мег розофф представь что меня нет
Представь, что меня нет
Двенадцатилетняя Мила уверена: из нее получился бы отличный терьер. Она не менее чуткая, быстрая и верная. Еще она прекрасно распутывает тайны, не хуже самого Пуаро. Сейчас перед ней стоит самая сложная загадка: куда пропал лучший друг ее отца за день до того, как они прилетели к нему в гости?
Герои пускаются в роад-трип по штату Нью-Йорк и, как в любом истинном путешествии, не просто перемещаются в пространстве, но и сами постепенно становятся другими — мудрее, взрослее, сложнее и, может быть, чуть печальней.
© ООО «Издательство Альбус корвус», издание на русском языке, 2021
© ООО «Издательство Альбус корвус», издание на русском языке, 2021
© ООО «Издательство Альбус корвус», издание на русском языке, 2021
© ООО «Издательство Альбус корвус», издание на русском языке, 2021
Розофф Мег
Мег Розофф живет на английском побережье с мужем и собаками. Ее книги для детей и подростков известны во всем мире, сама она получила множество наград, в том числе мемориальную премию Астрид Линдгрен и медаль Карнеги.
Первый роман Мег «Как я теперь живу» сразу стал бестселлером, был экранизирован и сейчас продается в 36 странах. Следующие книги оказались не менее успешными.
Кроме «Как я теперь живу» мы выпустили ее романы «Джастин Кейс», «Боба нет» и «Каким я был», а также серию книг для младших школьников про пса Мактавиша.
Рецензии на книгу « Представь, что меня нет » Мег Розофф
История «Представь, что меня нет» Мег Розофф написана в духе детектива, в ней много таинственности и размышлений. Это вообще история-размышление, она изложена в виде потока сознания 12-летней Милы: диалоги и прямая речь заменены на косвенную, это сначала смущает, но потом привыкаешь и понимаешь, что так было надо.
Мила с отцом отправляется из Лондона в Нью-Йорк, на каникулы, повидать папиного лучшего друга. Но лучший друг пропал, и им придется пройти через многое, чтобы отыскать его и разгадать тайну его исчезновения.
В героине и в книге много чуткости.
Прозорливости, которую редко встретишь, разве что на страницах книг, у каких-нибудь мисс Марпл или Эркюля Пуаро. Она тонко чувствует и анализирует поступки и мотивы окружающих её взрослых. От этого ей сложно и больно, но по-другому она не может.
12-летняя Мила (не по годам рассудительная, к тому же фанатка детективов) вместе со своим отцом отправляется в гости к его другу в Америку. Но друг пропал. По этим вводным я представила приключение, авантюру, собственное расследование девочки (может быть, что-то в духе Алана Бредли). Кстати, того же от путешествия ждала и главная героиня. Но мы обе ошиблись.
Книга короткая, но читается довольно медленно. Она полна размышлений о детстве, о мире взрослых. Детективного накала почти нет, не это здесь главное.
Автор очень точно внутреннее состояние почти подростка.
Мне очень понравилась книга. Это глубокая, прекрасно написанная история.
У Мег Розофф есть уникальный дар, которым обладают далеко не все писатели с мировым именем. Каждая новая ее книга не только выбивается из общего потока, но и ничем не напоминает ее предыдущие книги, разве что глубиной постановки и проработки проблемы. В них нет схематичности и поверхностности, которыми так грешит в своей массе подростковая литература сегодня.
Двенадцатилетняя Мила с отцом собираются из Лондона в Нью-Йорк навестить давнего друга отца. Но за день до их приезда Мэттью пропадает — уходит из дома на работу и не возвращается. Мила и Джил отправляются на поиски, но их история- это не детективная погоня, а неторопливый роуд-трип, в котором Мила узнает все больше и больше подробностей о жизни Мэттью и начинает сомневаться в том, так ли уж она хочет его найти.
В книге саспенс расследования, поиска пропавшего человека, сливается с внутренним напряжением души главной героини, которая мучительно открывает для себя запутанный мир взрослых ошибок, перестраивает свое видение реальности, своих родных и даже своего прошлого.
Мег розофф представь что меня нет
Меня зовут Элизабет, но меня так сроду никто не называл. Когда я родилась, отец, наверно, с первого взгляда решил, что я похожа на старомодную королеву или еще на кого-то гордого и печального — прямо из прошлого. Но я выросла совершенно заурядной, смотреть не на что. И жизнь у меня заурядная. Во всех отношениях скорее Дейзи, чем Элизабет.
Все изменилось тем летом, когда я приехала в гости к своим английским кузенам. Отчасти так получилось из-за войны, война вообще многое изменила, но я почти не помню жизни до войны, так что в этой книге — моей книге — довоенная жизнь не в счет.
Почти все изменилось из-за Эдмунда.
Вот как это случилось.
Выхожу я из самолета — потом объясню почему, — стою в лондонском аэропорту и озираюсь, ищу пожилую женщину, которую знаю только по фотографиям, — мою тетю Пенн. Фотографии старые, но, похоже, она из тех, кто носит массивные бусы, туфли без каблуков и черное, а может серое, платье в обтяжку. Но это все мои домыслы, на фотографиях видно только лицо.
Гляжу я вокруг, народ расходится, мобильник молчит — сеть не ловит. Приехали, называется, бросили меня в аэропорту, сразу двум странам нет до меня дела. И тут замечаю — разошлись не все, какой-то мелкий идет ко мне и говорит, ты, наверно, Дейзи? Меня отпустило, его, похоже, тоже. А я Эдмунд.
Привет, Эдмунд, отвечаю, рада тебя видеть. Таращусь на него, пытаюсь понять, какой будет моя жизнь с новыми кузенами.
Дайте же мне описать его, пока не забыла, потому что выглядел он совсем не как типичный четырнадцатилетний юнец. Во рту СИГАРЕТКА, лохмы торчат, похоже, сам стригся садовыми ножницами, да еще с закрытыми глазами и в темноте. Похож на дворняжку, знаете, такую из собачьего приюта — тычется бедняга носом вам в руку, надеется, но достоинства не теряет, и вы сразу же понимаете, что притащите его домой. Вот таким и был Эдмунд.
Только это он притащил меня домой.
Сумку давай, говорит он, хотя сам на полторы головы меня ниже и руки тощие, как палки. Хватает мою сумку, я тяну обратно. Мама твоя где, спрашиваю, в машине?
Он улыбается, затягивается, знаю я, что никотин убивает и все такое, но это вроде как круто, хотя, может, в Англии все подростки курят? Решаю промолчать, вдруг всем известно, что тут разрешено курить, скажем, лет с двенадцати. Не хочу гнать волну и выглядеть идиоткой в первые пять минут пребывания в Англии. А он говорит, мама не смогла приехать по очень важной причине — она работает, а когда она работает, мешать ей опасно для жизни, так что он приехал сам.
У меня челюсть отпала.
Ты приехал один? САМ ВЕЛ? Тогда я императрица китайская.
Он пожимает плечами, слегка наклоняет голову, ну точь-в-точь собака из собачьего приюта, и показывает на черную развалюху-джип. Чтобы открыть дверь, просовывает руку в открытое окно, тянет ручку вверх и дергает. Швыряет мою сумку на заднее сиденье, хотя нет, скорее втаскивает, сумка довольно увесистая, и говорит, залезай, кузина Дейзи, и мне ничего не остается, как сесть в машину.
Пока я пытаюсь понять, что вообще происходит, Эдмунд, игнорируя надпись ВЫЕЗД, выруливает на газон. Конечно, он едет прямо под знак ПРОЕЗДА НЕТ, резко сворачивает влево через кювет, и вот мы на шоссе.
Не поверишь, парковка стоит тринадцать пятьдесят в час, говорит он мне.
Честно говоря, поверить во все это просто невозможно. Тощий парнишка с сигаретой катит по неправильной стороне дороги, и кто же знал, что Англия такое жуткое место.
И тут он смотрит на меня собачьим взглядом и говорит, ты привыкнешь. Что странно, ведь я ничего не сказала вслух.
В машине я засыпаю — до их дома не близко, а на скоростном шоссе меня всегда тянет закрыть глаза. Просыпаюсь и вижу — нас пришла поприветствовать целая компания. Через стекло таращатся на меня четверо детишек, коза и две собаки, позже выяснится, что их зовут Джет и Джин, а на заднем плане несколько кошек гоняются за стаей уток, которые неизвестно зачем ошиваются на газоне.
Хорошо еще, что мне пятнадцать и я из Нью-Йорка. Не то чтоб я видела Все на Свете, но кое-что повидала. И лучше всех в нашей тусовке умею придать лицу нужное выражение — Не Учи Ученого. Вот такую физиономию я и делаю, а то вдруг подумают, что английские дети круче нью-йоркских, большое дело — ну, живут они в огромных старинных особняках с кучей коз, собак и всякой другой живности.
Тети Пенн по-прежнему не видно. Эдмунд представляет меня остальным кузенам — Айзеку, Осберту и Пайпер — ну и имечко, где такое откопали. Айзек и Эдмунд близнецы и похожи как две капли воды, только у Айзека глаза зеленые, а у Эдмунда — цвета неба, которое сейчас как раз серое. Больше всех мне нравится Пайпер, она первая говорит, добро пожаловать, Элизабет.
Дейзи, поправляю я, и она торжественно кивает, мол, запомнила, не беспокойся.
Айзек собирается отнести мои вещи, но Осберт, старший, с важным видом отбирает сумку и исчезает в доме.
Прежде чем рассказывать, что было дальше, я должна описать дом, но это почти невозможно, потому что раньше я жила только в нью-йоркских квартирах.
Во-первых, дом разваливается на глазах, что не мешает ему быть необыкновенно красивым. Он сложен из больших кусков желтоватого камня, построен в виде буквы Г, с двускатной крышей и мощеным двором. В меньшей части — арочная дверь, это была конюшня, а теперь тут огромная кухня. Пол из выложенного елочкой кирпича, большие окна по всему фасаду и вечно распахнутая дверь. Если только снег не идет, поясняет Эдмунд.
Стена увита плющом, стебли такие толстые, что кажется — он тут уже не один век. Цветов на плюще не видно, наверно, еще слишком рано. Позади дома — окруженный высокой кирпичной стеной квадратный садик, туда надо подниматься по нескольким каменным ступеням. Вот тут — множество цветов всех оттенков белого. В углу — маленький потрескавшийся каменный ангел со сложенными крыльями. Пайпер сказала, здесь похоронили ребенка, жившего в этом доме сотни лет назад.
Потом-то я смогла оглядеться и обнаружила, что внутри все гораздо более запутано, чем кажется снаружи. Странные коридоры, ведущие в никуда, крошечные спаленки со скошенным потолком, таящиеся под лестницами. Ступеньки скрипят, ни на одном окне нет занавесок, парадные комнаты больше, чем можно себе представить, повсюду старая, громоздкая, но удобная мебель, картины, книги, огромные камины — человек поместится, и животные на каждом шагу — от всего так и веет Старым Светом.
В ванных комнатах тоже царит дух настоящей старины, даже, я бы сказала, древности. Любое сугубо личное дело неизбежно сопровождается страшным шумом.
За растениями ухаживает один фермер, потому что тетя Пенн вечно занята Очень Важной Борьбой за Мир, да и все равно она, по словам Эдмунда, ничего не смыслит в сельском хозяйстве. И овцы, и козы, и кошки, и собаки, и цыплята у нас просто для красоты, слегка презрительно объясняет Осберт. Кажется, он единственный из кузенов напоминает моих знакомых в Нью-Йорке.
Эдмунд, Пайпер, Айзек, Осберт, Джет и Джин, черно-белые собаки, и куча кошек первым делом отправляются на кухню и рассаживаются вокруг деревянного стола. Кто-то подает чай, и вся компания смотрит на меня, как на какое-то чудо из зоопарка. Они задают кучу вопросов, и это куда более вежливо, чем обычно бывает в Нью-Йорке. У нас детишки просто ждут, пока взрослые подадут печенье на тарелочке и жизнерадостно попросят сказать, как кого зовут.
У меня кружится голова. Боже, думаю я, даст мне кто-нибудь холодной воды, может, мозги прочистятся? Гляжу, Эдмунд протягивает мне стакан воды со льдом и сам улыбается слегка, а Айзек смотрит на него как-то странно. Хотя тогда я значения этому не придала.
Тут Осберт встает и выходит. Ему шестнадцать, и он самый старший, кажется, я этого еще не говорила. Ему на год больше, чем мне. Пайпер спрашивает, хочу ли я посмотреть животных или предпочитаю прилечь ненадолго. Пожалуй, что лечь, у меня страшный недосып. Жалко ее разочаровывать, но в любом случае я так устала, что мне не до вежливости.
Она ведет меня вверх по лестнице в комнатку в конце коридора, маленькую и пустую, как келья монаха. Толстые белые стены, немножко кривые, не такие, как в новых домах. Громадное окно, частый переплет, желтоватые и зеленоватые стекла. Большая полосатая кошка под кроватью. Нарциссы в старинной бутылке. Внезапно эта комната кажется мне самым безопасным местом на свете, что доказывает, как сильно человек может ошибаться в своих предположениях. Но я снова забегаю вперед.
Мы заталкиваем мою сумку в угол, Пайпер приносит стопку старых одеял и застенчиво объясняет, что их соткали давным-давно из шерсти здешних овец, и черные одеяла — из шерсти черных овец.
Мег розофф представь что меня нет
В издательстве «Белая ворона» впервые на русском языке выходят книги американской писательницы Мег Розофф – обладателя медали Карнеги и лауреата премии памяти Астрид Линдгрен (за 2016 г.). Как отметило жюри премии, книги Мег Розофф «обращены как к чувству, так и к разуму. В своей искрометной прозе она пишет о поиске жизненных смыслов и своей идентичности в этом странном мире. Ни одна из ее юмористических и исполненных мужества книг не похожа на другую. Она никогда не оставляет читателя равнодушным».
‒ Расскажите, как появилась Мег Розофф – писатель?
‒ Тогда не могу не спросить про полную версию.
‒ Случилось так, что мои младшая и средняя сестры заболели раком. И когда младшая умерла, меня вдруг пронзила одна мысль, нечто вроде откровения. Я подумала: я могу потратить всю свою жизнь на работу в рекламе, но если на следующей неделе меня, к примеру, собьет автобус, то окажется, что у меня была просто ужасная жизнь, потому что все, что я делала – это только жаловалась и ныла, что ненавижу свою работу и свою жизнь.
Осознав это, я написала несколько «пробных» романов, просто чтобы понять, что я могу это сделать – написать книгу от начала и до конца. Оказалось, что я пишу очень быстро. Одну из этих книг, хотя ее и нельзя было назвать хорошей, я отправила литературному агенту и получила ответ: «Хм, напиши еще одну». Это была такая немного жесткая англичанка с безупречным вкусом. И мне захотелось произвести на нее впечатление. Я подумала, что если напишу книгу, которая ее впечатлит, то смогу бросить работу в рекламе и начать совершенно другую жизнь. Я не думала про возможную аудиторию – только о том, как бы впечатлить агента. Тогда я спросила у нее: а есть какие-то правила написания книг?
Она ответила: «Забудь все правила, просто пиши так бесстрашно, как сможешь».
Для меня это было действительно очень важно – сама идея, что ты можешь делать что то абсолютно бесстрашно. Потому что всю свою жизнь я была, ну, не бесстрашна. Меня так воспитывали: «ч-шшш, говори потише, будь помягче, будь повежливее, веди себя как леди».
Правда, у меня в тот момент были проблемы в работе со второй книгой, и я беспокоилась, что если умру, то она так и останется незаконченной.
В итоге я все-таки быстренько закончила вторую книгу и отправила ее редакторам в Америке и в Великобритании, в полной уверенности, что они увидят в ней то же, что вижу я. Однако их реакция была совершенно неожиданной. Они не сказали что-нибудь вроде «здесь нужно еще многое доработать» ‒ с чем я была готова согласиться. Они просто сказали «нет». И один, и другой. Но мой агент, которая фантастически меня поддерживает, посоветовала просто проигнорировать их мнение и продолжать работать над книгой. Я так и сделала, а книга в итоге получила престижную премию в Великобритании ‒ медаль Карнеги.
Именно тогда я подумала: окей, теперь я писатель.
‒ На ваш взгляд, сочинять детские книги проще или сложнее, чем книги для взрослых?
‒ Я не думаю, что это сложнее, чем сочинять для взрослых. Но моя тема – переход из детства во взрослую жизнь. И, на мой взгляд, этот переход длится всю жизнь. Это не происходит за три года или за пять лет между пятнадцатью и двадцатью. Это начинается где-то в девять-двенадцать и продолжается ‒ просто постепенно ты становишься все мудрее и взрослее. По мне, так это история всей жизни.
У каждого ‒ свой путь. Мой путь был таким: ребенком я была очень довольна окружающим миром и той «кожей, в которой живу». Но в 9‒12 лет мир стал намного более запутанным и сложным. Кульминацией стала фраза моей мамы: «Мег, ты становишься женщиной», – я проплакала неделю. Я была так расстроена, потому что не могла представить себя кем-то иным, чем ребенком.
Я ненавидела саму идею утраты детства. Уже учась в университете и изучая английскую литературу, я прочла тонну слов об утрате детства, утрате невинности – там почти все было именно об этом. Многие тексты Шекспира, «Гордость и предубеждение» ‒ все книги, которые я выбирала, говорили об этом. И моя тема – именно это.
Это, конечно, не та тема, которая привлекательна для каждого, и не все любят мои книги. Я читала отзывы… Мой агент постоянно спрашивает, почему я читаю все эти отрицательные отзывы? Но ведь это как увиденная автомобильная катастрофа – ты просто не можешь отвернуться. (Смеется.) Возможно, это даже полезно ‒ видеть, что некоторые люди совершенно не понимают, о чем я говорю в своих книгах. Книги очень индивидуальны.
‒ Но со временем вы смирились с утратой детства?
‒ Для меня до сих пор остается вопросом: каково это ‒ быть взрослым? Какие «правила» существуют во взрослой жизни? Работа, муж, дом и все это коллекционирование вещей вокруг своей персоны ‒ все то, что якобы делает тебя взрослым, – мне это не кажется правильным.
Мне все еще непонятен мир вокруг. Но большинство моих персонажей очень мудрые и гипервосприимчивые. Иногда это дети, иногда ‒ совсем маленькие дети. Например, в одной книге самый мудрый герой – это двухлетка. Иногда это собака. Я убеждена, что мудрость связана с простотой.
То, что мы становимся старше, не меняет нас внутренних и не превращает нас в другого человека.
‒ Есть ли для вас как писателя запретные темы, табу?
‒ Есть вещи, о которых я не хочу писать. Но это не потому, что кто-то сказал мне не делать этого, а просто потому что я в них не верю.
‒ Не могли бы вы привести какие-то примеры?
‒ Некоторые авторы пишут о суициде и селф-харме*, чтобы придать своим книгам «гламурность», сделать их модными. Сегодня выходит множество книг, в которых подростки умирают. Я называю такие книги «печально-счастливыми»: девушка влюбляется, теряет свою девственность и затем умирает от рака, но все это описывается в радужных и нежных красках. Я ненавижу такие книги, потому что видела, как умирают люди и насколько это не романтично. И это то, что я не хочу делать, но не потому что это для меня табу, а потому что это ложь.
‒ Есть ли в ваших книгах некий месседж, важное послание для читателей?
‒ Я не вкладываю в них какой-то конкретный месседж, а просто предлагаю читателю: «Пойдем со мной, и я покажу тебе дорогу, которую выбрала сама. Посмотри, что важно для меня – любовь, дружба, попытка сделать мир чуть лучше…» То есть я пытаюсь немного сместить фокус с озабоченности тем, «достаточно ли я красивая» или «достаточно ли я худая», на более глубокие и значимые вещи.
В моей первой книге рассказывается о девушке, которая интересовалась только собой, ‒ и тут началась война…
Сегодня многие девушки страдают пищевыми расстройствами – анорексией, булимией… У меня самой в двадцать лет было что-то подобное – постоянная одержимость быть худой, еще тоньше, ещё тоньше… Хорошо помню все эти девические запугивания: «Мужчины не станут обращать на тебя внимание, если ты будешь недостаточно худой. »
И вот я помещаю свою героиню в военное время, когда голодают все. Внезапно все эти ее мысли оказываются абсолютно идиотскими – голодать ради фигуры, когда люди вокруг тебя голодают просто потому, что им нечего есть. Получается, что ее путь – это научиться заботиться о ком-то еще, кроме самой себя. Она перестает постоянно думать только о себе.
Будучи ребенком, я читала книги и открывала для себя, что мир не всегда такой, как о нем говорят учителя и родители. Например, в нашей семье я считалась умной, а моя сестра ‒ красивой. Но значит ли это, что она была глупа, а я уродлива? Нет, конечно. Но иногда в семьях используются такие ярлыки. А вот в книгах все совершенно иначе – там мир предстает более разнообразным, без таких грубых стереотипов и наклеивания ярлыков. Так что книги могут подсказать самые разные идеи о том, как жить. Хотя эти подсказки не всегда могут тебе нравится, ‒ но тогда ты можешь просто отложить книгу.
Возможно, в моем случае это был какой-то психологический протест. Мой отец, которого я очень люблю, всегда любил все контролировать и говорил, что кому делать в семье. Даже если ты просто наливаешь воду в стакан, он обязательно комментировал: надо делать это по-другому, ты делаешь неправильно. Возможно, именно это сделало меня воинственной бунтаркой… И поэтому сейчас я часто говорю другим людям, что им надо делать. (Смеется.)
‒ И какие советы вы обычно даете?
‒ Первый совет не совсем мой и звучит очень просто: не спешите.
Если тебе повезет, ты проживешь долгую жизнь, и тебе нет нужды выполнять все свои задачи заранее. Мне нравится думать, что жизнь – это некий график, который начинается здесь и заканчивается вот здесь. (Показывает рукой возрастание.) И лучше быть наимудрейшим, наисчастливейшим и тому подобное за день до своей смерти, а не в начале жизни, иначе остаток дней будет разочарованием.
Второй совет: не следуй всему, что тебе говорят люди ‒ это не всегда правда. Тебе необходимо найти свою собственную правду.
Например, очень многие считают, что чем больше у тебя денег, тем ты успешнее. Я думаю, это огромная ложь, но люди передают ее друг другу и родители преподносят детям как истину. На мой взгляд, успех – это что-то совершенно другое, связанное со спокойствием, умиротворением, гармонией. Не скажу, что сама живу так каждую минуту, но мне кажется, именно такое представление об успехе должно лежать в основе общества, и его надо транслировать детям вместо бесконечного «вам надо хорошо учиться и сдать экзамены, иначе ваша жизнь будет разрушена». Я чувствую, что я просто обязана сказать каждому ребенку: не слушай, это ложь! Если ты не сдашь экзамены на высший балл, то ничего страшного, твоя жизнь на этом не закончится. Может быть, ты не станешь бизнесменом или адвокатом, не будешь зарабатывать миллионы – ну и что с того? Это твоя жизнь, и тебе необходимо выбирать самому. Делать выбор самостоятельно.
‒ Расскажите о том, как вы работаете. Правильно ли я себе представляю: раннее утро, залитая солнцем комната, запах свежесваренного кофе и муза, присевшая рядом…
‒ А кто первый читатель ваших книг?
‒ Точно не дочь. Мне пришлось бы заплатить ей, чтобы она прочитала рукопись. (Смеется.) Мой муж первым читает рукописи и иногда пишет поверх страниц: «Скучно», а иногда и вовсе все перечеркивает.
‒ Легко ли вы воспринимаете критику?
‒ На самом деле, это очень важно, что он не боится сказать «это плохо» или «скучно». Потому что когда ты пишешь, то в какой-то момент твой глаз «замыливается», и ты уже не видишь своих ошибок. Я не из тех писателей, которые считают, что никто не должен видеть их рукопись, пока книга не будет завершена. Даю прочитать некоторым близким и знакомым, чьему взгляду я доверяю, ‒ вдруг кто-то скажет «это скучно» или «я не верю в их отношения». И тогда я, возможно, тоже увижу это и скажу: да, ты абсолютно прав, как же я раньше этого не заметила.
Книга ведь никогда не пишется так: первая идеальная глава, вторая идеальная глава, третья все такая же идеальная. Ты добавляешь что-то тут, а там убираешь, здесь растягиваешь, а тут смешиваешь. Потому что очень важно сохранять баланс.
‒ Что вы думаете о фанфиках ‒ когда кто-то использует персонажей и мир, придуманный тобой.
‒ Я не возражаю против их существования, но, пожалуйста, не заставляйте меня их читать. Если такая манера письма делает кого-то счастливым, то почему бы и нет. В конце концов, существуют ужасные авторы, которые продаются огромными тиражами, ‒ и это тоже нормально. Все разные.
‒ Как вы думаете, что наиболее важно для продвижения культуры чтения?
‒ Если бы я могла ответить на этот вопрос, то получила бы еще и Нобелевскую премию. (Смеется.)
Я читаю, потому что мне это нравится. Не знаю, с чем это связано. Да, мама много читала мне в детстве. Но и я постоянно читала своей дочери, однако она не читатель. Ей 19 лет, она изучает математику и физику и, возможно, когда-нибудь начнет читать много, но сейчас это не так.
Вы не можете заставить кого-нибудь силой полюбить чтение. Поверьте, я пыталась. Некоторые люди – прирожденные читатели, у них просто есть потребность заполнять себя книжными историями.
Чтение художественной литературы ‒ это средство получения интеллектуального удовольствия и одновременно ‒ способ эскапизма. Думаю, что детям необходимо и то и другое. Многие нуждаются в уединении, потому что переживают трудное время. А книга – самый простой способ побега.
Мне бы хотелось, чтобы дети любили книги, потому что каждый в этой стране любит книги. Чтобы любовь к книгам была естественна.
‒ Расскажите о ваших отношениях с книгами Астрид Линдгрен.
‒ Ребенком я прочитала только «Пеппи Длинныйчулок», и Пеппи стала для меня невероятно важной героиней. Я была нескладной и вообще не совсем «правильной» девочкой. Наверное, даже совсем «неправильной». И тут появляется она – сильная, абсолютно независимая девочка-героиня, которая совершенно не беспокоилась о том, что она какая-то «не такая», – просто была собой. Она делала все что хочет – в ней была абсолютная свобода. Я не говорила, что хочу быть как Пеппи, когда вырасту. Но книги, которые ты читаешь в детстве, могут глубоко осесть в твоей голове и твоем сердце. Как я уже сказала, они рассказывают тебе о возможностях мира, предупреждают о них. В Пеппи была настоящая сила ‒ и вовсе не потому, что она могла поднять лошадь.
Кто-то рассказал мне прекрасную историю, как французы, переводя «Пеппи Длинныйчулок», спросили Астрид Линдгрен: «Мы не видим никакого смысла в том, что девочка поднимает лошадь над головой. Ничего, если мы заменим лошадь на пони?» Астрид Линдгрен ответила: «Да, конечно, ‒ если вы сможете предоставить мне доказательства того, что девочка в состоянии поднять над головой пони». Мне очень понравилась эта история, потому что она заставляет меня думать, что чувство юмора у Астрид Линдгрен схоже с моим. Ее силой духа невозможно не восхищаться.
Но другие ее книги – «Рони, дочь разбойника», «Мио, мой Мио» ‒ я прочитала уже позднее.
‒ И какая из них стала любимой?
‒ Та, которую люблю больше всего – это «Братья львиное сердце». Сильная, странная и мрачновато-таинственная история. Это повесть о двух братьях, которые сначала оказываются в далекой стране, куда люди попадают после смерти, а затем и вовсе в стране мертвых.
Это очень утонченное, сложное, темное и при этом обнадеживающее искусство. Я люблю, когда в искусстве ломают правила, границы, когда комбинируют мрачное, смешное и обнадеживающее, ‒ потому что я считаю, что это и есть определение самой жизни.
*Селф-харм (от англ. «self-harm») – «самоповреждение», намеренное нанесение себе телесного вреда (чаще всего порезов или ожогов), причинение физической боли с целью ослабить невыносимое психологическое напряжение, избавиться от эмоциональной боли.
Беседу вела Екатерина Северина
Перевод с английского Екатерины Севериной
Фото с официального сайта Мег Розофф
Редакция выражает благодарность Svenska institutet и Генеральному консульству Швеции в Санкт-Петербурге за организацию интервью.