всех…
Люба долго не решалась на разговор.
С момента их возвращения от родителей прошло три месяца, прежде чем она собралась с духом. Наверное, будет лучше для них обоих, если рассказать мужу всё честно, без утайки.
Они прожили с Алексеем пять лет. Счастливых лет, как она считала.
Если отбросить в стороны эти бесконечные разговоры о детях – они ведь были счастливы! По-настоящему. Только вдвоём, друг с другом.
Последнее время Люба часто говорила мужу, что у неё создаётся впечатление, что тот женат на работе.
Действительно, Алексей стал замечать за собой, что совсем не торопится идти домой. Он, не задумываясь, брал дополнительные дежурства, искал ненужных встреч с друзьями, запирался с книгами в своём «кабинете», где стояла довольно удобная софа, удобство которой он с недавнего времени оценил, всё чаще засыпая на ней с книгой в руках, в то время как жена ждала его в спальне.
Однажды Люба всё же решилась.
После ужина, когда Алексей, с новой книгой по хирургии под мышкой привычно хотел отправиться к себе, она остановила его.
— Лёша, я хотела поговорить.
Он остановился, кивнул, сел на диван.
— Конечно, Любаша. Давай поговорим. О чём?
Его голос звучал довольно безразлично. В конце концов, ему всё надоело. Надоело настаивать на рождении ребёнка, надоело говорить о разводе. Люба либо делала вид, что не понимает, либо сводила всё к шутке, либо вовсе игнорировала его слова.
Вчера он был в суде, взял образец заявления на развод. Секретарь сказала, что судья всё равно даст им время «на примирение», даже при отсутствии детей и имущественных споров, но в случае согласия с разводом обоих – дело состоится быстро. Зачем, собственно, тянуть?
Однако писать заявление сразу же Алексей не стал, забрав образец домой.
Когда он был на дежурстве, Люба, привычно вытирая пыль в его «кабинете», наткнулась на бланк, когда складывала бумаги в папку.
У них давно существовал договор, что на его письменном столе «хаос – это строгий порядок», понятный только самому Алексею. Поэтому разложенные по углам бумаги
Люба просто складывала в специальную папку, чтобы ничего не пропало.
Подхватив во время уборки очередной такой стандартный лист, она вдруг зацепилась взглядом за слова «заявление» и «семейный кодекс». Отложив в сторону тряпку, присела на софу, стала читать.
Прочтя, испугалась. Значит, Алексей всё-таки решился? Его слова о разводе вовсе не угроза и не пустые слова?
Именно тогда она поняла, что пора поговорить с мужем.
— Лёша, только молчи и не перебивай меня, пожалуйста, хорошо? Даже если тебе не понравится то, о чем я буду говорить.
Алексей снова кивнул.
— Я всегда говорила тебе, что у меня нет родителей. Так вот, они есть. Более того, у меня есть ещё трое младших братьев.
Алексей с удивлением поднял глаза на жену.
— Да, представь себе, все живы, здоровы и даже слегка упитаны.
Сарказм, прозвучавший в её голосе, заставил Алексея нахмуриться. Люба, делая вид, что не заметила этого, продолжила:
— Да, у меня есть братья, их зовут Антон, Андрей и Николай. Антону двадцать шесть лет, он старший, Андрею двадцать пять, они с Антоном погодки, а Николеньке (как его всегда звали у нас в семье) – двадцать три.
Муж слушал внимательно.
— Я не общалась со своими родственниками много лет. Мне было шесть, когда родился Антон. В тот день, когда он родился, моё детство закончилось. Я превратилась «Любку-няньку». Когда мне исполнилось десять, родители практически полностью переложили на меня заботу о братьях. Меня наказывали и унижали за их шалости и провинности, мною помыкали все – и родители, и братья, которые быстро поняли, что им всё сходит с рук, потому что отец с матерью виноватой всегда считали меня.
Люба, уставившись куда-то в одну точку, говорила:
— У братьев даже была такая забава: нашкодить, а потом свалить вину на меня. Они спорили друг с другом на конфеты, побьют меня или нет. Однажды они стащили мой портфель и порвали библиотечную книгу, за которую родителям пришлось заплатить. Я была всего лишь ребёнком, пусть мне было тогда уже тринадцать лет, но я была ребёнком! В качестве наказания родители отобрали у меня новогодний подарок, который выдавали им на работе от профкома. Всё произошло накануне Нового года, они принесли тогда домой четыре одинаковых подарка – голубые пластиковые коробки в виде большого будильника. Первый раз мы увидели такую красоту, обычно новогодние подарки были в картонных коробках.
Алексей потрясенно молчал.
— Я хорошо их помню, эти часы. На одной стороне был циферблат, стрелки на котором замерли «без пяти минут двенадцать», на обратной стороне надпись: «С Новым годом!» И белая крышка с длинной петлёй из разноцветного шнурка. Как мне хотелось получить такую коробку! Братья вопили от восторга, обсуждали, кто и что потом будет хранить в своих «часах», когда съест все конфеты.
Алексей сидел, как каменный столб, то, что рассказывала ему жена, просто не укладывалось у него голове.
— Когда я протянула руки за своим подарком, родители, напустив на себя вид вселенской скорби, мне его не отдали, сказав, что я наказана за порванную книгу и поэтому не заслужила праздника. Я заплакала, а отец, открыв коробку, высыпал конфеты на диван, приказав братьям разделить их между собой. Я тогда подумала, что мне отдадут хотя бы коробку от подарка, именно её я на самом деле желала получить больше всего. Бессмысленная надежда! Отец отдал её матери, а та сказала, что будет хранить в ней всякую мелочь для шитья, и поставила пластиковый будильник в сервант.
Люба ненадолго замолчала, Алексей увидел, как она вытерла глаза резким движением руки.
— А мои братья, те самые, чьи сопли я вытирала, за которыми ухаживала, когда они болели, забирала из детского сада, стирала их носки – демонстративно ели мои конфеты, шурша фантиками. Спокойно обсуждали, которая из конфет вкуснее, зная, что меня наказали незаслуженно, за их подлый поступок. В этот момент я поняла, что нет у меня на самом деле братьев. И родителей нет. Есть чужие люди, которые родили не нужного им ребёнка, потому что он оказался девочкой. Но раз я им была не нужна, разве они были нужны мне? Даже Николенька, подрастая, станет таким же, как остальные, жестоким и злым. Представь такие мысли в голове тринадцатилетнего ребёнка, возможно, тогда ты поймёшь, что я переживала.
Люба говорила отвернувшись.
— Не буду рассказывать другие подробности, они тебе ни к чему. Достаточно сказать о том, что я сбежала из дома, как только мне исполнилось восемнадцать. У меня не было ничего. Ни дома, ни денег, ни друзей. Помогала мне лишь моя учительница биологии, которая, по счастью, жила в соседнем подъезде и знала многое о моей жизни. Она помогла мне поступить в медицинское училище, «выбила» мне общежитие и мизерную стипендию. Я по гроб жизни обязана ей. Но не моим родителям. Их и братьев я давно вычеркнула из своей жизни, словно их и не было никогда. И я считаю, что сделала правильно.
Любо посмотрела прямо в глаза мужу.
— Я сделала правильно! Потому что из-за них я не хочу иметь детей, совсем не хочу, понимаешь?! Я испытываю ужас при мысли о том, что у меня появится младенец.
— Но ты ведь работаешь с детьми? Как раз с младенцами? – тихо спросил Алексей.
Алексей молчал, пытаясь осознать только что услышанное.
Люба тем временем достала с внутренней полки журнального столика лист бумаги и положила перед ним.
— Теперь ты имеешь полное право поступить так, как сочтешь нужным. Я нашла это у тебя на столе. Можешь заполнить эту бумагу, я даже ручку тебе подам.
Алексей посмотрел на стол.
Перед ним лежал образец искового заявления в суд о расторжении брака…
Научи меня прощать. Глава 115
За окном быстро сгущались сумерки, природа затихала, на чистом, безоблачном небе отдельными яркими точками загорались звёзды.
Алексей сидел на кухне, плотно прикрыв дверь. Перед ним на столе стояла тарелка с оставшейся от торжественного ужина копчёной колбасой и наполненная наполовину рюмка с вином.
Наполненная рюмка стояла на столе, Алексей, сделав один глоток, словно забыл о ней, погрузившись в собственные мысли и воспоминания.
Вот что происходит с ними, происходит с его жизнью?
Ему почти сорок, он хороший врач, очень неплохой хирург, к которому часто обращаются «по знакомству». Он состоялся в профессии, но совсем другая картина происходит с личной жизнью…
Люба, взбалмошная, резкая, с дерзкими замашками и в то же время, такая миниатюрная и капризная, словно маленькая девочка, сразу ему понравилась, как только он увидел её на вечере выпускников, куда привёл его Николай, его коллега.
Они отмечали недавнее назначение Алексея ведущим хирургом, Николай вспомнил, что как раз сегодня у него встреча выпускников, предложил зайти, Алексей согласился.
Они зашли в обычный многоэтажный дом, поднялись на пятый этаж, зашли в квартиру, где за довольно скромным столом сидели незнакомые Алексею люди. Но обстановка была приятной, народу было немного. Перезнакомившись со всеми, он не запомнил ни одного имени, кроме одного. Алексей сразу выделил её, Любочку. Любовь…
Она была яркой, шумной, привыкшей к вниманию, в том числе мужскому.
Николай обещал, что они пробудут в гостях недолго, он только «отметится» своим присутствием, и они уйдут, но Алексею вдруг захотелось остаться. Он почти не участвовал в разговорах, только слушал многочисленные воспоминания о «бурной молодости».
— А помните? – то и дело раздавалось вокруг, перемежаясь взрывами яркого, заразительного смеха…
— А помните, как Лариска свои босоножки потеряла? – это говорила та самая, приглянувшаяся Алексею миниатюрная брюнетка, – мы тогда на Набережной гуляли, Лариска босоножки сняла и оставила на самом краю, лодка моторная мимо прошла, подняла волну, а та плеснула, одну туфлю смыло…
Она рассмеялась звонко, словно зазвенели колокольчики.
— Потом, причитая, хромала по асфальту наша «мыла Марусенька белые ноги»… В одной-то босоножке! Потом половину лета в осенних туфлях проходила …
Взрыв смеха снова потряс комнату, а пунцовая Лариска, подтверждая факт, закивала головой.
— А помните ещё, как Серёга всю сумку шоколадом перемазал? – незнакомка повернулась к тому, кому предназначалось воспоминание. – Представляете, мы между парами пошли гулять, на обед денег ни у кого нет, решили купить плитку шоколада – одну на всех. Скинулись, купили, вручили Серёге. Он её в сумку положил, в крайний карман, а шли по солнцу, день жаркий, летняя же сессия, у него шоколад-то в сумке растаял и потёк…
Вокруг уже снова смеялись, слушая рассказ, а незнакомка продолжала:
— Расположились на лавочках в парке, говорим, доставай, мол, Серёга, общую шоколадку. Он достал… Половина шоколадки в руке, другая половина – в сумке! Вытекла, пока шли, потому что он рукой карман сумки придавливал. Короче, сумка в шоколаде, мы голодные, Серёга бледный…
Алексей, наклонившись к Николаю, спросил тихонько, показывая на смеющуюся рассказчицу:
— Кто это? Люба, кажется…
Николай понимающе усмехнулся:
— Понравилась? Да, это Любаша, Любовь Ветрова. Самая веселая девчонка на курсе. Но уж слишком взбалмошная и привередливая. Кажется, до сих пор не замужем, хотя у нас многие за ней ухаживали.
Вскоре убрали стол, переставив оставшееся немудрёное угощение на маленький журнальный столик, и решили потанцевать.
Любовь подошла к нему сама, громко оповестив собравшихся, что объявляет «белый танец».
— Составите мне пару? – она улыбнулась дерзко, сверкнув зубами.
Алексей отчего-то покраснел. Он уже давно не был мальчишкой, всегда был уверен в себе, а тут вдруг растерялся под таким быстрым напором.
— Конечно, конечно! Я в вашем распоряжении!
Они танцевали, руки женщины, лежавшие у него на плечах, обжигали кожу даже сквозь ткань рубашки.
— Как зовут прекрасного рыцаря? – шутливо спросила она. – Нас представили, но я не запомнила имени.
Алексей понял, что она солгала. Слишком внимательным был её взгляд, когда она посмотрела на него, когда Николай говорил о нём собравшимся гостям, а потом перечислял их имена.
— Я Алексей, а вы Любовь, верно?
Она улыбнулась загадочно.
— Верно. И чем вы занимаетесь, Алексей? Вы тоже врач?
Алексею вдруг очень захотелось стать кем-то солидным, значимым в её глазах.
Он не любил хвастаться, не любил этой черты в других. А здесь вдруг важно выпалил эти слова, не успев остановить сам себя.
Он покраснел, боясь, что его смущенное лицо увидит Любовь, но она лишь уважительно качнула головой.
— Ого! Это действительно весомо. Я очень уважаю людей, которые могут чего-то добиться в жизни.
Алексей невольно выпрямил спину. После её слов он и сам себе показался значительнее, чем был на самом деле.
— А вы? Чем занимаетесь вы? – в свою очередь задал вопрос Алексей. – Вы же тоже врач? В какой специальности?
Она кокетливо взглянула на него сквозь густые опущенные ресницы.
Дальше всё было как в тумане, как в красивой, только для одного него рассказанной сказке.
Они сбежали с вечеринки, вдвоём, не обращая внимания на недоумённый взгляд Николая, долго бродили по парку, потом сидели у воды, на той самой набережной, в том самом месте, где, по рассказу Любови, Лариска потеряла когда-то свои босоножки…
Потом была жаркая, мгновенно пролетевшая летняя ночь, их разгоряченные тела, изголодавшиеся по ласке, крепкие объятия и ощущение блаженства, которое опьянило и не отпустило ни на следующий день, ни через неделю…
Уже через месяц он сделал Любаше предложение.
— Любушка, выходи за меня? Я понял, что хочу семью именно с тобой, уйдёшь со второй работы, нарожаешь мне детей…
Они стояли на балконе его квартиры, было яркое, солнечное утро.
— Детей? Лёшенька, давай не будем так рано про детей. Может быть, позже. Давай просто будем с тобой счастливыми?
Он довольно улыбнулся.
Он подхватил её на руки, хотел закружить, но теснота балкона не позволила, тогда он поставил её на пол, повёл в комнату, туда, где стояла большая, ещё не остывшая после ночных утех, кровать.
Когда он объявил своим родителям, что женится, они были так рады, что Лидия Николаевна даже всплакнула.
— Сын, наконец-то. Уж думали, так и помрём, не увидев ни невестки, ни внуков.
Однако, несмотря на радость, всё же засомневалась:
— Только не торопишься ли ты? Вы ещё так мало знакомы…
Но эмоции были сильнее, Алексея опьянило чувство близости желанной женщины, которая была согласна быть с ним рядом. Постоянно, насовсем…
Невестку родители Алексея увидели – на свадьбе. И после свадьбы молодожены дважды были в гостях у них. А вот внуков не дождались.
Первый крупный скандал произошел у Алексея с Любой спустя три года брака.
Алексей снова и снова заводил разговор о детях, Любаша кивала и улыбалась, мол, как только, так сразу.
Жили не богато, но вполне обеспечено. Любовь занималась массажем, он оперировал.
Через год Алексей начал слегка беспокоиться, а через два забеспокоился уже не на шутку, даже собрался пройти обследование, виня в неудачах исключительно себя.
Пока однажды утром не порвался пакет с мусором, который он собирался вынести. Люба уже ушла на работу.
Засовывая мусор обратно, он случайно остановил взгляд на пустой упаковке из-под лекарств. Перевернув её, Алексей с удивлением обнаружил, что это противозачаточные таблетки.
Он сунул порванный пакет обратно в ведро, прошел в комнату, сжав в руке упаковку.
Она знакомо хрустнула пластиком с примятой фольгой.
В этот день на работе он был рассеян, всё валилось из рук.
Как же так? Мысли вскачь неслись в голове без остановки. Получается, жена обманывала его? Почему не сказала сразу, что не хочет рожать, почему сначала говорила: «Давай не будем так рано про детей», специально выделяя слово «рано»?
Со дня свадьбы прошло два года, Любе исполнилось тридцать, она соглашалась с ним, когда он заговаривал о детях, а когда ловила его слегка разочарованный, но полный любви взгляд, гладила мужа по плечу и говорила: «Ну ничего, просто не в этот раз, в следующий».
Получается, что каждый раз она знала о том, что следующего раза просто не может быть, потому что она пьёт таблетки?
Домой он пришёл расстроенный, растерянный и… раздосадованный. Нет, он не относился к жене, как к инкубатору, им действительно было хорошо вместе, спокойный Алексей и яркая, весёлая Любовь – они дополняли друг друга. Но теперь мысль об обмане не давала ему покоя.
Он любил Любашу, действительно любил. Она была шумной, этаким живчиком, заводилой в любой компании, без конца тормошила его, «выводила в люди», не давала погрязнуть в рутине или погрузиться с головой в работу. Это иной раз было ему нужно, поскольку в такие моменты Алексей словно отстранялся от действительности, переставая видеть всё вокруг, кроме работы.
Он действительно хотел ребёнка. Он понял бы жену, если бы она не могла иметь детей. В конце концов, это бывает, он просто смирился бы, вопрос о детях отпал бы сам собой.
Но Люба здорова, это он знал точно, поскольку два года назад, когда вопрос о детях стал более серьёзным, видя, как он забеспокоился, Люба прошла обследование, он видел заключение, она показала его.
Теперь на обследование собрался он, и тут эти таблетки…
Открыв дверь своим ключом, он вошел в прихожую.
Из комнаты доносился звук включенного телевизора, а Люба, румяная и яркая, как всегда, выпорхнула из кухни.
— Уже пришёл? Ужин готов, мой скорее руки!
Но Алексей молча прошёл в комнату, присел на диван.
Удивлённая Люба последовала за ним.
— В чём дело? Что-то не так? У тебя неприятности?
Алексей положил на подлокотник пустую упаковку из-под таблеток.
— У нас, Люба, неприятности. У нас. Что это такое?
Женщина слегка побледнела.
Но сдаваться она не собиралась.
— Сам не видишь? Ты же врач. Так зачем спрашиваешь?
— Вот так просто? Это твой ответ? А как же ребёнок?
— Лёша, а какой ребёнок?
Люба встала почти перед ним, упрямо скрестив руки на груди.
— Ты с утра до вечера на работе, я предоставлена сама себе. Если появится ребёнок, ты на кого его повесишь? Правильно, на меня. А я не хочу сидеть целыми днями дома, вытирая детские сопли и помешивая на плите кашу. Не хочу расставаться с красивой фигурой, не желаю уродовать грудь! Я молодая женщина, красивая, привлекательная, я хочу жить для себя.
Алексей посмотрел на жену, словно узнавая её заново.
— Люба, а врать мне было зачем? Зачем обманывать, водить меня за нос? Почему не сказать мне этого раньше?
— Потому что ты вечно думаешь только о себе. Хочешь ребёнка? Прекрасно. Только кормить как его будешь? На твою зарплату? Или предлагаешь сделать это на мои декретные? Ты же у нас такой принципиальный, такой весь из себя правильный, даже тошнит.
— Да на то и намекаю! – повысила голос Любовь. – А то ты не знаешь, не прикидывайся! «Что вы, что вы! Наш ведущий хирург, Алексей Фёдорович, взяток не берёт совсем, он такой честный! Он очень порядочный человек!»
Люба пропищала последнюю фразу, явно копируя голос старшей медсестры Наташи. Как врач и жена Алексея, она бывала в больнице и знала его коллег.
— Я поступаю так, как считаю нужным.
Любаша невозмутимо кивнула.
— Вот и я поступаю так, как считаю нужным для себя!
— Подожди-ка, не передёргивай! Это разные вещи! – Алексей тоже повысил голос.
Любашин взгляд её стал ожесточенным.
— Ошибаешься, дорогой. – Люба даже поморщилась на слове «порядочность». – Во втором случае речь тоже идёт о нашей семье. Потому что, не будь ты таким принципиальным, мы бы сейчас жили совсем по-другому! Не считая копейки от зарплаты до зарплаты!
— Люба, это ты считаешь копейки? Может быть, ещё и голодаешь? Хотя голодаешь… У тебя же бесконечные диеты. Это Наташа, к примеру, которую ты тут процитировала, копейки считает. Но только не ты. Чего тебе не хватает?
Люба даже задохнулась от возмущения.
Алексей прикрыл глаза, стараясь успокоиться.
Наконец он с трудом заговорил вновь:
— Хорошо, если ты так оцениваешь нашу с тобой жизнь, то нам нужно разойтись. Взяток я брать не стану. Вопрос закрыт. Достаточно того, что беру все эти подношения в виде алкоголя и прочего. И это, кстати, позволяет тебе вести жизнь вполне нормальную, по сравнению с другими. Если тебя что-то не устраивает – можешь завтра же подать заявление на развод, я не буду возражать. Ужинать не стану, спасибо, аппетит пропал. Спать лягу на диване. Спокойной ночи.
Он уселся на диван, демонстративно взял в руки журнал. Побелевшее от волнения лицо выдавало бурю эмоций, что бушевала сейчас в душе, но внешне Алексей был спокоен.
Многолетняя операционная практика приучила: «Все эмоции – потом. Сначала – жизнь пациента». Так всегда говорил его учитель, обучая молодого ординатора азам хирургической практики.
Люба хмыкнула, высоко подняла голову и вышла из комнаты, хлопнув дверью.
Какое-то время из кухни раздавались звуки гремящей посуды, открывающаяся то и дело дверца холодильника, шум льющейся воды. Потом шаги в коридоре доложили, что Люба ушла в спальню, в доме всё стихло.
Разбудил его запах свежезаваренного кофе.
Рядом на стуле сидела Люба.
— Люба, ты не просто не сказала. Ты меня откровенно обманывала.
Он потёр лицо, чувствуя, что совсем не выспался.
— Лёша, я просто не знала, как ты к этому отнесёшься. Не хочу я детей. Ни сейчас не хочу, ни потом.
Алексей с мрачным видом взял у жены вилку.
— Люба, я тебя люблю. Но я не представляю себе семьи без ребёнка. Я тоже был не прав, нужно было всё выяснить до свадьбы, а не доводить дело до той ситуации, что
у нас сейчас. Однако, давай честно… Нам, наверное, лучше будет расстаться.
— Почему? Лёша, но ведь нам хорошо вместе?
Алексей повертел вилку с нанизанным на неё кусочком яичницы. Есть не хотелось, но и обижать жену тоже.
— Спасибо, очень вкусно. Потому что я уже сказал тебе, Люба, я не представляю себе семьи без детей. Если бы у тебя были причины медицинского характера, чтобы не рожать, я бы понял и смирился. Но вот так… Я так не хочу. Поэтому каждый из нас имеет право на такую жизнь, какую он для себя выбирает. Я даю тебе полную свободу, можешь подавать на развод.
— Подожди, ты готов, вот прямо так просто, отказаться от меня?
— Люба, но ты ведь можешь от меня отказаться? Ты говоришь о любви, а сама за моей спиной обманываешь меня в таком деле, в котором обманывать просто нельзя.
Люба пересела со стула на диван, села рядом с ним. Вид у неё был слегка растерянный.
— Лёша, давай не будем горячиться, хорошо? Я не хочу развода, мне хорошо с тобой. Если ты так хочешь ребёнка, ну ладно… Рожу я тебе ребёнка. Только давай договоримся сразу – забота о нём будет лежать на тебе. С таким раскладом ты согласен?
Люба спрятала глаза, уверенная, что муж откажется или будет спорить. Однако Алексей просто спокойно кивнул, доедая яичницу.
— Ты серьёзно сейчас? – Люба недоверчиво посмотрела на него. – Ты что, действительно готов стирать пелёнки и не спать ночами? Ты хоть знаешь, сколько стоит сейчас детское питание?! Да ты просто не представляешь, что это такое!
— Люба, мне с тобой к нотариусу сходить, чтобы моё обещание на бумаге зафиксировали? Или всё-таки моего слова тебе будет достаточно? Большое спасибо за завтрак.
— Слова достаточно. За три года у меня была возможность в этом убедиться. – Люба встала, взяла поднос с посудой, намереваясь унести его. – Но имей в виду, ты сказал это сам, я тебя за язык не тянула. Я тебя предупреждала!
После этого разговора прошёл ещё год, в течение которого время от времени происходили ссоры. Алексей, посетив врача, настаивал, чтобы Люба снова прошла медицинское обследование, поскольку беременность так и не наступала, а она всячески увиливала от процедуры.
Теперь дело дошло до реального развода.
Они поскандалили не на шутку почти перед самым отъездом. В пылу ссоры наговорили друг другу много неприятных вещей…
Но, в конце концов, Люба снова извинилась, снова уверила его, что всё будет хорошо, сказала, что пойдёт в поликлинику сразу же, как только они вернутся от родителей.
Алексей снова поверил. Правда, уточнил, что к врачу на этот раз они пойдут вместе…
Дверь в кухню скрипнула.
— Сын, ты чего не спишь? Уже поздно? – Лидия Николаевна подошла к нему, погладила по голове, как в детстве.
— Да так, мама… Думу думаю. – Алексей улыбнулся матери.
Алексей помолчал. Они всегда были близки с матерью больше, чем с отцом. Тот вечно был занят, всегда в работе, хотя сына любил.
— Как-то неудобно сегодня за столом получилось. На Любу сорвался. Ляпнул не пойми что… Перед вами стыдно теперь, перед Валерией тоже.
— Нет, конечно. Но сказал совсем не то, что собирался сказать. Правильно говорят: «Слово не воробей, вылетит – не поймаешь».
Лидией Николаевна села на стул рядом с сыном.
— Лёша, а как вообще дела у вас с Любой-то? Мне показалось, что вы сердиты друг на друга. Или чего-то не договариваете. Не хочешь, не говори, это ваше личное дело. Но я почувствовала, что между вами словно черная кошка пробежала.
Алексей вздохнул, скрестил руки на груди.
— Верно, мама, верно… Ходит между нами чёрная кошка. Права ты была когда-то, поторопился я со свадьбой. Разные у нас с Любой взгляды на счастливую семейную жизнь.
Мать проницательно взглянула на него, но промолчала.
— Что думаешь делать, сын?
— Попробую всё исправить. А не получится, значит на роду мне такое написано. Любаша хорошая женщина, она заслуживает счастья, но, видимо, не со мной.
Лидия Николаевна поднялась:
— В семейных делах я тебе не советчик. Тебе решать. Не мальчик. Пошли спать, сынок. Утро вечера мудренее. Завтра что думаете делать?
— На кафедру? – Лидия Николаевна удивлённо и одновременно радостно посмотрела на сына. – Это то, о чём я думаю?
— Да, мама. Хочу перебраться к вам поближе, вы у меня одни, время тяжелое, а врачи везде нужны.
— Подожди, сын, а с женой ты обсудил этот вопрос? Как же она?
— Мама, я не хотел, чтобы ты думала, что я готовлю «пути к отступлению». Но, не буду скрывать, что это так. Я устал от ожиданий, устал от неопределенности. Да и от обмана устал. В конце концов, я всего лишь узнаю, готовы ли меня взять на должность хирурга, если надумаю. За спрос денег не берут.
— Да, Лёша, я поняла. Но мой тебе совет, скажи о своих планах Любаше.
— Знает она, мама, о моих планах. Давно знает. Если человек хочет свободы, разве я вправе его этой свободы лишать?
Он убрал бутылку со стола, сунул тарелку в холодильник.
— Пойдём, мама. Всё будет хорошо.
Алексей улыбнулся Лидии Николаевне, они вышли, мужчина тихонько открыл дверь в свою комнату…