линн грэхем ты у меня один
Ты у меня один. (2 стр.)
— Он очень сексуален, и притом опасно сексуален, — поделилась своим впечатлением с Шарон одна из девушек, работавших в небольшой семейной фирме, которую Роберт возглавил после смерти отца. — Бьюсь об заклад, в постели он на такое способен. — убежденно добавила эта крошка, как бы в ответ на ее холодное молчаливое недоумение.
Шарон буквально передернуло от столь недвусмысленного откровения. Она подумала, что, если бы эта девица видела, каков Роберт на самом деле, каким жестким и тяжелым он может быть, обольщение, пожалуй, испарится за секунду. Сама Шарон менее всего хотела бы любви такого типа. Тем более что знала, кто должен ей принадлежать — душой, сердцем и телом…
Ей было двенадцать, она еще не начала расцветать, когда, взглянув через стол на первом своем полувзрослом дне рождения, она увидела Фрэнка и влюбилась в него без памяти. И все это время, целых десять лет, тянулась к нему, ждала, надеялась, молилась, страстно желая, чтобы и он полюбил ее — не как кузину, а как женщину. Единственную женщину. Только он так и не полюбил.
Вместо этого Фрэнк увлекся другой. Втюрился в миленькую, забавную Джейн. А сейчас малышка стала его женой. Шарон не могла даже возненавидеть ее, хотя и очень старалась.
Не очень-то Фрэнк и Роберт походят на братьев, разве что оба высокие и широкоплечие, решила Шарон, с негодованием глядя на старшего кузена. Фрэнк был прекрасен теплой красотой юного бога солнца, его слегка вьющиеся каштановые волосы золотились на концах, в глазах синело летнее небо, кожа могла вызвать зависть любой кинозвезды. Роберт же больше походил не на бога, а на демона…
Как и Фрэнк, он унаследовал от бабушки-итальянки смуглый цвет кожи. Но у Роберта бронзовый оттенок был более насыщенным, в отличие от нежно-матового Фрэнка. И глаза были холодные, прозрачные, как ключевая вода, — глаза, способные с трех метров обратить твою кровь в лед… Его волосы темнее, чем у Фрэнка, не черные, но очень темные, с блестками расплавленного золота, янтарно мерцавшими в лучах солнца.
Шарон не была полной дурой. Она понимала, что физически некоторых женщин привлекает такой тип мужчин и что в своем роде, возможно, как говорила девушка на работе, он уникальный экземпляр. Но сама она никогда не находила его привлекательным. Она постоянно натыкалась на его нрав — этот острейший меч в непредсказуемо ловких, не знающих пощады руках, на который она столько раз яростно, очертя голову бросалась. Его сарказм, способен в клочья растерзать твою гордость, словно пума своими спрятанными в бархат когтями.
— Что, черт возьми, происходит? — процедил Роберт, поворачиваясь наконец к ней.
Шарон встретила его взгляд, готовая к схватке. Похоже, он еще толком не рассмотрел фотографию, и ей не терпелось сейчас же потребовать заветную находку обратно. Все мышцы у нее дрожали от напряжения.
— Мама и папа уехали, — неприязненно сообщила она. — Здесь только я…
— Именно тебя я и хотел видеть, — вежливо парировал Роберт, проходя мимо и опускаясь на корточки перед костром.
С чего бы это? — подумала Шарон, неожиданно для себя замечая, что любой другой мужчина в подобной ситуации выглядел бы смешным — в дорогом, безукоризненно сшитом деловом костюме, сияющих туфлях и белоснежной сорочке — и в такой позе. Но с Робертом все было совершенно иначе. И почему, задавалась она вопросом, костер — ее костер — дымит именно на нее, а не на него?
«Все в этой жизни против меня…» Глаза снова были на мокром месте. Она попыталась стряхнуть слезы, отчаянно заморгав. Роберт сардонически заметил:
— В чем смысл этого самопожертвования, моя дорогая кузина? Ведь не в том же, как кто-то в своих незрелых мечтах надеется, что из пепла этого слезливого действа возродится, словно Феникс, новая и еще более крепкая любовь к Фрэнку, которую он на сей раз разделит.
— Конечно нет, — поспешно возразила Шарон, слишком ошеломленная внезапным сокрушительным выпадом, чтобы притвориться, что она не поняла вопроса. Только Роберт мог предположить такую подоплеку ее действий, только он мог так подло обвинять ее. — Если хочешь знать, — с горечью заявила она ему, — я всего лишь пытаюсь сделать то, что ты сам из года в год мне советовал — признать, что Фрэнк не… что он никогда… — Она замолчала. Чувства переполняли ее. — И вообще, проваливай отсюда ко всем чертям. Это не имеет к тебе никакого отношения… И у тебя нет никакого права…
— Я брат Фрэнка, — твердо напомнил он ей. — И, как брат, обязан защищать его брак и его от…
— От чего? От меня? — Шарон горько засмеялась. — От меня… От моей любви…
— Твоей любви, — передразнил ее Роберт, скривив губы. — Ты даже еще не начала понимать значение этого слова. Со стороны может показаться, что ты взрослая двадцатидвухлетняя девушка, но внутри ты еще подросток, — уничтожающе заявил он, — подросток, способный нанести вред себе и другим.
— Я не подросток, — оскорблено возразила Шарон. Щеки ее вспыхнули.
— То, что ты не можешь контролировать свои чувства, говорит о противоположном, — холодно заметил Роберт. — И, как подросток, ты явно испытываешь удовольствие, упиваясь несчастьем, которое ты сама себе изобрела, этой своей… своей бесконечно раздуваемой «любовью», которую, как ты говоришь, ты испытываешь к Фрэнку. Но тебе, чтобы оставаться собою, приходится и всех остальных втягивать в этот сусальный сюжет.
— Это неправда! — воскликнула Шарон, вскипая от негодования. — Ты…
— Это правда, — безжалостно заявил Роберт. — Вспомни, как ты вела себя на свадьбе… Думаешь, там был хоть один человек, который не видел бы, что ты делаешь и вообще в каком состоянии находишься?
Ты у меня один. (4 стр.)
Она как завороженная смотрела на огонь, и в сердце клокотала острая, неистовая боль.
Шарон с трудом удерживалась от того, чтобы не выхватить шкатулку из костра, пока еще не поздно, спасти ее от гибели. Ведь горели не просто сувениры, — горели самые сокровенные воспоминания, тлела, вспыхивала рассыпалась искрами ее любовь к Фрэнку: подарок, что он вручил ей в тот памятный день рождения, когда она встретила своего принца… открытка от него… и еще подарки. Довольно скромные, непритязательные и, конечно, никак не адресованные возлюбленной. Разумеется, тот же Роберт лишь всласть посмеялся бы над этими драгоценными для нее сокровищами, которые она так нежно берегла столько лет…
Да, она догадывалась, что Фрэнк не поедет в Италию. Но ей никогда не приходило в голову, что вместо него там окажется Роберт. Она полагала, что поедет кто-нибудь другой из группы по продажам. Что-то вдруг толкнуло ее.
— Если ты едешь в Италию, то я там не нужна, — заявила она, чуть обернувшись. — Ты ведь свободно говоришь по-итальянски.
Еще бы такому зазнайке не владеть языком, раздраженно подумала Шарон. В конце концов, их бабушка по материнской линии была итальянкой, и братья часто проводили летние каникулы у шумных итальянских родственников. Но если Роберт свободно владел языком, то Фрэнк усвоил его не так хорошо.
— Да, по-итальянски я говорю, — холодно согласился Роберт. — Но, вспомни, это международная конференция, где наверняка потребуется твое знание японского языка. Так что если ты намерена болтаться там, предаваясь мечтам о Фрэнке, то предупреждаю: мы едем в Италию работать.
— У тебя нет никакого права предупреждать меня о чем бы то ни было, — снова сделала выпад Шарон, до глубины души уязвленная тем, что он усомнился в ее профессионализме.
Она не забыла, как энергично в свое время Роберт противился ее назначению на должность переводчика компании, выступая с презрением против кумовства и утверждая, что выгоднее было объявить конкурс на эту должность.
Шарон знала, что ей не следовало тогда подслушивать у входной двери, как он спорил с ее матерью о «столь ответственном назначении». Она и не собиралась этого делать, но так уж вышло, что она просто шла тогда к матери.
Как бы там ни было, то, что она услышала о себе, только заставило ее со всей решительностью доказывать, как он не прав и какую ценность для компании она могла бы составить. Поэтому она немедленно отбросила свои первоначальные опасения оказаться в прямой зависимости от деспотичного кузена.
Когда мать впервые предложила ей включиться в семейный бизнес, Шарон согласилась без особого рвения. Ей больше хотелось утвердить свою независимость, но, во-первых, она понимала, как сложно самостоятельно найти работу, а во-вторых, соблазняла возможность постоянно быть рядом с Фрэнком. Тогда это перевесило последние сомнения; теперь же окончательно пришла уверенность, что очень скоро удастся проявить себя должным образом.
— Мне известно, что я еду в Италию работать, — язвительно продолжила Шарон. — Ко всему прочему, я не из тех, кто…
Она запнулась, интуитивно почувствовав, что зашла слишком далеко. Выражение глаз Роберта не предвещало ничего хорошего.
— Продолжай, деточка, — проникновенно посоветовал он. Голос его вдруг стал пугающе вкрадчивым.
— Ну… Я ведь не по семейным делам еду в Италию, — пожав плечами, бросила Шарон.
— Не хочешь ли ты сказать, что я использую компанию, чтобы финансировать свои собственные планы? — с угрозой спросил Роберт.
— Ну, ты же не настолько посвящен в продажи… Группа по продажам…
— Как управляющий директор и председатель компании, я посвящен во все. Во все… — еще мягче пояснил Роберт. — Разве что скрепка исчезнет без моего ведома, можешь быть в этом уверена, моя прелесть, — произнес он с ледяным взглядом, заставившим ее горячо покраснеть. Шарон вспомнила все те случаи, когда ей приходилось «занимать» канцелярские принадлежности. — Что же касается группы по продажам… На этот раз они не поедут с нами.
— С нами. — Шарон недоверчиво посмотрела на него. — Ты хочешь сказать, что там будем только ты и я? — В ее голосе послышался ужас.
— Только ты и я, — с нарочитым смаком подтвердил кузен.
— Я… Я не… — начала Шарон и запнулась, потому что Роберт ответил ей обворожительной улыбкой. Слишком нежно, предупредил ее инстинкт. Интересно, если она откажется сопровождать его, этого хватит, чтобы уволить ее с работы? Ее охватило раздражение. Роберт дьявольски умен и к тому же гениально изворотлив. Она знала, как его всегда возмущал тот факт, что она работает в компании. — Ты босс, — промолвила она, попытавшись беззаботно пожать плечами. Впрочем, мерцание прищуренных глаз Роберта недвусмысленно свидетельствовало, что обмануть его вряд ли удастся.
Четыре дня в Италии с таким подонком… Шарон пронизал лихорадочный озноб. Наверное, не удалось бы придумать ничего более похожего на ее представление о Чистилище.
Линн грэхем ты у меня один
Шарон Дуглас печально смотрела на опустелый сад, отчаянно пытаясь сдержать слезы. Казалось, только вчера она играла здесь с Фрэнком. Тогда она была счастлива и никак не предполагала, что настанет день и она уже не будет рядом со своим кузеном, когда вся его жизнь, любовь и будущее сосредоточатся вокруг другой женщины.
Снова набежали слезы, и Шарон смахнула их тыльной стороной ладони.
Конечно, она уже много месяцев знала, что Фрэнк и Джейн собираются пожениться, но почему-то вплоть до самого дня свадьбы продолжала надеяться… Надеяться? На то, что он изменит своему выбору, что увидит в ней женщину и полюбит не только как кузину.
— Теперь твоя очередь, — рассмеялся Фрэнк, когда они втроем — Шарон, ее ближайшая подруга Линда и мачеха Джейн, Лора, — рванулись, чтобы подхватить букет, который Джейн выронила, оступившись на ступеньках.
Теперь ее очередь? — Ну, нет… Теперь она никогда не выйдет замуж. Как это возможно, если она потеряла единственную свою любовь, единственного, кого она любила и будет любить?
И, конечно, другой ее кузен, Роберт, старший брат Фрэнка и его шафер на свадьбе, все это видел. Падающий букет, ее непроизвольную попытку поймать его… Видел сострадание и, самое унизительное, облегчение в глазах Фрэнка, когда тот отпустил неуклюжую шутку — что-то насчет того, чтобы Шарон подождала с исполнением пророчества по крайней мере до тех пор, пока он и Джейн не вернутся из свадебного путешествия. Да, Роберт все это видел, и, похоже, он еще старался щадить ее чувства.
— Возьми себя в руки и… не вздумай дурить. Повзрослей, Шарон… Пора тебе подрасти и поумнеть. У вас никогда бы ничего не получилось. И года не прошло, как вы бы оказались в суде с делом о разводе — даже если бы Фрэнк был настолько глуп, чтобы принять от тебя то, что ты так трогательно собиралась ему подарить.
— Ты этого не знаешь! — выпалила Шарон. — И вообще… Что ты можешь здесь понять.
— О нет, — ухмыльнулся Роберт. — Нет, девочка… Мне-то как раз, в отличие от тебя, кое-что известно. А вот если бы ты… — С явной иронией он улыбнулся. — Конечно, если тебе когда-нибудь покажется, что ты знаешь…
— Оставь меня в покое. Перестань. Уходи! Я тебя ненавижу! — в гневе бросила Шарон.
Нет, теперь она никогда не выйдет замуж, и преднамеренная попытка Джейн устроить так, чтобы она очутилась среди тех, кому пришлось ловить букет невесты, казалось, помогла поставить точку в этой истории.
Неторопливо и серьезно Шарон опустилась на колени перед пирамидкой из хвороста, которую только что соорудила, не обращая внимания на отсыревшие джинсы. Тускнеющее вечернее солнце превращало ее шелковистые каштановые волосы в пламенеющие темно-рыжие. В этих прощальных лучах она, склонив голову, аккуратно зажгла спичку — с такой серьезностью, словно разводила погребальный костер.
В сущности, нечто подобное и происходит, устало отметила Шарон, наблюдая, как разгораются и потрескивают тщательно уложенные щепки, как плещут язычки пламени, перебегая от веточки к веточке, и устремляясь к деревянной шкатулке, что покоилась в самой середине костра. Все кончено, твердила она себе, закрыв глаза, не в силах смотреть, как пламя пожирает свидетельства ее самозабвенной любви. Почти десять лет жизни горели в этом огне! Резкий порыв ветра взметнул шелковистый занавес ее волос, столб искр взвился над костром, унося из него фотографии. Почти все уже обгорели и почернели до неузнаваемости, но на одном снимке еще ясно видны были следы ее губ — яркие отпечатки губной помады.
Глаза у нее защипало, сердце перевернулось от мучительной боли. Чувства возобладали над волей, и она беспомощно потянулась за фотокарточкой, которая словно умоляла не разрушать прошлое столь беспощадно.
Как только любимые черты Фрэнка ожили в ее памяти, глаза вновь наполнились слезами, и она выронила фотографию. Новый порыв ветра тут же воспользовался этим. Тихо вскрикнув, Шарон вскочила, чтобы бежать вдогонку, но кто-то опередил ее, с небрежной легкостью поймав снимок на лету. Ехидное выражение промелькнуло на его угрюмом лице, когда он взглянул сначала на фото, а потом на нее.
— Роберт! — с ненавистью произнесла Шарон, пока он вразвалку приближался к ней, все еще держа в руке фотографию.
Роберт мог бы стать для нее дорогим и любимым старшим братом Фрэнка, но не нашлось бы двух более непохожих друг на друга людей, с горечью думала Шарон. Между тем кузен уже стоял рядом и внимательно всматривался в костер.
Фрэнк весь лучился теплом и смехом, чего стоит одна эта солнечная улыбка. Он отзывчив и легок во всем, и ей было так отчаянно просто влюбиться в него…
Другое дело Роберт. Он даже не приветлив — по крайней мере с ней, а уж о душевном обаянии и говорить не приходится. Даже те, чьим расположением он пользуется, — например, ее мать, — признают, что с ним далеко не всегда приятно общаться.
— Это все потому, что ему пришлось влезть в отцовский пиджак слишком рано. — Не раз Шарон выслушивала от матери одно и то же внушение. — Ему было лишь двадцать, когда умер Чарли, и парень принял на себя всю ответственность за мать и Фрэнка, и, конечно, за бизнес, а ведь это наше общее дело.
И так далее… Шарон с раздражением невольно повторяла про себя наизусть, что «тяжким трудом и преданностью интересам семьи Робби превратил компанию в нечто куда более впечатляющее, чем то, какой она была во времена его отца».
Да, мать защищала «бедняжку Робби», потому что он приходился ей племянником. Шарон понимала силу этой родственной привязанности, но не могла побороть неприязни к кузену, которая со временем переросла в отвращение. Она знала и то, что Роберт, мягко говоря, отвечает ей взаимностью, хотя и маскирует это, искусно прикрывая изощренность своих издевок внешней галантностью (в их нескончаемом поединке ответные колкости Шарон были детским, игрушечным оружием). Ее поражало, что со стороны многие почем-то находили Роберта куда более привлекательным по сравнению с Фрэнком.
— Он очень сексуален, и притом опасно сексуален, — поделилась своим впечатлением с Шарон одна из девушек, работавших в небольшой семейной фирме, которую Роберт возглавил после смерти отца. — Бьюсь об заклад, в постели он на такое способен. — убежденно добавила эта крошка, как бы в ответ на ее холодное молчаливое недоумение.
Ты у меня один. (5 стр.)
Шарон отшатнулась и закашлялась, когда костер бросил ей в лицо клуб едкого дыма. Отступив в сторону, она заметила, что Роберт так и впился глазами в ту самую фотокарточку. Щеки сразу же залила пунцовая краска. Ее смущало не то, что на фотографии был Фрэнк. Это старый снимок восьмилетней давности, она сделала его на семейном празднике. Потом увеличила первоначальный отпечаток.
Стыд овладел Шарон из-за того, что почти весь импровизированный портрет ее кумира был покрыт поцелуями — предательские следы губной помады остались там, где она — ужасно и вспомнить — с детским сладострастием прижимала фотографию к своим губам.
Шарон жгло смущение, такой мучительной неловкости ей еще не доводилось испытывать. Она вся сжалась, готовая услышать издевательский смех Роберта и противясь желанию сорваться, выхватить у него снимок.
Но вместо того, чтобы засмеяться, Роберт просто перевел взгляд с фотографии на нее… На ее губы… — болезненно мелькнула в тот же миг догадка. И снова на фото.
Шарон не могла больше выносить этой немой, выматывающей душу сцены. Кто дал ему право пялиться с таким наглым цинизмом? Кому позволено так издеваться над самым сокровенным? Нервы не выдержали… Она подскочила к нему, взмахнув рукой, чтобы отнять снимок. Роберт моментально среагировал и обнял ее свободной рукой. Фотография осталась у него.
— Пусти меня, — требовала Шарон, почти в бреду, забыв о сдержанности и достоинстве. Гнев и унижение переполняли ее. В отчаянии она колотила Роберта в грудь, неистово извиваясь, хотя сразу же почувствовала, что вырваться не удастся.
Пусть у нее не было никаких шансов. Разум отдавал в этом отчет, но все оскорбленное естество отказывалось подчиниться и кротко принять поражение.
Роберт был на голову ее выше и по меньшей мере килограммов на тридцать тяжелее. К тому же она прекрасно знала, что он регулярно плавает и бегает, и вдобавок владеет искусством айкидо. Неудивительно, что ее истеричные попытки освободиться только изматывали силы.
И все же она боролась, шипя сквозь сжатые зубы:
— Отпусти меня, мерзавец… И верни мне мою фотографию…
— Твою фотографию… — Роберт вновь рассмеялся. О Господи, отдалось у нее в голове, хоть бы закрыть уши руками…
— Полагаю, это были самые страстные из тех поцелуев, что ты когда-либо дарила мужчинам. Верно, кузина? В конце концов…
— Конечно же нет, — соврала Шарон. Провалиться ей на этом месте, если она позволит этой скотине сделать ей еще больнее.
— Нет? — ласково поинтересовался Роберт, по-кошачьи зажмурившись, когда она неосторожно взглянула на него. — Так кто же этот счастливчик? Конечно же, не Фрэнки — ведь, если верить тебе, он единственный, кого ты любила… Единственный, кого ты могла бы любить…
Шарон покраснела, сообразив, что Роберт сейчас дословно повторяет ее собственную, сбивчивую тираду, которой она в шестнадцать лет ответила на его ядовитый вопрос: не излечилась ли «прелестная сестрица» от безнадежной любви к его младшему брату?
— Ты никого из моих мужчин не знаешь! — выпалила Шарон, стараясь, чтобы эта реплика прозвучала как можно бойче.
— Похоже, что их не знает никто, включая и тебя, — язвительно возразил ей Роберт.
— Это неправда! — все еще пыталась выкрутиться она.
— Неправда? — усмехнулся Роберт. — Что ж, давай проверим.
Прежде чем она успела сообразить, в чем дело, он каким-то образом сделал так, что она на мгновение потеряла равновесие и инстинктивно вцепилась в него, чтобы удержаться. Роберт воспользовался этим, чтобы еще крепче обхватить ее уже не одной, а обеими руками, прижав к себе так крепко, что она почувствовала налитые, твердые, как у античной статуи, мышцы его тела и… такое же каменное бесстрастие.
— Послушай, — начала она, автоматически откинув голову назад, чтобы взглянуть на него и показать, как она сердита. Но слова застряли у нее в горле, когда она увидела, как он на нее смотрит… на ее губы… И сердце бешено понеслось в том будоражащем прерывистом ритме, от которого дыхание ее участилось, все мышцы напряглись, а губы слегка приоткрылись. Словно воздуха не хватало во внезапно сжавшейся груди…
Тихий звук — протест или нежный стон, она не могла бы сказать, — вырвался у нее. И тут же исчез, властно поглощенный долгим, глубоким поцелуем Роберта.
Ты у меня один. (10 стр.)
— Можешь расслабиться, мы в воздухе…
Голос Роберта заставил Шарон открыть зажмуренные глаза. Она облегченно вздохнула, увидев, что он говорит правду.
С отвращением отказавшись от места у окна, которое предложил ей Роберт, она пристегнула ремень и заставила себя не поддаваться детскому порыву ухватиться за знакомую руку, когда самолет устремился по взлетной полосе и начал отрываться от земли.
По крайней мере, ей удалось обойтись без этого, хотя… Незаметно она ослабила правую руку, которой, все-таки не удержавшись, крепко вцепилась в рукав безукоризненного пиджака Роберта. И не только в рукав, смущенно заметила она, но и в его крепкую мускулистую руку.
Его сухое «спасибо», прозвучавшее, когда она попыталась незаметно убрать свою руку от его руки, заставило ее виновато покраснеть и стараться не смотреть на него.
Неужели он никогда ничего не боялся? Неужели ничто никогда не оставляло свой след на его стальной броне? Неужели ни одна женщина никогда не заставляла его страдать и тосковать так, что ничего больше не имело бы значения? Если такая и существовала, Шарон ничего о ней не знала. Но она всегда была слишком поглощена своими чувствами, чтобы обращать пристальное внимание на кого-то еще.
Как всегда, теперь, когда они взлетели, страх постепенно отступил, и ее тело расслабилось.
Шарон отказалась от напитков, предложенных стюардессой, и достала из кейса бумаги, которые взяла с собой. Роберт, заметила она, уже погрузился в какие-то документы и свои дневниковые записи. Что ж, пока его внимание сосредоточено на работе, он, по крайней мере, не будет цепляться, с облегчением подумала она.
— Роберт, ты только посмотри, какой вид! — выдохнула Шарон, не в силах сдержать благоговейное восхищение открывшейся перед ними панорамой.
Хотя организаторы конференции позаботились о доставке ее участников из аэропорта, Роберт предпочел действовать самостоятельно и взял напрокат автомобиль. Но Шарон это не беспокоило, поскольку она знала, что он не только отлично водит машину, но и хорошо знаком с итальянскими дорогами.
Другое дело, что ей предстояло провести наедине с ним три часа в машине. Пока они не достигли гор, она была занята собственными мыслями и не пыталась вовлечь его в беседу. Разговоры с Робертом, горько подумала она, всегда приводили к одному и тому же — к перебранке.
Гордость и сознание того, как предвзято, с враждебной настроенностью он вел себя по отношению к ней, не позволяли, оправдываясь, признаться, как сильно она хочет довериться кому-то, поговорить о своих чувствах, о том, как она виновата, что не может переступить через любовь, которая лишь причиняет ей боль. Если бы все было иначе… Если бы он был другим… Если бы он все еще был тем Робертом, которого она знала в детстве… Но он изменился, а та братская любовь, которую он когда-то испытывал к ней, ушла.
Ее намерения хранить молчание и держаться равнодушно, чтобы не дать ему повода лишний раз покуражиться в пути, развеялись, когда дорога, петляя, устремилась сквозь цепь древних гор, мимо маленьких городков и деревушек. На живописных ренессансных площадях перед Шарон чередовались всадники в пышных доспехах, которые под знаменами своих князей сражались за трофеи плодородных равнин, лежащих у подножия гор.
Сегодня здесь царило провинциальное благодушие, и только стены старинных зданий напоминали о волнениях и бурях прошлого. Пейзажи были настолько неповторимо экзотичны и так околдовали Шарон, что она, забыв свой обет молчания, вслух восхищалась их красотой.
На Роберта, конечно, это не производило такого впечатления. У него же родственники на Апеннинах, и красоты итальянской природы и архитектуры с детства ему привычны. Шарон внушала себе, что не должна проявлять чрезмерных эмоций в присутствии пресыщенного, чопорного кузена, когда Роберт, покосившись на нее, нервно произнес:
— Несомненно, этот вид понравился бы тебе куда больше, если бы ты путешествовала вместе с моим братом. Жаль только, что Фрэнк не разделил бы твоего энтузиазма. Братец — современный городской человек, и у него с Джейн есть нечто общее. А между вами… пропасть, о которой ты даже не подозреваешь.
Шарон промолчала, отвернувшись, чтобы Роберт не заметил блеска ее слез. Конечно, она знала, что Фрэнк не разделил бы ее пристрастия к истории, к искусству, ее благоговения перед природой, как только что заметил Роберт, и с чем сам Фрэнк первым бы с готовностью согласился.
Она не собиралась опровергать слова Роберта или возражать ему, утверждая, что вовсе не хотела бы, чтобы Фрэнк оказался рядом с ней в машине.
Не собиралась… Но теперь ей этого хотелось просто до боли в сердце. Тоска захлестнула ее.
Слава Богу, до отеля уже недалеко, подумала она, закрыв глаза и откинувшись на сиденье лицом к окну.
Четыре дня, четырежды двадцать четыре часа… Она невольно вздрогнула. Господи, взмолилась она, пусть эти дни пройдут поскорее!