меня в детдоме бьют расскажи родителям

«Теперь не могу обнять маму»: люди, которых били в детстве, рассказали, почему они до сих пор не простили родителей

Бить детей нельзя. Ни шлепком, ни подзатыльником, ни ремнем или кулаками — они этого не забудут и всю жизнь будут хранить на взрослых обиду. Очередное тому подтверждение — дискуссия в «Твиттере», в которой десятки россиян рассказали о «воспитательных мерах» своих родителей и о том, как всё это навсегда испортило их отношения.

Вот что говорят те, кто помнит, как их обижали в детстве, и не находит этому никакого оправдания (стилистику мы не меняли, кое-где поставили недостающие запятые):

Меня била мама, и вещами, когда я не убиралась в комнате, и пяльцем в голову кидала из-за того, что у меня не получалась вышивать крестиком. И много чего, что я уже не особо помню. Ее тоже били ее родители ремнем, да и сама она была подполковник, очень вспыльчивая.

В детстве лет до десяти меня били родители, в особенности отец. Сейчас они подобрели, но я не могу их спокойно обнять, сказать, что люблю, и даже боюсь папиных прикосновений. Запомнился случай, когда я не понимала математику и папа, пытаясь объяснить ее, сорвался на меня. В итоге я убегала от папы по квартире и зажалась в маминой комнате на кровати. Когда он полез за мной и уже замахнулся на меня рукой, я вся в слезах тогда просто не могла дышать, благо мама подоспела до того, как он меня ударил.

О да, спасибо вам большое за шрамы от ремня. Спасибо за то, что чувство вины теперь всегда со мной. Спасибо за закомплексованность. Спасибо за то, что вы, уважая мое личное пространство, читаете мои переписки.

Мои родители развелись в моем детстве. Жила то с папой, то с мамой. Мать *** за любой неугодный ей поступок. И *** очень жестоко, пинала ногами, бляшкой от ремня попадала на лицо до крови и т.п. Папа вообще не бил. Всё детство умоляла папу меня забрать у мамы навсегда.

С самого начала всё было словесно, но один раз, я помню ярко, мама избила меня дневником по лицу за двойку. Отец держал ремень, когда я не могла решить задачу. В 18 лет я кричала на них, чтобы они оставили меня в покое — они смеялись и снимали мои слезы и гнев на камеру. Сейчас мне 21, живу отдельно, с ними не общаюсь, а они негодуют: как так-то? На мои замечания, что в любом диалоге меня унижали, не слушали и обсерали мое мнение, они говорят: «Да ты шуток не понимаешь и ты обижаешься ни на что!»

Мать орала по любому поводу, закатывала истерики, манипулировать пыталась. Била редко, но когда уж реально в ярость впадала. Один раз прилетело кочергой. Я не терпела, а убегала и пыталась отбиваться. Потом уже когда «внезапно» стала выше нее, она мне ничего не могла сделать. Я на автомате ставила «блок», и максимум она била по сгибу руки. Ей же больнее. От этого еще больше психовала и орала, но бить меня было уже бесполезно. Хотя она и пыталась начать выдавать мне почаще «воспитательные меры», когда я выросла.

Дед бил меня, мою маму. Общаюсь сквозь зубы, заставляю себя буквально. Он стал старый и немощный, одинокий. Но я всё помню. Не могу забыть, как он мне нос разбил. Как закрывала голову мамы руками от него. Как он пытался ударить меня головой о стену, называя ***. Все помню.

В детстве, когда меня *** мать всеми подручными материалами (однажды это зеркальный фотоаппарат), говорила, что заслужил. Заслуги были разные — то плохие отметки, то поздно пришел домой, то испачкал одежду на улице.

Сначала отец ***, когда они с матерью развелись, я пошла в спорт, там тренера *** продолжили. Никогда не испытывала особых чувств по этому поводу, кроме смирения и принятия. Никто никогда не давал мне понять, что если меня бьют, проблема не во мне. Не рассказывал, что это не норма.

Меня мама хватала за волосы, любила толкать и бить в спину, если я пыталась уйти от конфликта. Выходила из себя по любому поводу и без повода совершенно непредсказуемо. Но больше всего пользовалась вербальной агрессией, обвинения, угрозы, насмешки, ор были нормой общения.

Меня мама била всем, что под руку попадет. Особенно понравились гладильная доска и суп-пюре из шампиньонов, вылитый на голову за то, что не поела. Я потом вся склеилась, потому что это клейстер. Дала слово никогда не бить сына. Сдержала. Он мой лучший друг.

И меня били, я не могу нормально маму обнять.

Мужа били. Лет до 10. Потом пошел на боевое самбо и в 12 в первый раз папашу отмудохал. В итоге ПТСР [посттравматическое стрессовое расстройство], неумение сдерживать эмоции, привычка всё решать кулаками и, как следствие, условка. Больше 10 лет назад свалил от родителей и только в этом году стойкое улучшение психики. Страшно.

Абсолютно нормальная, среднестатистическая полная семья. Отец бил ремнем за то, что я, второклашка, не могла решить задачу, где едет грузовик из точки А в точку В, за то, что задержалась в гостях у одноклассницы. Позже за то, что впервые ушла на без спроса на дискотеку с подругами. В этот раз прошелся очень сильно, несколько дней всё болело. Впервые я, тихая домашняя девочка, решилась тогда уйти из дома, помешал опять же страх. Мать никогда не вмешивалась.

Сравниваете твердое с квадратным. Умышленно подгоняете под свою теорию или правда не понимаете разницы. Меня отшлепали всего дважды за все детство. Это — избили? Ну, наверное, мне виднее, что нет. При этом мои родители самые лучшие и добрые. Я представляю, как тяжело им это далось.

Единственный раз батя выпорол так нормально, потому что я просто ***. Я ему благодарен. Ни до, ни после этой экзекуции пальцем не трогал. Наверное, потому что медик.

«Бьют» по-разному, кто-то «поджопник» дает в воспитательных целях, а кто-то ремнем выписывает ежедневно, формально — бьют оба, но здесь есть принципиальная разница. И да, не надо падать в крайности, приводя в пример откровенно больных «родителей», место которым — в дурке.

Источник

Ребенок остается в детдоме, где его бьют. Все знают и говорят, что этого не было

«Ты его убьешь!»

Это произошло 16 декабря 2020 года.

Забегаю в туалет и вижу, как она его возле детского толчка забила в угол и бьет головой об стену. У меня шок, — продолжает Ирина. — Я начала кричать: «Ты что делаешь?» А ее оторвать невозможно. Ребенок кричит, а она бьет сверху. Говорю: «Ты его убьешь! Настя, уйди!» В итоге я не смогла их разнять. Несколько шагов в сторону сделала, закричала: «Кто-нибудь! Помогите!» Когда я к ним повернулась, Артем уже лежал на полу. Она его уже не била, а пыталась от него оторваться. У него сработала психическая реакция. Он с яростью схватил ее за ноги и кричит. Я пытаюсь расцепить их, а он ни в какую. Я его схватила и закричала Насте: «Иди отсюда!»

На помощь прибежали бухгалтер, медсестра, завхоз и рабочий. О том, что произошло, знали пять человек. Ирина В. сразу же пошла к директору детского дома Ирине Просондеевой и заявила о случившемся.

— Я рассказала обо всем директору и завучу, — говорит Ирина. — Этого воспитателя не наказали никак. Хоть бы выговор, хоть бы беседа — ничего.

Через несколько недель у Артема забрали мобильный телефон, по которому он разговаривал с тетей и старшей сестрой, а в конце января на месяц поместили мальчика в психиатрическую больницу.

Ирину В. директор оскорблениями и угрозами в январе вынудила уволиться. Избивавшая мальчика воспитательница получила повышение.

Изолятор

В июне 2020 года десятиклассник Николай из этого детского дома порезал себе горло осколком стекла (сделал ли он это сам или случайно — точно не установлено). Это произошло после того, как, по словам воспитанников детского дома, директор выстроила подростков, которые днем покинули учреждение без разрешения, кричала на них матом и унижала. Мальчика отправили в психиатрическую больницу. Уголовное дело о доведении до самоубийства по этому случаю было прекращено.

«Данный состав преступления предполагает наличие угроз, жестокого обращения или систематического унижения человеческого достоинства, которые состоят в причинной связи с покушением на самоубийство, — говорится в постановлении о прекращении уголовного дела в СК по Алтайскому краю. — Уголовное дело прекращено в связи с отсутствием в действиях директора учреждения состава преступления».

Ирина Просондеева возглавляет детский дом №4 только один год. До этого она была главным специалистом отдела специального образования, опеки и попечительства Минобрнауки края. То есть одним из главных чиновников, который курирует сирот в Алтайском крае.

Артем попал в детский дом в 4 года. Пять лет он пробыл в учреждении вместе со своей старшей сестрой Алиной. Еще у мальчика есть тетя, которая его часто навещает. Прошлой осенью Алина поступила в колледж и уехала учиться в Новоалтайск. Мальчик остался в детском доме один.

— Тему часто обижали старшие дети в детском доме, — рассказывает Алина, — били. Я жаловалась воспитателям, директору. Но мне сказали: вот ты его сестра — сама и разбирайся. Я его защищала, как могла. Он, естественно, стал агрессивным, один раз его довели и он хотел покончить с собой. Чаще всего конфликты происходили, когда дежурила Анастасия Сергеевна. Теперь Тема там один. Его бьют. Я в отчаянии от того, что никак не могу помочь.

Артем часто звонил Алине, плакал, просил забрать его из детского дома. Из того, что рассказывает девушка, можно сделать вывод, что порядки в этом детском доме суровые.

Алина несколько раз сбегала из детского дома домой, к матери, которая сильно пьет.

— Я уже у матери переписывалась в «Одноклассниках» с воспитателем, — продолжает девушка. — Она говорит: «Возвращайся домой [в детский дом]». Отвечаю: «Я боюсь, что меня в психушку отправят». — «Никуда тебя не отправят». В итоге я пришла, меня сразу же положили в изолятор.

Изолятором называется комната, куда поселяют детей, которые только поступают в детский дом. Они должны проводить там короткое время, пока не будет полной уверенности в том, что они здоровы.

По словам Алины, изолятор используют как средство наказания.

— Туда могут положить на 3–5 дней, если ты в чем-то провинился, — рассказывает девочка. — Я максимально там 9 дней сидела, за то, что сбегала.

Ребенок покинуть изолятор не может, еду ему приносят. Артема оставляли там одного в 8 лет на два дня.

Но был эпизод, когда 11 детей от 2 до 17 лет провели в крошечном изоляторе два месяца.

— Изолятор — это четыре кровати, между ними 50 сантиметров прохода, — рассказывает один из бывших воспитателей детского дома. — В двух таких комнатах с ноября по конец декабря жили 11 детей. Это прибывшие новые дети. Директор написала, что нам есть куда их разместить, а в итоге не было. В группах шел ремонт. Они там кучей жили. Одним надо уроки делать, а даже стола нет, малышам спать нужно, девчонкам охота по телефону поговорить… И вот весь этот гвалт. Заглянешь к ним. Боже мой, они там как тараканы. Руководству надо было просто набить детский дом, потому что они хотели открывать еще одну группу. Чтобы наполнить ее, они брали детей, новые и новые прибывали и ими забивали изолятор.

Еще одна проблема детского дома №4, по словам детей и воспитателей — еда. Вкусно поесть в детском доме можно только по большим праздникам.

— Дети плохо едят то, что готовят в детском доме, — рассказывает бывшая воспитательница, пожелавшая остаться анонимной. — Нас, воспитателей, там только супом кормили. Но я в итоге отказалась. Суп должен быть наваристый, мясо, овощи должны быть. И кроме того, я видела, как прямо по еде ползет таракан.

Психушка

По словам воспитанников, им очень непросто получить медицинскую помощь, когда она действительно нужна. Самостоятельно дети обратиться в поликлинику не могут.

— Когда к врачу в детдоме подходишь и говоришь, что нужна помощь, она часто отвечает либо «у меня времени нет», либо «зайди на следующей неделе», — вспоминает Алина. — У меня болел зуб, и я две недели ходила, просила меня к стоматологу отправить. И потом уже психанула, к директору пошла: «Что такое-то? Как быть?!» Наконец, меня отправили. Я сходила, мне почистили, положили мышьяк и больше меня к стоматологу не водили.

Зато в психиатрическую клинику дети попадают регулярно.

За пять лет в детском доме Артем, психически здоровый ребенок, лежал в психиатрической клинике восемь раз.

Обычно он проводит там месяц, один.

Максимально мальчик находился в психиатрической клинике 62 дня. Ребенок сам считал эти дни и запомнил. По словам Ирины В., он очень сообразительный мальчик и особенно хорошо ему дается математика. Но почему-то ребенок должен применять свои математические способности, считая дни в психиатрической больнице.

Артему в больнице утром и вечером дают в каплях препарат неулептил, как он говорил сам. Неулептил — известный «корректор поведения», нейролептик, разрешен к применению у детей. По оценке психиатров, переносится он не всегда хорошо, частые побочные эффекты: двигательные нарушения и набор веса. Есть понятие «поведенческая токсичность» (нарушение когнитивных функций и психомоторных навыков) препарата в психиатрии. У неулептила она, по словам психиатров, большая.

Алина и тетя Артема, Елена, рассказывают, что после возвращения из психиатрической больницы мальчик всегда очень вялый, может спать сутками, может рисовать и внезапно заснуть. Не сразу откликается на имя. Прошлой весной он заснул прямо в магазине, куда детей возили, чтобы купить летнюю одежду. А такие поездки для них всегда радость и они ждут ее с нетерпением.

— Ему скажешь: «Артем, иди сюда», он — раз! — и только через секунд пять: «А…», — оборачивается, — вспоминает тетя Артема, Елена Забелина. — Он, бывает, что даже засыпает на лавочке. Алина рассказывала: «У нас поход в магазин — это радуются дети. А он сидит в магазине на лавочке, тут же — бряк! — и уснул». Это не похоже на Артема. Обычно он по магазину бегает, выбирает себе вещи, когда их возят. Не знаю, что там с ним в этой психушке делают.

Самой Алине назначали неулептил в детском доме три раза. «Меня хотели в больницу отвезти за то, что я воспитателю не давала спать ночью, тумбочкой стучала, — говорит девушка. — У меня тумбочка была сломана, я не могла ее закрыть. Но в итоге только эти капли назначили».

По словам воспитанников детского дома, иногда из-за лекарства сокращаются мышцы в какой-нибудь части тела. Может тянуть шею, голова запрокидывается назад, и сил не хватает, чтобы вернуть ее обратно. Ноги сводит, язык западает к горлу, челюсти сжимает. После психиатрической клиники ребята приезжают пополневшие и ведут себя заторможенно. Язык заплетается, не сразу понимают, что им говоришь, двигаются медленно, делают все, что им скажут, — человек будто на пульте управления.

До исполнения ребенку 15 лет согласие на направление детей в психиатрическую клинику дает опекун — то есть детский дом, а конкретно директор. После 15 лет дети должны дать письменное согласие сами.

В 2019 году в Алтайскую краевую клиническую психиатрическую больницу им. Эрдмана госпитализировали 76 детей из сиротских учреждений, из них 11 — из 4-го детского дома, по данным уполномоченного по правам детей в Алтайском крае Ольги Казанцевой. Всего из этого детского дома в 2019-м детей госпитализировали 21 раз. То есть некоторых отправляли в психиатрическую клинику не по одному разу. Всего в детском доме 32 ребенка. Таким образом, каждый третий ребенок из обычного, не коррекционного детского дома как минимум два раза в год попадал в психиатрическую больницу.

Дети из детского дома №4 обращались к уполномоченной по правам ребенка в Алтайском крае, жаловались на частые госпитализации в психиатрическую клинику. Вот официальный ответ уполномоченной Ольги Казанцевой:

«На сегодня в центре есть дети, имеющие диагнозы “детская шизофрения”, “депрессивное расстройство”, “расстройство поведения и эмоций”, “задержки психического развития” и “речевая патология”. Данные заболевания нуждаются в медикаментозном лечении, а у детей есть право на получение специализированной медицинской помощи. Совместно с Минздравом Алтайского края, Прокуратурой Индустриального района проведена проверка обоснованности и законности помещения детей в медицинское учреждение. Изучали все медицинские карты подростков и проводили беседу с ребятами. Из документов видно, что все подростки дали добровольное согласие на госпитализацию».

Вот как происходит добровольное получение согласия на госпитализацию.

— Заходишь в кабинет, там психолог сидит, заместитель директора, и говорят: «Подписывай, что ты ложишься в больницу, подписывай», — рассказывает Алина. — Я отвечаю: «Не буду подписывать». — «Значит, мы сделаем по-плохому, вызовем скорую, отправим тебя по открытой справке, но ты будешь там лежать больше месяца». — «Вызывайте. Я подписывать ничего не буду». И все, они мне сказали: «Иди в изолятор».

Вся голова в шрамах

Алина показывает фотографии Артема. Фото со шрамом на голове сделано нынешней зимой, снимок с окровавленным ухом — прошлым летом. Кадр, где ребенок с разбитой губой и непонятным повреждением на руке, обработанным зеленкой — 26 февраля.

В конце января Артема с особой жестокостью избили снова, а потом на месяц положили в психиатрическую клинику. Алина говорит, что она приехала с тетей в детдом проведать брата, сразу как только он 26 февраля вернулся из психиатрической больницы. И тогда Артем рассказал, что по распоряжению воспитателя ему связали руки скотчем и били головой о пол. Видео, где мальчик говорит об этом, есть в распоряжении редакции.

— С психушки он приехал, у него аллергия была, он себя ужасно чувствовал там, — рассказывает тетя мальчика. — Мы не знаем, как с ним там обращаются. Но он говорит, что там его тоже обижают. Тоже руки связывают. Большие круги у него стали под глазами, у него губы все истресканы, все в крови. Я говорю: «Что, кусал?» Он говорит: «Больно, да». Он еще говорит как-то напуганно, как-то непонятно.

После избиения мальчик прибежал к одной из воспитательниц и попросил развязать ему руки. Именно она сделала фотографию, где у мальчика они связаны. Также эта воспитательница видела, как однажды Артема по указанию социального педагога Анастасии Очковской избивали 15-летние дети. И она его вызволяла. Об этом она говорила другим воспитателям. Теперь она от своих слов отказывается. «Подняли бурю из-за ерунды», — сказала она корреспонденту «Правмира» по телефону.

Руководство детского дома, по словам Алины, историю со скотчем отрицает: ей сказали, что это просто игра такая. Дети связывают друг другу руки скотчем.

Алина и тетя Артема Елена подали заявление в полицию. С мальчиком даже встречалась краевая уполномоченная по правам ребенка. А потом сказала сестре, что Артем все отрицал, что его не били, а свою родную старшую сестру он видеть не хочет.

— Я в это не верю, конечно, — говорит Алина. — Сказала: «Дайте мне с ним поговорить, пусть он при мне скажет, что его не били». Уполномоченная ответила, что обсудит это со Следственным комитетом. Они запугали его просто.

Следственный комитет допрашивает мальчика только в присутствии директора. И надо же — Артем говорит, что в детском доме никто его не бьет.

— Было следствие, проводили экспертизу, сказали, что у него это старые ушибы, старые раны, вроде как никто его не бьет, никто не обижает, — рассказывает тетя мальчика. — Работал психолог, спрашивали у него, он «нет» говорит, что его не обижают. При директоре детского дома его опрашивали. Естественно, он сказал, что его не обижают. Они почему-то не хотят его опрашивать при тех, кому он доверяет.

Люди из Следственного комитета спрашивали: «Обо что ты ударился?» — «Об шкаф». — «Об какой?» — продолжает Елена. — Он пошел в первую встречную комнату, увидел шкаф и показал на него. А сколько таких случаев должно было быть, когда он случайно ударился? У него вся голова в шрамах. А они в детском доме говорят — ну дерутся, это же дети. Это все игра.

Родственников в детском доме №4 не пускают в помещения, где находятся дети. Артем встречается с родными в отдельной комнате, как в тюрьме. Только в присутствии воспитателя.

— Дальше порога не пускали, мы на первом этаже только были, — вспоминает Елена. — И то — общение только при воспитателе, потому что мало ли, что-то лишнее скажем ребенку или спросим. Он все время звонил, когда у него был телефон. Плакал: «Я домой хочу, забери меня». Алине звонил: «Забери меня, забери меня, Алиночка, мне плохо здесь, меня обижают». Потом, после Нового года, когда эта воспитатель избивала его в туалете, у него вообще телефон отобрали, якобы разбился. Спрашиваем у воспитателя: «Можно ему телефон какой-нибудь купить?» — «Нет, не надо. Надо будет — звоните нам». Воспитатель даст трубку, тогда поговорите. До сих пор мы спрашиваем: «Можно мальчишке телефон передать, хоть простенький, спокойной ночи пожелать ребенку?» Говорят — некогда, не надо, потом…

Директор

С приходом нового директора уволились уже больше 20 сотрудников. И люди продолжают уходить. Потому что с этим человеком, по словам воспитателей, работать невыносимо.

— Я уволилась, потому что невозможно было работать с этим директором, — объясняет одна из бывших воспитателей. — Вспыльчива очень. Грубила. Ее самое любимое выражение: «Ты что, попутала?» Кричит матом — про нее это мягко сказано. Она орет. Я бы с удовольствием вернулась туда, но, естественно, при том директоре этого не сделаю.

Социальный педагог Ирина В., которая видела, как воспитатель Анастасия Очаковская избивает девятилетнего мальчика — бывший полицейский. Она не хотела сдаваться сразу. Когда директор ей предложила уволиться, она отказалась.

— Я случайно увидела, как избивают Артема, — говорит Ирина В., — но это все дело замялось. И директор, видимо, решила, что надо какие-то меры принимать. И она мне просто предложила перед Новым годом уволиться. Я сказала: «Нет. Я уволюсь только тогда, когда я сама решу. В бумагах у меня порядок, с детьми я работаю хорошо. За что меня увольнять?» Директор ответила, что я слишком много разговариваю с детьми. Вышла я после Нового года, и в первый же день она мне нахамила, наорала на меня. Говорит: «Я здесь хозяйка и буду говорить, что хочу». Я дошла до своего кабинета, и меня гипертонический криз шарахнул. Ушла на больничный и поняла, что не могу с ней воевать. Уволилась, за мной люди тоже начали увольняться. Я не знаю, почему Министерство образования не обращает внимания на все эти страшные вещи.

Может быть потому, что замалчивание насилия над детьми в Алтайском крае — обычное дело.

В 2018 году вскрылись массовые издевательства над малышами — от 1,5 до 6 лет — в частном детском саду «Хеппи Бэби» в Барнауле. Воспитатели били детей и запирали их в темных комнатах. Следствие не двигалось, хотя есть записи с видеокамер. Родители даже ездили в Москву, просить помощи в администрации президента. Обвинения воспитателям были предъявлены. Следствие доказало 400 эпизодов насилия. Но приговора до сих пор нет.

На прошлой неделе директора этого детского сада арестовали по подозрению в крупном мошенничестве. По версии следствия, в 2015 году она подделала документы и незаконно получила от Главного управления образования и молодежной политики Алтайского края субсидию на возмещение расходов по оплате выкупа помещений. Ущерб бюджету — 14 млн рублей. А в начале апреля 2021 года правоохранители заявили о причастности к этим аферам Стеллы Штань, представителя губернатора и правительства в Алтайском крае. Она также арестована. Сегодня губернатор Виктор Томенко отправил ее в отставку, сообщает ТАСС.

Дети беззащитны перед равнодушием взрослых. Артема не взяли под защиту, его не забрали из детского дома, где его бьют. Он говорил воспитателям, которые его спрашивали о том, кто связал ему руки скотчем: «Я не буду ничего говорить, иначе меня заставят мыть всю группу». Теперь он просто тихо, еле слышно подтверждает следователям, что его никто никогда не бил и не обижал. Потому что маленький мальчик в девять лет понимает, что защиты ему искать не у кого.

Его главный опекун и защитник сейчас — детский дом. Есть еще уполномоченная по правам детей Ольга Казанцева. Но ей же мальчик в присутствии директора детского дома сказал, что ничего не было. Значит, ничего не было.

Источник