курица не птица польша не заграница
О заграницах Из несказанного
Откуда пошло выражение «Курица не птица, Польша не заграница»?
S. Мыслитель
Лучший ответ
Галина Аванесова Искусственный Интеллект
А фраза «Курица — не птица, прапорщик — не офицер» приписывалась Петру Первому.
14 апреля 2014, 13:22 Украина
Владимир Пастухов
Украина – это Польша XXI века
Владимир Пастухов, «Полiт.ua»
Надо свыкнуться с мыслью о том, что Украина в том виде, в каком мы привыкли ее видеть в течение последних двадцати лет, перестала существовать. Украинская государственность, скорее всего, возродится в иное время, в других границах и с новым политическим содержанием. Для этого должны сформироваться условия, которых сегодня нет, и которые, по всей вероятности, появятся нескоро. С одной стороны, в самой Украине должны появиться элиты, не связанные ни идеологически, ни организационно с теми кланами, которые привели страну к экономическому и политическому банкротству. С другой стороны, во внешнеполитической «битве за Украину» должна наступить какая-то пауза. Рассвет Украины парадоксальным образом зависит теперь от заката России. Аннексия Крыма – это не локальный конфликт, и у этой проблемы нет частного решения. Выход из этого кризиса будет связан с переформатированием всего существующего мироустройства. Крымом исторически закончился XX век.
По своей природе эта война ближе к Первой мировой (империалистической), чем ко Второй мировой с ее ярко выраженным идеологическим противостоянием либерализма, фашизма и коммунизма. Конечно, идеологический конфликт присутствует и в нынешнем столкновении России и Запада. Кремль все откровеннее заявляет об отрицании западных либеральных ценностей, а Запад пытается настойчиво продвинуть свои ценности за пределы их привычной среды обитания. Но все-таки сегодня интересы доминируют над идеями, и борьба за Украину носит отчетливый привкус дележа сфер влияния между империалистическими центрами силы. В этом противостоянии архаичный, «дополитический» национализм России схлестнулся с постмодернистским, «сублимированным» национализмом Запада.
В том, что касается России, все выглядит даже проще, поскольку никто в Кремле особо и не скрывает, что целью современной внешней политики российского правительства является восстановление Российской империи в насколько это возможно приближенных к историческому максимуму границах. Отказавшись, по сути, от идеи строительства национального государства в том смысле, который этому процессу придается, начиная с эпохи европейского Нового времени, Россия вернулась к обычной для себя практике решения внутренних проблем за счет их экспорта «вовне», то есть за счет экспансии и захвата новых территорий. Война является для современной России не эксцессом, а универсальным и абсолютно допустимым инструментом разрешения конфликтных ситуаций.
Анекдотичность ситуации состоит в том, что, действуя подобным образом, Россия фактически лишь пародирует политические практики Запада, которые он применял (и применяет) как по отношению к самой России, так и по отношению ко многим другим странам на протяжении последних двадцати лет. Идеология современного Запада вырождается в «либеральный фундаментализм», который имеет весьма опосредствованное отношение к своей исторической основе. Скорее он является механистическим придатком сублимированного «постмодернистского» западного империализма. Политический рационализм Запада трансформировался в ханжескую политкорректность, под прикрытием которой объединенная западная бюрократия продвигала свои интересы на территориях, высвобождаемых из-под советского влияния.
Запад, опираясь на свое экономическое и технологическое превосходство, в течение многих лет весьма успешно теснил Россию на этой площадке, включая Украину, оставаясь формально (но именно только формально) в пределах действующих международных правил. Но, в конце концов, загнанная в тупик Россия прибегла к испытанному историческому средству – наплевала на все международные правовые нормы и предъявила голую силу как единственный имеющий значение аргумент в споре. Тем самым она тайную войну сделала явной, но не более того. Этим шагом Россия открыла ящик Пандоры, из которого вылетели «угрозы», жертвой которых когда-то она сама же и станет. Но еще раньше жертвой станет Украина.
Раздел Украины
Украина – это Польша XXI века. Просто буферная зона между Россией и Западом сместилась на восток. Ничего хорошего Украину в связи с этим не ждет. Предложение Москвы провести переговоры по Украине в «четырехстороннем формате» с участием в них помимо правительства Украины представителей сепаратистов из восточных регионов лишь подтверждает нацеленность России на раздел Украины в качестве компромисса в ее отношениях с Западом. Похоже, для Украины, как и для Польши в XVIII веке, наступают тяжелые времена. Украинскому национальному государству выпало появиться на свет в ненужном месте и в ненужное время. Ему предстоит стать разменной монетой в торге России с Западом.
Много сказано и написано об агрессии России по отношению к Украине (которая, безусловно, не ограничивается Крымом). Однако мало говорится и пишется о том, почему эта агрессия оказалась настолько успешной. Все предыдущие годы Украина своей внутренней и внешней политикой провоцировала эту агрессию и облегчала задачу потенциального агрессора. Если национализм России продолжает оставаться архаичным, а национализм Запада приобрел «постмодернистские» черты, то украинский национализм оказался инфантильным. Украина двадцать лет сидела на пустой цистерне с бензином, бросая спички в припарковавшийся рядом полный бензовоз.
Так же, как и Россия, Украина не смогла создать дееспособное государство после краха советской империи. По размаху коррупции украинская государственность, пожалуй, даже превзошла российскую действительность. Но, в отличие от России, опирающейся на спасительную нефтегазовую подушку, Украина не могла себе такого государства дозволить. Что позволено владеющему «Газпромом», не позволено владеющему «Нафтогазом». Украине коррупция оказалась не по карману, и она превратилась в государство-банкрот. В этом плачевном состоянии ей и пришлось вступить в войну с Россией.
Но и это только полбеды. Настоящая же беда состояла в том, что украинские элиты так и не смогли конструктивно разобраться со своей национальной идентичностью. Как и во многих других странах, только что политически освободившихся от колониальной зависимости, но весьма далеких от реальной экономической независимости, в Украине успехи национально-государственного строительства измерялись почти исключительно тем, насколько она преуспела в дистанцировании от России. Это создавало опасную иллюзию того, что, чем дальше от России, тем лучше. Несмотря на все публичные уверения в «братской дружбе», иллюзия эта активно культивировалась в сознании «национально ориентированных» слоев украинского общества.
Масштаб реальной зависимости Украины от России, прежде всего, во всем, что касалось поставок газа и нефти, был недооценен. Разрабатывались изначально тупиковые политически стратегии, основанные на том, что желаемое повсюду выдавалось за действительное. Общественному мнению внушалась мысль о том, что со дня на день с зависимостью от России будет покончено, что Украину обкрадывают, что без российских ресурсов и без российского рынка украинская экономика может прожить. Общество, самолюбие которого постоянно было уязвлено, охотно в эти фантазии верило. Запад эти иллюзии охотно поддерживал. Все тщательно избегали обсуждать суровую и неприглядную реальность, состоявшую в том, что Украина на многие годы привязана к российской экономике стальными тросами трубопроводов, и никаких разумных альтернатив поставкам российских энергоносителей в ближайшей перспективе Запад создать не сможет.
Внешняя и внутренняя политика Украины на протяжении двух десятилетий (вне зависимости от того, какое правительство ее осуществляло) была сплошной авантюрой, в основании которой лежал типично русский, а вовсе не украинский, расчет на «авось». Кстати, в этом смысле Леонид Кучма был намного адекватней своих последователей, он, по крайней мере, хорошо понимал, что мечты сбываются только у «Газпрома». Украине нужен был свой Иван Калита, а ею правили сплошные Лжедмитрии.
Частью этой авантюристической политики были игры с русским языком, на котором говорило до трети населения страны. При том, что в реальности никаких особых проблем ни в быту, ни на работе русскоговорящие украинцы не испытывали, вокруг этой темы всегда сохранялось какое-то искусственное напряжение. Элементарное национальное чванство, не имеющая под собой никаких оснований кичливость не позволяли пришедшей к власти в Киеве новой элите принять единственно разумное решение об обеспечении прав русскоязычного населения и тем самым снять внутреннее напряжение. И даже в первые, самые напряженные дни после революции Рада, вместо того, чтобы снять напряжение, предпочла полить костер соляркой, проголосовав за совершенно иррациональное решение об отмене регионального статуса русского языка.
В конце концов, Украина опрокинула себя в гражданскую войну, а Россия не преминула воспользоваться этой ситуацией для того, чтобы решить за счет Украины свои внутренние проблемы и удовлетворить имперские амбиции. Если она не потерпит в столкновении с Западом быстрого и сокрушительного поражения (а на это мало что указывает), то рано или поздно Западу придется искать временный компромисс с Россией, делая передышку в войне. Этот компромисс может быть достигнут только ценой раздела Украины. Первый раздел Украины уже состоялся – к России отошел Крым. Следствием второго раздела (неважно, случится ли это сейчас или через несколько лет) может стать присоединение к России всего юго-востока страны. В результате третьего раздела Украина может вообще де-факто перестать существовать как независимое государство.
Война и интеллигенция
Империалистическая война, как и сто лет назад, стала для интеллигенции России, Запада и Украины сложным вызовом. Ей нужно определяться и занимать позицию. Но проблема состоит в том, что практически невозможно занять однозначную позицию в совершенно неоднозначной ситуации. Правда сегодня состоит в том, что в общественном мнении вовлеченных в конфликт стран повсеместно возобладала полуправда.
В России большая часть национальной интеллигенции сплотилась под имперскими знаменами, руководствуясь отчасти инстинктом, отчасти не лишенными меркантилизма (в широком смысле слова) мотивами. Это большинство полностью игнорирует имперскую природу начатой собственным правительством войны и молчаливо одобряет превращение России в лучшем случае в полицейское, в худшем – в тоталитарное государство. Но и меньшинство, выступившее против войны с осуждением действий собственного правительства, не стремится договорить правду до конца. Оно старается не замечать имперскую подоплеку действий Запада в борьбе за Украину и не затрагивать щепетильную тему «виктимного» поведения украинских властей в преддверии кризиса.
Аналогичным образом на Западе разворачивается, пусть и несколько запоздалая, но в целом обоснованная критика Кремля, на «шалости» которого до сих пор предпочитали смотреть сквозь пальцы, но при этом мало говорится об империалистической сущности современной политики самого Запада, о дурновкусии псевдолиберального мессианства, которое предшествовало нынешнему кризису, об отсутствии готовности переложить на себя бремя спонсирования украинской экономики, которое с момента распада СССР по инерции несла Россия. Все это делает позицию западной общественности не менее однобокой, чем позиция российской общественности в обеих ее (имперской и либеральной) ипостасях.
Но хуже всего обстоят дела в Украине. Там практически отсутствуют политические и общественные силы, которые имели бы мужество посмотреть суровой действительности в глаза и перестать жить экономическими и политическими фантазиями. Это не значит, что в Украине нет людей, способных понять, что на самом деле происходит со страной и культурой. Просто эти люди не могут позволить себе говорить правду, а общество совершенно не готово к тому, чтобы эту правду выслушать. Выздоровление Украины может начаться только тогда, когда появится украинский национализм, способный толерантно воспринимать Россию «как объективную реальность, данную Украине в ощущениях».
Парадоксальным образом, но перед интеллигенцией России, Запада и Украины в связи с началом этой войны встают, в общем-то, сходные задачи – борьба с империалистической политикой своих правительств во всех многообразных формах ее проявления: архаичной, инфантильной или постмодернистской. В то время как Россия и Украина должны еще только открыть для себя по-настоящему либеральные ценности, Запад, похоже, должен их для себя «переоткрыть», очистившись от псевдолиберального наследия последних десятилетий и не впав при этом в новый «правый уклон».
Пока шли все эти нудные сборы документов, характеристик, заверенных парторгами, комсоргами, дирекцией и профсоюзным руководством, нам было не до репетиций, а ведь программы то у нас не было, да никто и не верил до последнего момента, что нас выпустят. Тогда даже для спортсменов или артистов Большого театра выехать за рубеж было страшной проблемой, а то, что поедут джазмены, да еще на фестиваль, где будут представители западных стран, казалось просто невероятным. Для того, чтобы придать этой поездке официозный характер, наш ансамбль стал частью как бы Делегации ЦК ВЛКСМ, куда были включены также комсомольские работники и некоторые известные советские музыковеды и композиторы, в частности, Арно Бабаджанян и Александр Флярковский, который был назначен руководителем делегации. Получение разрешения на выезд в МИДе и КГБ надолго затянулось, так что мы уже опаздывали к началу фестиваля.
Но, пока нам еще предстояло выступить на этом крупнейшем международном форуме джаза, завоевавшем солидный авторитет среди западных специалистов. При этом, что мы не имели почти никакого опыта публичных выступлений в больших залах. Я лично ощущал не просто мандраж, а какой-то ступор, находясь как бы во сне, с трудом представляя себе реальность происходящего. Думаю, что с другими участниками нашего состава творилось нечто подобное. Перед нашим вечерним выступлением нам отвели днем часа три на репетицию в пустом зале, и у нас была возможность сыграть полностью, с роялем и барабанами то, что было намечено в поезде. Во время этой самой репетиции, когда каждая минута была на вес золота, в зале сидел и слушал нас композитор Арно Бабаджанян. После первого часа он поднялся на сцену и предложил нам посмотреть его пьесу, сочиненную только что, по случаю фестиваля, под названием типа “Привет, Варшава!”. Он раздал нам ноты, написанные на небольших листочках. В то время Арно Арутюнович уже был одним из самых популярных в Советском Союзе эстрадных композиторов-песенников, маститым и влиятельным. Его песни в ритме модного тогда твиста распевали основные наши певцы во главе с Муслимом Магомаевым. Но эти шлягеры, ну никак с джазовой культурой не ассоциировались, и поэтому мы были застигнуты врасплох его предложением. Дело в том, что Арно Арутюнович был замечательным, душевным человеком, мы это почувствовали с самого начала поездки, и обижать его отказом оказалось целой проблемой. Мы сразу же одинаково оценили обстановку и стали смотреть ноты в надежде, что это произведение поддастся джазовой обработке. Но, увы, это оказался инструментальный вариант типичной песенной мелодии с очень простой гармонией. Это было написано рукой мастера, но пригодно для совсем другого применения.
Вечером состоялось наше выступление. Фестиваль проходил, как всегда, в Зале конгрессов, находящемся в здании, построенном по тем же проектам, что и московские высотки, то есть в сталинском, послевоенном, имперском стиле. Перед выходом на сцену наше волнение достигло своего апогея, оно усилилось еще и от того, что, как мы узнали, все пишется на пленку и в случае удачи будет потом передаваться по радио, а может быть, и издано на пластинке. Вдобавок ко всему, на психику очень давило наличие специфической аудитории, с которой мы до этого никогда не сталкивались. У себя, в Москве, нам приходилось играть для студенческой молодежи, в кафе или на институтских вечерах, иногда для простых советских трудящихся, на “халтурах”. А здесь, мы впервые увидели солидную европейскую публику, разодетую в вечерние костюмы и платья. Поражало обилие по-настоящему красивых женщин с царственной осанкой. Многие мужчины были в смокингах и бабочках. Но, пожалуй, главной причиной волнения было сознание того, что среди этой публики находятся музыканты, и не только польские, а европейские и американские, которые способны услышать малейшую неточность, а также джазовые критики, не делающие никаких скидок. И вот нас объявили, мы вышли на сцену и начали играть, стараясь не думать ни о чем, кроме самой музыки. Надо сказать, что московская джазовая традиция того периода была крайне жесткой, все было основано на знании бибопа, на умении “фирменно” импровизировать. Никаких самопальных экспериментов тогда не допускалось. О польских и других европейских музыкантах мы до этого почти ничего не знали, и только в Варшаве поняли, что они исповедуют те же истины, стоят на том же пути, только ушли далеко вперед. Реакция публики на первую же нашу пьесу была очень положительной, что нас вдохновило и немного сняло волнение.
Одно из ярчайших воспоминаний от этой поездки по стране связано с экскурсией в бывший концлагерь Освенцим. Наше поколение, выросшее во время войны, пережившее бомбежки, оккупацию, эвакуацию и многое другое, наслышанное о фашистских зверствах, трудно было удивить чем-то новым. Когда нам сказали об этой экскурсии, мы отнеслись к ней как к типичному советскому необходимому мероприятию. Но когда попали на территорию концлагеря и увидели вблизи эти печи, бараки и газовые камеры, эти горы женских волос, детских очков, игрушек, протезов, ночных горшочков, мы были потрясены. Затем нас завели в небольшой кинозал и показали редкие кино- и фотодокументы об уничтожении людей. Я помню, что под конец у меня не было сил смотреть на все это, в горле встал комок. После этого мы даже не могли переговариваться друг с другом, пропал голос.
На этом фестивале мы открыли для себя польский джаз, о котором знали до этого очень мало. Мы познакомились и подружились с такими музыкантами. как Збигнев Намысловский, Ян “Пташин” Врублевский, Чеслав Бартковский, Кароляк, Томаш Станько и многими другими. Послушав их выступления, я с огорчением отметил для себя, что нам еще далеко до них, что они достигли настоящего европейского уровня, а может быть, и сами задают этот уровень. Дальнейшая история джаза показала, что польские джазмены одними из первых в Европе преодолели американский барьер, получив признание в Соединенных Штатах. Несмотря на общий недоброжелательный фон, который мы ощутили в самом начале, все новые знакомые, особенно после нашего выступления, отнеслись к нам крайне приветливо, как к своим.
«Курица не птица, прапорщик не офицер, Польша не заграница»
«Курица не птица, прапорщик не офицер, Польша не заграница»
Автору этих строк приходилось неоднократно бывать в командировках в Кракове. В том числе в начале декабря 2004. Сейчас уже не многие помнят, что это было время выборов в Украине. Пресловутый третий тур, первый Майдан.
И единственное место, где можно было столкнуться с русофобией – ресторан, в котором официантками работали украинки.
Когда мы пришли в одно из таких заведений, то у нашей делегации спросили: «Вы за Ющенку чи за Януковича?». Благо, нас уже успели предупредить, что за неправильный ответ следовал плевок в суп.
В предыдущий раз такое случилось у меня лет сорок назад – соседка по коммунальной квартире демонстративно плюнула в суп, поругавшись с женой.
Сочинения господина Новака «Восточные размышления: сборник избранных статей и интервью» очень напоминают эти полузабытые нравы. Причём, вот что удивительно – в самих «рядовых» поляках никакой русофобии не наблюдалось – в магазинах все улыбались, в автобусах помогали с нужной остановкой, отвечали по-русски.
Негатив был, но скорее к немцам. И не просто так. Когда войска Гитлера вошли в страну в 1939, то первым делом расстреляли всю польскую профессуру – образованная элита им была ни к чему.
Прошло время и списки этих расстрелянных висят в каждом университете, и никто их не демонтирует, как памятники российским солдатам. А маршал Конев в Кракове – национальный герой. Ему там аж четыре памятника. А сколько их всего на родине?
Поэтому совершенно непонятно, как объявленный столпом политологии господин умудрился уловить настроение народа, не «настроенного» на борьбу со страшным востоком. Народ не может быть русофобом или антисемитом. Но когда эти взгляды – невыносимая ненависть к России проявляются у его «идеологов», когда это полуофициальная позиция государственных мужей, то перефразируя одно из известных выражений Йозефа Геббельса : «…рано или поздно все захрюкают». И что изменилось с тех пор, когда паны своим отношением к хлопам разваливали собственное государство.
И вот итог – приговор вынесен, адвокаты его не обжаловали…То есть цель была достигнута актом изъятия. Как говорится: «Шумим, братец, шумим». А. С. Грибоедов
Курица — не птица
Вот буквально только-только сам вернулся из Болгарии. И близоруко не заметил коварства братушек, которые теперь отрицают роль Советского Союза в освобождении народов Европы. Та самая Болгария, которая «не заграница», потому что «курица – не птица».
Болгария, которую наши родители с ухмылкой называли «16-ой республикой», и в которой следы того времени всё еще чувствуются. Кстати! А вам было бы приятно, если бы кто-то с ухмылкой называл нашу страну «16-ой республикой», «51-м штатом» или какой-нибудь «9-ой провинцией». Чисто шутя, промежду прочим? Вам точно было бы неприятно. И мне неприятно. А болгарам должно быть приятно. Болгары искажают историю – так мы говорим. И поляки искажают, и чехи, и венгры – да все, сволочи, искажают! Все против нас!
Никогда не задумывались, почему вдруг так вышло? Может, была причина? Причина, конечно, была — и есть. И в словах болгарского МИДа эта причина очевидно звучит – простите за длинную цитату: «Не отрицая вклада СССР в разгром нацизма в Европе, мы не должны закрывать глаза на тот факт, что советская армия принесла народам Центральной и Восточной Европы полувековые репрессии, удушающее гражданское сознание, деформированное экономическое развитие и оторванность от процессов в развитых европейских странах». И что же в этих словах не так? Вклад СССР в разгром нацизма не отрицается. Но в полном смысле освобождением народов Восточной Европы это не было. Потому что на смену одной оккупации пришла другая – какая же это свобода? Формально имея независимость, все эти страны 45 лет были в полном подчинении Советского Союза. Никакой самостоятельной внешней политики у них фактически не было, несмотря на периодическое фрондерство отдельных лидеров. А когда они пытались что-то изменить внутри страны, то Советский Союз просто посылал к ним танки, как в Будапешт и Прагу. Послал бы и в Варшаву, но Ярузельский оказался хитрее и вместо советского военного положения Польша получила собственное.
Болгарские деньги печатали на фабрике Гознака, а военная форма болгарской армии отличалась от советской разве что погонами и кокардами – какая же это независимость? Гитлеровская оккупация – страшная вещь. Но она длилась всего шесть лет, и живых свидетелей осталось немного. А полвека советской оккупации помнят слишком многие. Только мы сами не хотим этого признавать. Мы с детства рассказываем только про военные победы и многочисленные жертвы советских солдат в боях за освобождение Восточной Европы. И если бы тогда, в 1945, прогнав Гитлера, Красная Армия вернулась домой, а освобожденным народам дали возможность самим решать, как им жить, история пошла бы совсем другой дорогой и народы эти до сих пор говорили бы нам спасибо. Но мы относились к ним с презрением и считали вассалами. За что теперь и получаем ото всех плевки.
Курица не птица — Польша не заграница
Кажется, уже давно мы считаем, что русская православная церковь есть посольство ада на земле. Консульство преисподни, дом сатаны. Я часто слышу, будто церковь православная (в её нынешнем состоянии) это такое очень понятное и осязаемое зло в золоте, безумии и мерседесах, а вот, например, церковь католическая представляется продвинутой общественности локомотивом прогресса, такой классной и модной, как в фильме Соррентино, местом, где комфортно молиться, одним словом очень мимишным Джудом Лоу.
Между тем, рядом с нами, на родине Чеслава Милоша, где его тезка Немен когда-то пел “Dziwny jest ten świat» происходят вещи, которые, казалось бы, не могут и не должны случаться в цивилизованной Европе, но они есть и во многом из-за действий этих самых польских наместников бога на земле.
Всего в нескольких сотнях километров от Берлина, во время благотворительного концерта убит президент Гданьска Павел Адамович. Его последние слова были не о войне, не о ядерном пепле, но о мире, добре и открытом Гданьске. Нападавший кричит, что это его месть польским либералам. Так он спасает Польшу.
Описанное великим испанским философом Ортегой-и-Гассетом Восстание масс в который раз происходит у нас на глазах. Те, кто не умеют делать ничего, нападают на тех, кто делает даже не что-то, но многое. Эпоха одноклеточных, времена ущербных, которые осознают, что только в борьбе с теми, кем они никогда не смогут стать, можно себя проявить.Так и в России, победить все беды можно всего-навсего облив зеленкой Улицкую. Если сделать это — в стране победившего кретинизма тотчас отстроятся школы, больницы и поликлиники.
За несколько дней до концерта, государственный польский телеканал выдает сюжет а-ля Киселев, в котором рассказывает, что деньги на благотворительных акциях всегда разворовываются. Это делает тот самый телеканал, на котором существуют черные списки (вы не ослышались, речь не о России), который, когда на улицы Варшавы выходит миллион человек отстаивая право польских женщин делать аборты, и вся столица Польши натурально стоит, устами местных андреевых-симоньян рассказывает, что по городу гуляют пять тысяч польских навальнят. И всё это польская католическая церковь и рука об руку с ней польские консерваторы очень и очень поддерживают, потому что кто-то там в их прямой кишке давно решил, что знает, как полякам следует жить.
Польская церковь поддерживает мракобесов, как поддерживает и марши местных нациков, потому что они за традиционное и против иноверцев, беженцев из Сирии, которых хотел пригласить в открытый Гданьск убитый президент Адамович.
В общем, когда нам кажется, что адок это только у нас, а за забором у ребят всё славно — это давно не так. Остается только надеяться, что Ньемен был прав, когда пел, что Lecz ludzi dobrej woli jest więcej i mocno wierzę w to, że ten świat nie zginie nigdy dzięki nim. Nie! Nie! Nie! Nie! Nadszedł już czas, najwyższy czas, nienawiść zniszczyć w sobie!