мама порола меня узким ремнем
Мама порола меня узким ремнем
Сева: Рассказ «Мамина порка» был написан в соавторстве с Крисом.
petrowich: Сева пишет: Рассказ «Мамина порка» был написан в соавторстве с Крисом Молодцы Вы с Крисом! Только как вы совместными усилиями, сочинили всего 15 стежков для Дениски? Я почему-то думаю, что после чаепития, наказание продолжится, ибо его нужно закрепить! А сама сцена нарисована красочно!
МистерМалой: Сева Постарались! Пишите ещё.
Пашка: Отличный рассказ. Без жестокости, все за дело.
Сева: Спасибо, Пашка. Мне как раз хотелось сделать рассказ без жестокости; приятно слышать, что это удалось.
Алексей-64: petrowich пишет: Я почему-то думаю, что после чаепития, наказание продолжится, ибо его нужно закрепить! А сама сцена нарисована красочно! Как вариант, после чаяпития, Марина Ивановна даст почувствовать прелесть «воспитательного процесса» попке своей молодой коллеги Екатирины Сергеевны.
МистерМалой: Алексей-64 А Дениска будет держать её ноги за щиколотки.
petrowich: МистерМалой пишет: А Дениска будет держать её ноги за щиколотки Вот это поворот!
МистерМалой: petrowich Поворот хороший, но аффторы не одобрят!
feyerverk: Хороший рассказ!
Сева: Маринка пишет: пожадничали для мальчишки порки, слабо выдрали. Строгая вы! )
Ладка: Очень вкусно написано! Не важно, что порка короткая вышла, зато насыщенная.
lames: А вот здесь все хорошо! Читать было легко. Ничто не раздражало. Все естественно, логично, последовательно.
Когда терпение на исходе
От автора: 18+.
Несовершеннолетним просьба покинуть эту страницу.
С благодарностью Василию Киндинову
Когда терпение на исходе
Алекс Новиков 2
Рассказ из старых архивов (из записок психолога).
– Господи, прости меня грешную! Сегодня мне снова приснилась сестра Верка. Сколько лет прошло, а воспоминания прошлого не дают спать спокойно. Но обо всем по порядку!
Я росла в конце шестидесятых, в то далекое время, когда жизнь сильно отличалась от нынешней.
Мои родители искренне верили в старую пословицу «ремень бьет, но кости не ломает».
Никто не задаваться вопросом: имеют ли родители право пороть ремнем своих детей. В то далекое время выпороть ребенка за шалости или плохую учебу считалось родительским долгом, да и мы, дети, не делали из этого трагедии, хотя лично я порки боялась панически.
В офицерской семье, где я воспитывалась, розги были не в чести, хотя папа был сторонником спартанского воспитания: нас закаляли, заставляли ходить босиком и принимать воздушные ванны в трусиках и спать с открытой форточкой. За дисциплиной, порядком и учебой присматривал отцовский офицерский ремень из толстой кожи с двумя зубами на пряжке. Но зубы он не показывал: и так справлялся до поры до времени со своими обязанностями очень даже неплохо!
До сих пор сердце замирает при воспоминании, как мама брала ремень и складывала его вдвое! В нашем доме мама, изящная, подтянутая женщина, с легкой сединой на уложенных в «конский хвост» темно-каштановых, прямых волосах была главой семьи, а папа был в основном на службе и приходил редко.
Помню, как мы с сестрой ждали его, он приходил в черной флотской форме обязательно приносил что-то вкусное.
То, что мама была главой семьи нет ничего удивительного: папа военный, и, как и у многих других детей в нашем районе, большую часть времени находился в море или в казарме, а мама вела дом и воспитывала меня с сестренкой. Нас было трое.
Моя сестра Верка была на год старше меня. Она была старшей, а я – средней.
Верка была девушкой хрупкого сложения с совсем детским лицом и ямочками на щеках, а я пышечкой. В школе меня дразнили «Пончиком». Младший наш братик, был поздним ребенком и ремнем его не пороли: ждали, когда подрастет.
Папа ремень брал редко, а вот мама порола нас, девчонок погодков, за малейшие проступки.
Мамина фраза: «несите папин ремень» обычно означала, что надо лечь голой на скамейку, а папина портупея будет долго и больно гулять по нашим задам.
Эту страшную сборную скамью папа сделал сам, своими руками в матросской мастерской. По праздникам на нее усаживались гости, а когда надо нас наказать – на нее крепились колодки. До сих пор для меня остается загадкой, кто надоумил папу с мамой сделать такие колодки для рук и ног.
Обычно я и без них ложилась на скамью безропотно: за сопротивление ждала прибавка, и я, как и моя сестра старались лишний раз не нарываться.
Самое страшное из моих воспоминаний, когда скамья собиралась к отцовскому приходу. Значит мое наказание будет нешуточным! Значит, ремень возьмет папа!
При этом Верка, не смотря на субтильное телосложение, терпела порку по-спартански мужественно, а я орала так, что было слышно во дворе. Частенько на большую порку меня привязывали дополнительно. Что делать, спуску я мальчикам, рисковавших меня дразнить не давала, их мамы жаловались моей, а уже моя мама принимала меры!
Старшая сестра считала, что так орать и вести себя ниже своего достоинства, но старалась ложиться на порку как можно реже: училась практически без троек и проблем с драками во дворе не было. Но всякое бывало!
Помню, однажды мы с Веркой подрались, и она схватилась рукой за скатерть и стащила на пол папину лампу. Та с треском разбилась.
Мама прибежала из кухни, чтобы посмотреть, что происходит, и, когда узрела изуродованную лампу, я увидала адский огонь в ее глазах. Лицо в этот момент было каким-то странно красивым и.
– Мама, пожалуйста, прости меня! – Помню, как мне было стыдно, очень стыдно за то, что случилось!
Драку затеяла я и мне отвечать! И тут Верка сказала маме, что мы обе виноваты.
– Обе, как придет папа, и получите поровну! – Она повернулась к Верке и приказала нести отцовский ремень, а мне раздеваться догола первой.
До сих пор помню страшные приготовления к папиному приходу.
Мама поставила две кухонные табуретки, накрыла их фанерным щитом, привинтила его к табуреткам двумя болтами на гайках «барашках» и установила страшные колодки. Когда пришел папа, мне есть не хотелось. Скамейка ждала! Раздеваться перед всеми было очень стыдно, но папа считал это необходимой частью наказания. После семейного чаепития мама первой разложила меня на скамье и велела сестре защелкнуть колодки на запястьях и лодыжках.
Я чуть не разревелась в голос от стыда и унижения, когда папа вместе с мамой схватили за углы по диагонали простыню, скрутили ее жгутом и привязали за поясницу. Это означало одно: жалеть меня не будут. Помню ужас, леденящий ужас от неизбежности того, что вот-вот произойдет? Впереди боль и стыд. Колодки и простыня лишили меня остатков самообладания. Папа взял ремень и сложил его вдвое. Теперь меня ничто не спасет!
– Хлесть! Хлесть! Хлесть!
Я не сдерживалась: все, что я хотела – прекратить это любой ценой! Все мои крики мольбы о прощении и слезы родители оставили без внимания.
– Ты офицерская дочь! – Папа хлестал с такой яростью, что я с трудом успевала вздохнуть между всхлипываниями, дошло почти до того, что мне уже казалось: я теряю сознание.
– Хлесть! Хлесть! Хлесть! – Помню стыд, чувство вины, жалость и. раздражение, резкое раздражение на грани смертельной обиды.
Наконец, папа остановился, сестра сняла колодки и развязала простыню, а я скатилась с доски на пол, корчась от боли и потирая наказанный зад.
– Глотни воды, – мама налила в стакан воду из графина, вернулась к скамье и протянула его мне.
Я, чуть клацнув зубами по стеклу, глотнула, да так и замерла на несколько секунд со стаканом в руке, еще не понимая, что для меня все кончилось.
Потом Верка заняла мое место на скамье, а я закрывала колодки. Привязывать Верку за поясницу простыней мама с папой не стали. Пощады моя старшая сестра не просила, порку вытерпела без единого звука: ни криков, ни причитаний, ни мольбы о сокращении наказания.
Помню, как ее тело вздрагивало, с каждым ударом.
– Спасибо! – сказала Верка, когда все закончилось.
Я увидела слезы на ее ресницах и поняла, что это «спасибо» дорого ей досталось.
– Ты на меня сердишься? – Спросила я, понимая, что подвела под порку себя и ее.
Верка медленно подняла на меня влажные глаза и отрицательно покачала головой.
– НЕТ! – Верка вспыхнула лицом и снова потупила взор.
«Не сердится!» – И тут как будто волна, как будто странная сладкая судорога прошла от кончиков пальцев к сердцу.
Помню, что папе мы никогда на маму не жаловались: понимали, что наказание заслужено честно. Он к нам был строг, как он сам говорил, порка позволяет «осуществить многофункциональное педагогическое воздействие»!
Удары, которые он наносил, были, как мне казалось, безжалостными, а мои крики более чем искренними. Ну, и бил он куда сильнее, чем мама, и получать от него добавки совсем не хотелось.
И опять-таки Верку он обожал, а за хорошую учебу и за мужественное поведение на скамье уважал, вот и получала она меньше моего!
Обычно мама обходилась без папиной помощи.
Потом некоторое время мы сидели, рядом, обнявшись на этой скамье, а родители ушли в мамину комнату осудить неотложные дела. Помню скрип кроватных пружин и наши слезы.
С годами расстояние между колодками увеличивалось, и папа сделал в них отверстия чуть шире, а для нас все происходило по-прежнему.
Последняя порка, полученная мной в присутствии и с участием сестры, случилась, когда мне было 15 лет. К тому времени я превратилась в пухленькую булочку с короткими пепельно-русыми волосами, остриженными под каре. А Верка из худышки стала прекрасной девушкой с карими, выразительными глазами и милой, чуть насмешливой улыбкой, с тёмными длинными волосами, заплетенными в косу до пояса.
Причиной наказания был разговор с мальчиком сестры, в которого я сама была чуть-чуть влюблена. В считанные годы сестра выросла в настоящую красавицу, хоть на журнальную обложку ее выставляй, а я как была пышечкой, так и осталась.
Понятно, что против сестры у меня не было никаких шансов. Ну, я от обиды и сказала ему, по-секрету, что Верка нервна и капризна хуже принцессы из сказки про короля Дроздеборода. Дуры мы были, не думали о последствиях!
Верка подслушала наш разговор, и зачем-то сообщила маме, что я лезу в их отношения сразу, как мальчик ушел.
Вот тут мама приказала Верке достать ремень, а мне готовить воспитательную скамейку.
В этот момент я пожалела о своих словах, но это мне предстояло сделать еще не раз и не два! Мурашки пробежали по моей спине. И между лопатками похолодело. На скамейку мне, конечно очень не хотелось!
Когда сестра вернулась, мама сказала:
«Вера, накажи сестренку сама за то, что она про тебя наболтала!» – дала несколько крепких шлепков по моему заду, приказала мне раздеться, а Верке – готовить скамью. И тут я промедлила.
– Раздевайся! – Взгляд мамы был настолько красноречив, что я, поежившись, закивала головой и сняла платье через голову. – Или от меня будет прибавка!
Я была в шоке, и коленки у меня дрожали!
Мне было жутко стыдно! А потом мама приказала мне улечься. Я не могла поверить в происходящее и готова а была провалиться на месте от стыда!
Мама защелкнула колодки, передала Верке папин ремень и велела шлепать покрепче, чтобы я никогда этого не позабыла. Напрасно я надеялась на пощаду!
Повернув голову к сестре, я поняла, что ничего хорошего мне не светит.
– Ты наказание заслужила! – Лицо сестры почти закаменело.
На мгновение мне показалось, что оно, превратилось в ледяную маску.
Понятно, что ремень в руках сестры не предвещал для меня ничего хорошего!
Мама порола меня многократно, но ни разу с такой силой и злобой, как Верка в этот раз. Сестра стегала сильно, не торопясь, театрально выдерживая томительные паузы, в которых я успевала пару раз судорожно, вздохнуть.
Я орала так, что стекла на окнах звенели.
Когда Вера взмахивала ремнем, я рыдала как младенец, умоляя ее прекратить. Боль в попе становилась невыносимой и наказание, казалось, не кончится никогда!
Я была избита, измучена, унижена. Все навалилось вместе, одновременно, сразу.
Мама не торопилась снимать колодки, а я испила до конца чашу боли и унижения. В этот момент я сестру ненавидела! Может потом, вспоминая эту боль и эти унижения я не сделала того, что надо было сделать и этого себе не могу простить до сих пор.
Мама оказалась права: эту страшную порку от родной сестры я никогда не позабуду.
Помню, что несколько дней мы с сестрой не разговаривали, а в субботу мама высекла ее, уже не помню, за что.
– Ты меня простила? – Я опустила голову. Мне хотелось с ней помириться. А Верка очередной раз ответила напряженным упрямым молчанием.
Моя сестра никогда с того дня не упоминала о проведенной ею порке, а отношения с мальчиком у нее разладились. Мне было очень стыдно: я просто физически ощущала это, непонятно откуда взявшееся, до этого совершенно мне незнакомое, мучительное, почти непереносимое чувство вины. До сих пор эта вина гложет меня, хотя много лет прошло!
С трудом, но отношения у нас наладились. Но тут снова вмешалась судьба. Отец, возвращаясь со службы, поймал Верку на том, что она целовалась с парнем в подъезде.
«Пожалеешь ремня – испортишь ребенка! Старая истина, не нами придуманная, и проверенная поколениями педагогов!» – Заявил отец, собирая скамью, но не на кухне, а в своем кабинете.
Я увидела, как сестра резко покраснела от стыда, но покорно пошла в указанном отцом направлении. Казалось, она не может адекватно отреагировать на приказ отца как-то внятно, и не думала протестовать.
– Он втолкнул ее в свою комнату и закрыл за собой дверь.
От туда не донеслось не звука, если не считать шлепков ремня.
Время растянулось, как резинка.
Потом мы лежали в своей комнате на узких солдатских кроватках.
– Скоро никто не сможет причинить мне боль! – произнеся эти слова, Верка побледнела и сжала губы от возмущения. – Отцу я этого никогда не прощу!
Это просто ужасно. Она лежала на животе, не прикрываясь одеялом и от шеи до икры была покрыта страшными сине-багровыми полосами. Так сурово нас не наказывали никогда! Но потом, отлежавшись, Верка по секрету сказала мне, что одной поркой папа не ограничился!
– Так надо в милицию! – Не выдержала я. – И в больницу!
Я видела, как измученная Верка резко меняется в лице.
– Я сама знаю, куда мне надо! – Не надо никуда ходить. Мама и так все знает!
Верка смотрела на меня пустыми глазами. И тут мне стало по-настоящему страшно! Папа сломал ее, как старую куклу.
И что мне, грешной, оставалось делать? Читать сестре «моральные внушения»? А кто я такая? Обошелся папа с Веркой гадко, жестоко и, по большому счету, бессмысленно.
А я, узнав, что произошло, тогда не проявила ни твердости, ни настойчивости, ни просто слов участия и утешения. Этого я никогда простить себе не смогу. Сколько лет прошло, а я все чувствую себя предательницей!
– Мама на коленях передо мной стояла и просила никому не говорить! – Голос Верки дрожал. – Ей без отца ребенка не поднять! А что он со мной сделал – ей все равно! Папе все можно! Такая вот у нас мама! С этим мне теперь жить! Вот погоди, папа и до тебя доберется!
Утром отец отбыл на корабль, а вечером Верка выбросилась из окна, оставив записку, что после пережитого она не хочет, да и не может больше жить. Впрочем, мама записку спрятала.
Мама постарела в считанные дни. Больше она не пыталась меня пороть, а пила сердечные капли. Из моложавой женщины она превратилась в старуху.
Скамью я разобрала и сожгла на помойке: после этой трагедии большинство папиных, да и маминых друзей забыли дорогу в наш дом.
В этот день закончилась моя беззаботная юность. Сразу после школы я вышла замуж за выпускника офицерского училища, мотаюсь за ним по гарнизонам и рожаю ему детей. Сама не заметила, как дети выросли и теперь дают мне внуков и внучек на выходные! Знают, что бабушка добрая всех любит и никогда не обидит несправедливо. А бабушка, то есть я не могу простить себе того, что фактически предала сестру!
С мамой стараюсь не общаться, хоть она очень старая и болеет постоянно. Младший брат стал офицером и погиб в Афганистане. Его жена отдала мне детей и пустилась во все тяжкие. Ну, бог ей судья, а племянники мне как родные.
Ремень маме я давно простила, а вот предательства Верки ни себе ни маме не прощу никогда!
А сегодня я пойду гулять с внучкой Верочкой, а заодно поставлю в церкви свечу за упокой души моей сестры и моего брата!
Мама порола меня узким ремнем
От мамы я конечно многое почерпнула, прежде всего ее телесную философию. Она убеждена, что основная проблема большинства современных людей в том, что они все отдают себя духовным или псевдодуховным искусам, совершенно забывая о теле. А тело не менее важно, чем дух. В таком стиле она и воспитывала меня, в вопросах борьбы за красоту своего тела служила мне примером. И так с самого детства и поныне. Наверное это повышенное внимание к своему телу, стремление к его совершенстованию всегда роднило нас с мамой. Своей любовью загорать да и вообще ходить топлесс мама обязана немцам. В далеком 1978 году она, тогда еще 14-летняя девочка-подросток с командой спортивных акробаток побывала в Германии и провела целый месяц в их тренировочном лагере на Балтике. В ГДР очень гордились своими спортсменами, создавала для них идеальные условия, в стране немецкого социализма спорт был инструментом политики. Так что девочек и мальчиков из тогдашнего СССР гостеприимно разместили на комфортной спортбазе, каждому спортсмену подарили по комплекту спортивной одежды фирмы «Аддидас», несмотря на ее западногерманское происхождение. Утром оказалось, что гимнастику немецкие ребята делают в одних трусиках, независимо от пола. Весело и дружно, под развлекательную мелодию все радостно прыгали и скакали, а потом отправились на пробежку. Руководительница советских спортсменов сперва слегка ошалела от увиденного, а потом скомандовала: Майки долой. Мы в гостях и должны уважать местные правила. Ребята мгновенно сбросили верхнюю часть своего спортивного наряда и радостно присоединились к немцам. Мама частно призналась, что испытала чувство восторга, ветерок так приятно ласкал обнаженное тело, особенно приятно было касание груди. Так что практически все время тренировок, да и на пляже мама не обременяла себя верхней частью купальника или спортивной формы. К возвращению на родину ее тело имело красивый бронзовый загар без отвратительных белых пятен на груди.
Как истинный врач, она не делала секретов из того, откуда берутся дети. Мне все было показано и рассказано в 14 лет, проиллюстрировано картинками из атласа кож-вен болезней. Наверное такой нетрадиционный подход сыграл свою положительную роль в моих отношениях с противоположным полом.
Мама смутилась, а потом, как бы задумавшись спросила:
Оказывается мои опасения были ненапрасны. Мама спокойно заметила, что отец как то поделился с ней своими наблюдениями, мол Аня во время наказания возбуждается, у нее по коже мурашки, как у тебя когда мы вместе. И наверное пора заканчивать пороть Аню ремнем. Мама, по ее словам, ответила, что это естественная реакция на порку, идет выброс гормонов и кожа на него реагирует. Так что порки надо продолжать, только вместо ремня попробуй розги. На розги отец не согласился, так что продолжал пороть меня ремнем. А жаль.
Я рассмеялась: у нас в Ботаническом помнишь какие росли березки? Из них наверное отличных розог можно было нарезать.
Мама согласилась. Знаешь, мы в Киев переехали когда мне было 14. Моя тетушка Марта со своим мужем помогли. Твой дедушка воспитывал меня в старинных литовских традициях, так что с «ботаническими березками» я познакомилась довольно быстро. А тетя Марта как-то узрев на моей попе характерные следы воспитания, выдала мне замечательную мазь. Я как и ты, ей помогала. Мазь оказалась волшебной, думаю что именно она во многом сыграла роль в том, что я стала врачом, да еще и дерматологом. А последний сеанс воспитания я уже получила в институте, когда на первом курсе стала встречаться с твоим папой, молодым красивым ассистентом. Отец был в бешенстве, что я стала встречаться с русским и образцово-показательно выпорол меня. Правда потом сменил гнев на милость, когда они познакомились Николай его очаровал и даже русская фамилия была прощена. Твой отец вообще не может не очаровывать, даже самого заядлого русоненавистника.
Мамин рассказ о страданиях во имя любви не оставил меня равнодушной. Я явно представила себе точеную обнаженную фигурку мамы, стоящую облокотившись о стол, выставившую свое тело навстречу ударам розги.
Незадолго перед этим разговором я, как говорится, «спалилась». Вышла утром к завтраку как обычно в одних плавочках, но попа была в следах от ремня. Утром Крис меня хорошенько выпорол, очень хотелось получить ремня, желание пересилило стыд быть разоблаченной. Хотя какой стыд? Взрослая женщина, любимый мужчина.
Мама разумеется заметила полоски на моем теле, так наша «тайна» перестала существовать. Более того, она одобрила, что Крис порет меня. Я поняла, что она где-то мне даже завидует.
— Расскажи это Николаю, он меня даже ни разу ладошкой не шлепнул, а ты розги, ремень.
Мама считает что мы живем в мире предрассудков, стыдимся собственной физиологии вместо того, чтобы ее понимать, изучать и совершенствовать. Когда-то я ей в и-нете показала ролик, как московская профессорша, вполне элегантная дама, рассказывает зрителям как правильно опорожнять кишечник. Реакция мамы была самая нормальная: это важно, то, о чем она говорит. И смеяться над этим не надо, а лучше прислушаться к советам доктора, особенно в пожилом возрасте.
Мама однолюбка, в этом плане я вся в нее. Как-то она деликатно спросила, был ли у меня кто-нибудь до Кристана, и я ей честно поведала что он первый, и как все произошло. Как она смеялась! А потом с серьезным видом изрекла: ты вся в меня. У меня тоже был и есть мой единственный Николай и никого другого мне не надо.
Она может шутливо пофлиртовать, даже с собственным зятем, но всегда есть черта. А как мы с ней развлекались в Дубровнике когда мне было 15-16, а ей соответственно 35-36. Ни дать, ни взять две сестички, обе стройные, загорают на камнях в одних плавочках. И как тушевались наши потенциальные ухажеры, узнав что перед ними мама и дочь.
Особенно ярко взаимное сексуальное притяжение родителей проявлялось летом, во время нашего отдыха в Дубровнике. Минимум одежды, максимум сексуальных радостей. Я была девочкой тактичной и всегда старалась не мешать побыть родителям наедине. Послеобеденный отдых, во время которого я уходила побродить по старому городу, а вернувшись заставала счастливых родителей, мама вся просто светилась.
Провокативность своего поведения мама распространила и на Кристиана. Она пристально следит за состоянием кожного покрова любимого нордического зятя, заставляет его защищаться кремами от солнечных ожогов и сама с удовольствием наносит и втирает крем. Особенно хорошо смотрится когда она в одних плавочках тщательно втирает защитный крем в тело Криса. Разумеется в моем присутствии, и еще игриво поглядывает на меня. Отца эти профилактические процедуры тоже забавляют. Иногда он просит маму, чтобы она и его намазала кремом.
А руки у мамы потрясающие, лечебные. После домашних порок, когда попа горела и вся была в полосках от ремня, мама на сон грядущий втирала в нее, бедную и пострадавшую, правда заслуженно, замечательную ментоловую мазь, доводя своими прикосновениями меня до предоргазменного состояния. Я стойко держалась, но когда она закончив процедуру оздоровления моей попы и бедер, поцеловав меня в спинку, уходила, я предавалась запретным ласкам и требовалось буквально пара минут, чтобы я «дошла».
Для меня всегда было мукой, когда она пыталась заставить меня навести порядок в своих тетрадках, книжках, одежках. Но в 7 утра утрення пробежка с мамой по Ботаническому саду была мне всегда в радость. С точки зрения среднестатистического обывателя это дико: мама с дочкой в спортивных трусиках и топиках перелезают через забор и пол-часа носятся по оврагам Ботаники. А потом потные и счастливые бегут домой. И сразу под душ, иногда чтобы сэкономить время, вдвоем. намыливаем друг дружку, мама может меня шутливо шлепнуть по попке, я смеюсь. В этот момент это не мама с дочкой, а скорее две сестры, веселые, бодрые с зарядом энергии.
Ко всем своим достоинствам, мама еще и отличная бизнесвумен.Как-то на мой вопрос о том, почему такая красивая и изысканная женщина выбрала такую жуткую специальность, мама не раздумывая ни секунды ответила:
— Деньги не пахнут. Это изрек еще римский император Веспасиан в Первом веке, введя оплату за пользование общественными туалетами. А мне надо было зарабатывать деньги, труд кардиолога ценится ниже чем труд венеролога. Я все поняла.
Первым переломным моментом в наших отношениях стало появление Кристиана. Я к тому времени уже жила одна, мама периодически вычитывала меня по поводу моего творческого бардака, что не для того мне отдали тетину квартиру, чтобы я превращала ее непонятно во что. К Кристиану мама сразу прониклась, у них установились самые искренние отношения, насколько они могут быть между сдержанными нордическими характерами. Мама всегда занимала сторону любимого зятя, я огрызалась, но все заканчивалось мирно.
Рождение Юхана вообще все перевернуло. Мама превратилась в самоотверженную бабушку. К тому времени она уже избавилась от опостылившего ей косметического кабинета, стала свободным человеком, переместилась в благословенную Далмацию и всю себя отдает единственному внуку. Папа, разумеется, не в счет, об их любви можно написать целую сагу.
А мама, наверное всю свою нерастраченную к детям любовь она обратила к своему внуку, маленькому и смышленому мальчику, в котором намешано столько разных кровей.
Спасибо мама, что ты у меня есть, такая как есть.