напои меня малиной крепким
Напои меня малиной крепким
НОЧНОЙ ЛИВЕНЬ
(На даче)
Напои меня малиной,
Крепким ромом, цветом липы…
И пускай в трубе каминной
Раздаются вопли, всхлипы…
Пусть, как в лучших сочиненьях,
С плачем, с хохотом, с раскатом
Завывает все, что надо,
Что положено по штатам!
Пусть скрипят и гнутся сосны,
Вязы, тополи и буки.
И пускай из клавикордов
Чьи-то медленные руки
Извлекают старых вальсов
Мелодические вздохи,
Обреченные забвенью,
Несозвучные эпохе.
Напои меня кипучей
Лавой пунша или грога
И достань, откуда хочешь,
Поразительного дога,
И чтоб он сверкал глазами,
Точно парой аметистов,
И чтоб он сопел, мерзавец,
Как у лучших беллетристов…
А сама в старинной шали
С бахромою и с кистями,
Перелистывая книгу
С пожелтевшими листами,
Выбирай мне из «Айвенго»
Только лучшие страницы
И читай их очень тихо,
Опустивши вниз ресницы…
Потому что человеку
Надо, в сущности ведь, мало…
Чтоб у ног его собака
Выразительно дремала,
Чтоб его поили грогом
До семнадцатого пота
И играли на роялях,
И читали Вальтер-Скотта,
И под шум ночного ливня
Чтоб ему приснилось снова
Из какой-то прежней жизни
Хоть одно живое слово.
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Проза.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Проза.ру – порядка 100 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более полумиллиона страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
А. Штейгер, Дон Аминадо, В. Гофман, А. Эйснер
Стихотворения, романсы и песни
______________________________
_Дон Аминадо_
Ночной ливень
Города и годы
Люблю декабрь.
Послесловие
_В. Гофман_
Ялта
Безнадёжность
У меня для тебя
В сущности, так немного
Мы просим себе у Бога:
Любовь и заброшенный дом,
Луну над старым прудом
И розовый куст у порога.
Чтоб розы цвели, цвели,
Чтоб пели в ночи соловьи,
Чтоб темные очи твои
Не подымались с земли.
Немного? Но просишь года,
А в Сене бежит вода
Зеленая, как всегда.
И слышится с неба ответ
Не ясный. Ни да, ни нет.
Всегда платить за всё. За всё платить сполна.
И в этот раз я заплачу, конечно,
За то, что шелестит для нас сейчас волна,
И берег далеко, и Путь сияет Млечный.
Душа в который раз как будто на весах.
Удастся или нет сравнять ей чашу с чашей?
Опомнись и пойми! Ведь о таких часах
Мечтали в детстве мы и в молодости нашей.
Чтоб так плечом к плечу, о борт облокотясь,
Неведомо зачем плыть в море ночью южной,
И чтоб на корабле все спали, кроме нас,
И мы могли молчать, и было лгать не нужно.
Облокотясь о борт, всю ночь, плечом к плечу,
Под блеск огромных звёзд и слабый шелест моря.
А долг я заплачу. Я ведь всегда плачу.
Не споря ни о чём. Любой ценой. Не споря.
Конечно, счастье только в малом.
«Нам нужен мир». Не нужен. Ложь.
Когда движением усталым
Ты руки на плечи кладешь.
И на лице твоем ни тени
Того, что предвещает страсть,
Но смесь заботы, грусти, лени.
Зарыть лицо в твои колени,
К твоим ногам навек припасть.
Здесь главное, конечно, не постель.
Порука: никогда твое не снится тело.
И, значит, не оно единственная цель.
Об этом говорить нельзя, но наболело.
Я стал давно грустнее и скромней.
С меня довольно знать, что ты живешь на свете.
А нежность и все то, что в ней и что над ней,
Привыкла ничего не ждать за годы эти.
«Попрыгунья стрекоза
Лето красное все пела».
3. 0Опускаются глаза.
Тихо катится слеза
По щеке по загорелой.
Осень стала у ворот,
Листья мертвые в подоле.
Кое-кто ей подает 3.
(Никогда он не поймет
Этой нежности и боли 3. 0)
Видно 3, 0 песенка допета
Вся до самого конца.
Не вернется больше лето 3.
Неумыта-неодета
Осень стала у крыльца.
Я уже не плачу о былом.
Видно, так угодно было Богу,
Чтобы с каждым часом, каждым днем
Мы себя теряли понемногу.
Воспоминанием невмочь
Душа сегодня истомилась.
По небосклону покатилась
Звезда пылающая в ночь,
И из земного шалаша,
Как друг испуганный к невесте,
К ней сорвалась моя душа
Лететь в неведомое вместе.
Бывает чудо, но бывает раз.
И тот из нас, кому оно дается,
Потом ночами не смыкает глаз,
Не говорит и больше не смеется.
Не получая писем, сколько раз
Мы сочиняли (в самоутешенье. )
Наивно-драматический рассказ
Про револьвер, болезнь или крушенье.
На мой приезд (бессмысленный приезд),
На то, что жить, как люди, не умею.
— Что за охота к перемене мест?
Как-то сразу согнешься весь.
Я выхожу из дома не спеша.
Мне некуда и не с чем торопиться.
Когда-то у меня была душа,
Но мы успели с ней наговориться.
Снова осень, и сердце щемит-
Здесь сильнее дыхание грусти.
Эти дни хорошо проводить
Где-нибудь далеко в захолустье.
Очертания острые крыш.
В небе ратуши темные башни.
Легкий сумрак. Стоишь и стоишь,
Заглядевшись на камни и пашни.
Вдаль уходят пустые поля,
Темнота опускаеся ниже.
Как ни странно, но все же земля
С каждым годом нам будто бы ближе.
Как весело, ярко пылает камин,
А чайник поет и клокочет,
Клокочет, как будто он в доме один
И делает все, что захочет.
Я знаю: и это, и это пройдет,
Развеется в мире безбрежном
И чайник кипящий, и медленный кот,
И женщина с профилем нежным.
Но все же, покуда мы в мире пройдем,
Свой плащ беззаботно накинув,
Пускай у нас будет наш маленький дом
И доброе пламя каминов.
Пусть глупую песенку чайник поет
И паром клубится: встречай-ка!
И встретит нас Томми, пленительный кот,
И наша и Томми хозяйка.
Дон Аминадо
НОЧНОЙ ЛИВЕНЬ
(На даче)
Напои меня малиной,
Крепким ромом, цветом липы.
И пускай в трубе каминной
Раздаются вопли, всхлипы.
Пусть, как в лучших сочиненьях,
С плачем, с хохотом, с раскатом
Завывает все, что надо,
Что положено по штатам!
Пусть скрипят и гнутся сосны,
Вязы, тополи и буки.
И пускай из клавикордов
Чьи-то медленные руки
Извлекают старых вальсов
Мелодические вздохи,
Обреченные забвенью,
Несозвучные эпохе.
Напои меня кипучей
Лавой пунша или грога
И достань, откуда хочешь,
Поразительного дога,
И чтоб он сверкал глазами,
Точно парой аметистов,
И чтоб он сопел, мерзавец,
Как у лучших беллетристов.
А сама в старинной шали
С бахромою и с кистями,
Перелистывая книгу
С пожелтевшими листами,
Выбирай мне из
Только лучшие страницы
И читай их очень тихо,
Опустивши вниз ресницы.
Потому что человеку
Надо, в сущности ведь, мало:
Чтоб у ног его собака
Выразительно дремала,
Чтоб его поили грогом
До семнадцатого пота
И играли на роялях,
И читали Вальтер-Скотта,
И под шум ночного ливня
Чтоб ему приснилось снова
Из какой-то прежней жизни
Хоть одно живое слово.
Возвращается ветер на круги своя.
Не шумят возмущенные воды.
Повторяется все, дорогая моя,
Повинуясь законам природы.
Все есть отблеск и свет. Все есть отзвук и звук.
И, внимая речам якобинца,
Я предчувствую, как его собственный внук
Возжелает наследного принца.
Ибо все на земле, дорогая моя,
Происходит, как сказано в песне:
Возвращается ветер на круги своя,
Возвращается, дьявол! хоть тресни.
Дон Аминадо
Города и годы
Старый Лондон пахнет ромом,
Жестью, дымом и туманом.
Но и этот запах может
Стать единственно желанным.
Ослепительный Неаполь,
Весь пронизанный закатом,
Пахнет мулями* и слизью,
Тухлой рыбой и канатом.
Город Гамбург пахнет снедью,
Лесом, бочками, и жиром,
И гнетущим, вездесущим,
Знаменитым добрым сыром.
А Севилья пахнет кожей,
Кипарисом, и вербеной,
И прекрасной чайной розой,
Несравнимой, несравненной.
Вечных запахов Парижа
Только два. Они все те же:
Запах жареных каштанов
И фиалок запах свежий.
Есть что вспомнить в поздний вечер,
Когда мало жить осталось,
То, чем в жизни этой бренной
Сердце жадно надышалось.
Но один есть в мире запах,
И одна есть в мире нега:
Это русский зимний полдень,
Это русский запах снега.
Лишь его не может вспомнить
Сердце, помнящее много.
И уже толпятся тени
У последнего порога.
Дон Аминадо
ЛЮБЛЮ ДЕКАБРЬ.
Люблю декабрь за призраки былого,
За все, что было в жизни дорогого
И милого, бессмысленного вновь.
За этот снег, что падал и кружился,
За вещий сон, который сладко снился,
Как снится нам последняя любовь.
Не все ль равно? Под всеми небесами
Какой-то мир мы выдумали сами
И жили в нем, в видениях, в мечтах,
Играя чувствами, которых не бывает,
Взыскуя нежности, которой мир не знает,
Стремясь к бессмертию и падая во прах.
Придет декабрь. Озябшие, чужие,
Поймем ли мы, почувствуем впервые,
Что нас к себе никто не позовет?
Что будет елка, ангел со звездою
И Дед Мороз с седою бородою,
Волшебный принц и коврик-самолет.
И только нас на празднике не будет.
Холодный ветр безрадостно остудит
Усталую и медленную кровь,
И будет снег над городом кружиться,
И, может быть, нам. наша жизнь приснится,
Как снится нам последняя любовь.
Если вспомнить хорошо
Сказку юности туманной,
То у каждого ведь был
Свой солдатик оловянный.
Тот, который на заказ
Был раскрашенным на славу,
Тот, который как-то раз
Из окна упал в канаву.
Этот милый переплёт
С пожелтевшими краями,
Из которого весь мир
Открывался перед нами,
Этот дивный сладкий бред
И порыв, ещё неясный,
И солдатик без ноги,
Оловянный, но прекрасный!
Пусть. Поделим этот мир,
Нашим чувствам сообразно.
Слава Богу, что любить
Так умеют люди разно.
Я люблю, и не горжусь,
Кур, намокших под забором,
Потому что я мирюсь
С их куриным кругозором.
Я люблю, когда земля
Пахнет влагой дождевою.
Дождь стучит в моё окно,
Круг от лампы надо мною.
Сядешь. Вспомнишь обо всём.
Дни побед. И дни падений.
Нет! Люблю осенний дождь
Уж за то, что он осенний.
Дон Аминадо
Послесловие
Жил. Были. Ели. Пили.
Воду в ступе толокли.
Вкруг да около ходили,
Мимо главного прошли.
О, неужели были времена,
когда по этой набережной, летом
плыла с собачкой маленькой она
под зонтиком от солнечного света.
И можно было, опершись на трость,
следить за ней, прищурившись от солнца,
и можно было дать собаке кость
и завести случайное знакомство.
Потом от скуки завязать роман
сентиментальный и слегка безвкусный,
разъехаться по семьям и домам;
и вдруг понять смысл этой жизни грустной.
Виктор Гофман
Безнадёжность
Снег серебристый, душистый, пушистый.
Санок искрящийся бег.
Серое небо пустынно и мглисто.
Падает медленный снег.
Весь изнемогший, как люди продрогший,
Месяц томится вверху.
Снег, на губах от дыханья намокший,
Тает в пушистом меху.
Встретился кто-то. Прошёл озабочен.
Встретился кто-то в снегу.
Ветер и холодно. Холодно. Очень.
Месяц в туманном кругу.
Ряд фонарей, убегающий ровно.
Всепроницающий мрак.
Губы отверженных женщин бескровны,
И неуверен их шаг.
Снег и ненастье. И безучастье.
В грудь безнадёжность впилась.
Хочется счастья. Как же без счастья?
Надо ведь счастья хоть раз.
Мы когда-то встречались с тобой,
Поджидали друг друга тревожно.
И казалось нам: можно.
Был эфир голубой.
Но, шипя, подступила зима,
Поседела земля, как старуха.
И морозилась тьма,
И мы кланялись сухо.
Твое кольцо есть символ вечности.
Ужель на вечность наш союз?
При нашей радостной беспечности
Я верить этому боюсь.
Мы оба слишком беззаботные.
Прильнув к ликующей мечте,
Мы слишком любим мимолетное
В его манящей красоте.
Какое дело нам до вечности,
До черных ужасов пути,
Когда в ликующей беспечности
Мы можем к счастью подойти.
Я хочу, чтоб прошедшее было забыто.
За собой я огни потушу.
И о том, что погибло, о том, что изжито,
Я тебя никогда не спрошу.
Наше счастье больное. В нем грустная сладость.
Наше счастие надо беречь.
Для чего же тревожить непрочную радость
Так давно ожидаемых встреч.
Мне так больно от жизни. Но как в светлое счастье
Ты в себя мне поверить позволь.
На груди твоей нежной претворить в сладострастье
Эту тихую, тихую боль.
Пусть не будет огня. Пусть не будет так шумно.
Дай к груди головою прилечь.
Наше счастье больное. Наше счастье безумно.
Наше счастье надо беречь.
Виктор Гофман
У меня для тебя
Надвигается осень. Желтеют кусты.
И опять разрывается сердце на части.
Человек начинается с горя. А ты
Простодушно хранишь мотыльковое счастье.
Человек начинается с горя. Смотри:
Задыхаются в нем парниковые розы.
А с далеких путей в ожиданье зари
О разлуке ревут по ночам паровозы.
Человек начинается. Нет. Подожди.
Никакие слова ничему не помогут.
За окном тяжело зашумели дожди.
Ты, как птица к полету, готова в дорогу.
Человек начинается. Кратко. С плеча.
До свиданья. Довольно. Огромная точка.
Небо, ветер и море. И чайки кричат.
И с кормы кто-то жалобно машет платочком.
Зазвенит и рассыплется мир голубой,
Белоснежное горло как голубь застонет,
И полярная ночь проплывет над тобой,
И подушка в слезах как Титаник потонет.
Но, уже погружаясь в арктический лед,
Навсегда холодеют горячие руки.
И дубовый отчаливает пароход
И, качаясь, уходит на полюс разлуки.
Вьется мокрый платочек, и пенится след,
Как тогда. Но я вижу, ты всё позабыла.
Через тысячи верст и на тысячи лет
Безнадежно и жалко бряцает кадило.
Вот и всё. Только темные слухи про рай.
Равнодушно шумит Средиземное море.
Потемнело. Ну что ж. Уплывай. Умирай.
Человек начинается с горя.
Корабли уплывают в чужие края.
Тарахтят поезда. Разлетаются птицы.
Возвращается ветер на круги своя,
Выставляется весь реквизит репетиций.
Вынимается всякий заржавленный хлам,
Всё, что, тлея, лежит в театральном утиле.
Разрывается с треском душа пополам,
Соблюдая проформы канонов и стилей.
Повторяется музыка старых стихов.
Повторяется книга и слёзы над нею.
В загорелых руках молодых пастухов,
Повторяясь, кричит от любви Дульсинея.
Повторяется скука законченных фраз.
Повторяется мука троянского плена.
И, забыв Илиаду, в стотысячный раз
Под гитару поёт и смеётся Елена.
Ты поймёшь, ты увидишь, ты вскрикнешь тогда.
Ты оплачешь наивную грубость разлуки.
Через годы, пространства и города
Ты невольно протянешь покорные руки.
Повторяется всё, даже прелесть твоя,
Повторяется всё без изъятья на свете.
Возвращается ветер на круги своя.
Алексей Эйснер
ПРОЩАНИЕ
Прощайте, прощайте. Беснуется пес на цепи
И фыркают кони. Ворота распахнуты. Трогай.
Цыганскую песню поет колокольчик в степи.
Как в старом романсе, пылит столбовая дорога.
Прощайте, прощайте. Последний сверлящий свисток.
На грязном перроне отчаянно машут платками.
И поезд, качаясь, уходит на Дальний Восток,
Печально стуча по мостам на Оке и на Каме.
Прощайте. Исчезли уже берега за кормой.
Над реями трепетно реют красивые флаги.
Прощайте. Никто никогда не вернется домой
Из чайных Шанхая, из шумных притонов Малаги.
Гремя, как поднос, опрокинулся аэродром,
И Бахом рыдает орган ураганного ветра.
Прощайте. Вопрос о прощанье поставлен ребром:
Разлука на скорости до пятисот километров.
Прощай, дорогая. Бессмысленно смейся. Живи,
Покорно врастая в лубки неуклюжего быта.
Немного горюй о потерянной этой любви,
Как в детстве своем горевала над куклой разбитой.
Прощай же. Без ветра, без моря, без рельс, без дорог
И даже без слез. Но в стихах этих горьких и строгих
Я громкую гордость бросаю тебе на порог:
Всегда спотыкайся теперь на пороге!
Белогвардейская лирика
100-летию поражения Белого движения в России посвящается
“Вы втоптали наши знамена в грязь.
Теперь поднимите их и преклонитесь перед ними.
Если в вас есть совесть!”
Антон Иванович Деникин — русский военачальник,
герой Русско-японской и Первой мировой войн,
один из главных руководителей Белого движения
в годы Гражданской войны (1918—1920).
2. Юрий Борисов
Напишу через час после схватки,
А сейчас не могу, не проси.
Эскадроны бегут без оглядки,
Мертвецов унося на рыси.
Нас уже не хватает в шеренгах по восемь,
Офицерам наскучил солдатский жаргон.
И кресты вышивает последняя осень
По истёртому золоту наших погон.
Напишу через час после смерти,
А сейчас не могу, не зови.
Похоронный сургуч на конверте
Замесили на нашей крови.
Мы у господа Бога пощады не просим,
Только ветер в лицо да пули вдогон…
И кресты вышивает проклятая осень
По истёртому золоту наших погон.
3. Владимир Набоков
Ваше благородие, госпожа разлука,
Мы с тобой родня давно, вот какая штука.
Письмецо в конверте, погоди, не рви!
Не везет мне в смерти, повезет в любви.
Письмецо в конверте, погоди, не рви!
Не везет мне в смерти, повезет в любви.
Ваше благородие, госпожа чужбина,
Жарко обнимала ты, да только не любила.
В ласковые сети постой, не лови,
Не везет мне в смерти, повезет в любви.
В ласковые сети постой, не лови,
Не везет мне в смерти, повезет в любви.
Ваше благородие, госпожа удача,
Для кого ты добрая, а кому иначе.
Девять граммов в сердце. Постой, не зови!
Не везет мне в смерти, повезет в любви.
Девять граммов в сердце. Постой, не зови!
Не везет мне в смерти, повезет в любви.
5. Николай Туроверов
Мы шли в сухой и пыльной мгле
По раскаленной крымской глине,
Бахчисарай, как хан в седле,
Дремал в глубокой котловине.
И в этот день в Чуфут-Кале,
Сорвав бессмертники сухие,
Я выцарапал на скале:
Двадцатый год – прощай, Россия.
6. Николай Туроверов
Сколько раз одной могилы
Ожидали мы в бою.
Конь все плыл, теряя силы,
Веря в преданность мою.
Конь мой плыл, изнемогая,
За высокою кормой,
Все не веря, все не зная,
Что прощается со мной.
7. Николай Туроверов
Можно жить еще на свете
Если видишь небеса,
Если слышишь на рассвете
Птиц веселых голоса.
Если все дороги правы,
И зовет тебя земля
Под тенистые дубравы,
На просторные поля.
Можешь ждать в тревоге тайной,
Что к тебе вернется вновь
Гость желанный, гость случайный –
Беззаботная любовь;
Если снова за стаканом
Ты в кругу своих друзей
Веришь весело и пьяно
Прошлой юности своей.
Можно смерти не бояться
Под губительным огнем,
Если можешь управляться
С необъезженным конем.
Если Бог с тобою вместе
Был и будет впереди,
Если цел нательный крестик
На простреленной груди.
8. Владимир Смоленский
Над Черным морем, над белым Крымом
летела слава России дымом.
И над лиловыми полями клевера
летели горе и гибель с севера.
Летели красные пули градом…
Убили друга со мною рядом.
И Ангел плакал над мертвым ангелом.
Мы уходили за море с Врангелем.
Над Черным морем, над белым Крымом
летела слава России дымом.
И пароходной скорбной сиреной
прощались с Родиною мы смиренно…
9. Арсений Несмелов
Россия отошла, как пароход…
От берега, от пристани отходит.
Печаль, как расстояние, растет,
уж лиц не различить на пароходе.
Лишь взмах платка и лишь ответный взмах,
басовое взывание сирены,
И вот корма, и за кормой – тесьма
клубящейся, все уносящей пены.
Сегодня мили и десятки миль,
а завтра сотни, тысячи – завеса…
А я печаль свою переломил,
как лезвие. У самого эфеса…
Россия отошла, как пароход…
10. Арсений Несмелов
Воет одинокая волчиха
На мерцанье нашего костра.
Серая, не сетуй, замолчи-ка,
Мы пробудем только до утра,
Мы бежим, отбитые от стаи,
Горечь пьем из полного ковша,
И душа у нас совсем чужая,
Злая, беспощадная душа.
Ненавидеть нам не разучиться,
Не остыть от злобы огневой.
Воет одинокая волчица,
Слушает волчицу часовой.
Тошно сердцу от звериных жалоб,
Неизбывен горечи родник.
Не волчиха, родина, пожалуй,
Плачет о детенышах своих.
Законы тьмы неутомимы.
Непререкаем хор судеб.
Все та же гарь, все те же дымы,
все тот же выплаканный хлеб.
Мне недруг стал единоверцем:
мы все, кто мог, и кто не мог,
Маячим выветренным сердцем
на перекрестках всех дорог.
Рука протянутая молит
о капле солнца, но сосуд
Небесной милостыни пролит.
И близок нелукавый суд.
Рука дающего скудеет:
полмира по миру пошло.
И снова гарь, и вновь тускнеет
когда-то светлое чело.
Сегодня лед дорожный ломок,
назавтра злая встанет пыль,
Но также жгуч ремень котомок
и тяжек нищенский костыль.
А были буйные услады
и гордой молодости лет.
Подайте жизни, Христа ради,
рыдающему у ворот!
Напои меня малиной, крепким чаем, цветом липы,
И пускай в трубе каминной раздаются стоны, всхлипы.
Пусть, как в лучший сочиненьях, с плачем, хохотом, раскатом
Завывает все, что надо, что положено по штату.
Пусть скрипят и гнутся ели, вязы, тополи и буки,
И пускай из клавикордов чьи-то медленные руки
Извлекают старых вальсов мелодические вздохи
Неподвластные забвенью, несозвучные эпохе.
Напои меня кипучей лавой пунша или грога,
И достань откуда хочешь поразительного дога,
Чтобы он сверкал глазами, словно парой аметистов,
И чтоб он сопел, бродяга, как у лучших беллетристов!
А сама в старинной шали с бахромою и кистями,
Перелистывая книгу с пожелтевшими листами,
Выбирай мне из Айвенго только лучшие страницы
И читай иx тихо-тихо, опустивши вниз ресницы.
Потому что человеку надо, в сущности, ведь мало,
Чтоб у ног его собака выразительно лежала,
Чтоб его поили грогом до семнадцатого пота,
И играли на роялях, и читали Вальтер Скотта.
И под шум ночного ливня чтоб ему приснилось снова
Из какой-то прежней жизни хоть одно живое слово.
Напои меня кипучей лавой пунша или грога,
И достань откуда хочешь поразительного дога,
Чтобы он сверкал глазами, словно парой аметистов,
И чтоб он сопел, бродяга, как у лучших беллетристов!
Напои меня кипучей лавой пунша или грога.
13. Владимир Смоленский
Нас было мало, слишком мало.
От вражьих толп темнела даль.
Но твердым блеском засверкала
Из ножен вынутая сталь.
И ждали все, внимая знаку…
И подан был сакральный знак…
Полк шел в последнюю атаку,
Венчая путь своих атак…
17. Роберт Рождественский
18. Александр Дольский
Все идем и идем, и сжигаем мосты…
Правда где, а где ложь? Слава где, а где стыд?
А Россия лежит в пыльных шрамах дорог,
а Россия дрожит от копыт и сапог.
Господа офицеры, мне не грустно, о нет.
Господа офицеры, я прошу вас учесть,
суд людской или Божий через тысячу лет,
господа офицеры, не спасет вашу честь.
Кто мне враг, кто мне брат, разберусь как-нибудь.
Я российский солдат, прям и верен мой путь.
Даже мать и отца, даже дом свой забыть,
но в груди до свинца всю Россию хранить.
Я врагов своих кровь проливаю моля,
ниспошли нам любовь, о, Россия моя.
А Россия лежит в пыльных шрамах дорог,
а Россия дрожит от копыт и сапог.
Господа офицеры, голубые князья,
я, конечно, не первый и последний не я.
Господа офицеры, я прошу вас учесть,
кто сберег свои нервы, тот не спас свою честь.
Господа офицеры, мне не грустно, о нет.
Господа офицеры, я прошу вас учесть,
суд людской или Божий через тысячу лет,
господа офицеры, не спасет вашу честь…