Что такое христианский брак
Как выйти замуж или что такое христианский брак?
«Семейный совет» с протоиереем Алексеем Уминским
Приблизительное время чтения: 10 мин.
Где искать жениха и невесту? Как строить отношения до брака и что такое христианская семья? Об этом и многом другом на встрече со своими прихожанами 8 марта говорил настоятель храма Троицы в Хохлах протоиерей Алексей Уминский.
Все мы в общих чертах знаем что такое христианский брак. Мы знаем, что христианская семья — это прежде всего малая Церковь. Однако, несмотря на то, что о христианском браке много написано и сказано, сама по себе христианская семья (я сужу по моему священническому опыту) — это семья проблемная. Об этих проблемах и хотелось бы поговорить.
О влиянии романтизма
Нет ни лекал, ни трафаретов, в которые можно было бы вместить по общим параметрам человеческую жизнь. Жизнь всегда больше, чем схема. Когда мы сегодня говорим об устроении семьи, христианской семьи, мы должны понимать, что семья в XXI веке строится совсем не так, как это было в веке XX, и уж точно не не так, как в веке XIX. Таких социальных институтов, которые готовили бы людей к семейной жизни, теперь, увы, не существует. Утрачена и сама преемственность этих институтов.
Читая классическую литературу, мы видим как люди составляли семьи. Это делалось исключительно по благословению родителей, или потому что молодые люди были сосватаны, познакомлены как-то специально для создания семьи. Представить себе такую форму устройства семьи сегодня довольно трудно. Эта форма разломлена.
Мы читаем книги и видим, что люди, которых сватали друг другу, которые знакомились буквально на глазах своих родителей и не имели возможности много общаться, тем не менее потом создавали крепкие и благополучные семьи. Ни о какой романтичности, ни о какой влюбленности речи тогда не шло. Это русская и французская литература XIX века поставили принцип романтичности и влюбленности на первое место. И этот принцип по сути своей даже тогда был разрушительным для семьи. Рассказы Золя, Мопассана и многих других, все эти мадам Бовари — это то, что разрушает семью, а отнюдь не склеивает ее.
Сегодня человек понимает семью именно с этих (книжных) позиций: я влюблен, я поражен. И на этой основе человек пытается выстраивать отношения и создавать семью. Но правильный ли это путь? Как не ошибиться в выборе? Где же та семья, которая будет соответствовать христианскому идеалу?
Невеста или сестра во Христе?
Так или иначе поиск жениха или невесты начинается с чистого листа: весь прошлый опыт устроения семьи сегодня совершенно не действует. Что же тогда может стать для молодого христианина точкой опоры? Что поможет найти себе супруга? Где его искать?
Существует принцип: если я христианин, то ищу себе супруга в христианской общине. Моя будущая избранница должна быть воцерковленной, как и я сам, и тогда возможно у нас будет крепкая семья. Однако, в таком случае приходится вести поиск в сверхограниченном пространстве церковной общины, которое ко всему прочему ограничено и строгими правилами внутренних взаимоотношений.
Правила эти таковы, что девушка и юноша не имеют права, находясь в церкви, посмотреть друг на друга как-то иначе, чем как на брата или сестру во Христе. И это естественно, когда мы находимся непосредственно в храме на молитве: «Я не могу позволить, чтобы мой взгляд блуждал по лицам в это время. Наоборот, я стою и голову опускаю вниз. Я прохожу в храм и мой внешний вид должен соответствовать моей покоянно-молитвенной настроенности». Хорошо это или плохо — другой вопрос, вопрос того, как мы себя преподносим. В любом случае, храмово-общинное пространство не приспособлено, чтобы здесь всерьез думать о поисках супруга или супруги. И это так.
Само по себе представление о строгости личной христианской жизни приводит к тому, что человек в храме находится в зажатом состоянии. Он все время себя контролирует. Он контролирует свои чувства, мысли, все время думает о том, как ему быть правильным перед Богом и перед людьми. И в этом состоянии психологически трудно думать всерьез о том, что здесь, в церковной общине, на нее кто-то будет смотреть как на предполагаемую невесту, или она посмотрит на кого-нибудь как на предполагаемого жениха. Хотя это желание подспудно всегда есть. Мы всегда оглядываемся невольно на девушку или молодого человека, которые могли бы нам подойти. Но всякий раз должны эту мысль закрыть, прервать, дальше помысел не имеет права развиваться, даже если рядом находится кто-то симпатичный. Сам храм, само устройство общины не дает широкой возможности найти себе спутника жизни. Потому что богослужение концентрируется вокруг Христа и на богослужении человек предельно открыт прежде всего для Бога.
А вот там, где члены общины встречаются не только на богослужениях, все происходит и развивается иначе. Общеприходские дела позволяют людям посмотреть друг на друга не только как на братьев и сестер во Христе, а еще и как на юношей и девушек, женщин и мужчин, друзей. В этих общих делах мы можем проявить свою настоящую сущность и выступить друг перед другом в той человеческой ипостаси, в которой нас Господь создал —в мужской и женской.
У христиан поле для выбора не так велико. Я не вижу проблемы в том, чтобы христиане встречали своих спутников вне церкви. Это нормально, когда сегодня люди не замыкают круг своего общения.
О мужском, женском и божественной красоте
В людях, особенно в современных людях, понятие мужского и женского очень сильно перепутано и трансформировано. Это становится проблемой для всех нас.
У нас женщины почти мужчины, мужчины — почти женщины. И каждый не до конца сам себя понимает. Кто он вообще есть? Будучи христианами, мужчины боятся проявления своего мужского начала. Женщины боятся своего женского. Во многом так происходит потому, что есть определенный аскетический опыт. Это опыт монашенский, который перенесся на нашу обычную, бытовую жизнь.
Конечно же мы люди, поврежденные грехом. Всяк человек есть ложь. Все в нас искажено. И все прекрасное, божественное, что было в нас изначально, ведет не в ту сторону. Мы пытаемся идти правильным путем, отстраняя все, что считаем плотскими помышлениями. Но на самом деле часто делаем нечто иное. Мы не исправляем качественно наше повреждение, антропологическое, человеческое (у Вышеславцева Б.П. есть такое понятие «преображенный эрос»). Мы не исправляем внутреннее повреждение через молитву, покаяние и преображение. Мы не исправляем, а загоняем эти вещи вглубь, замыкаем их в глубоком внутреннем подвальчике и не даем им возможности жить. И тогда мы не оживаем в Боге, а ходим почти мертвые, бесчувственные.
Бесчувственность и мертвенность — еще одна проблема, которая встает на нашем пути построения христианской семьи. Из-за этого человек не может увидеть другого, а главное, не может для другого раскрыть себя — в своей настоящей мужской или женской ипостаси. В той природной божественной красоте, которую Господь вложил в мужчину и женщину. Я говорю, например, о прекрасной женской ипостаси Евы, которая заставила Адама сказать: «Се плоть от плоти моей, кость от костей моих». Это же первое признание в любви. Адам увидел в ней женскую красоту и — «два в плоть едину».
Мы убиваем в себе чувства, и это большая проблема сегодняшней христианской молодежи. Убитые, загнанные, обессиленные —все это не дает ни возможности отвечать привязанностью на привязанность, любовью на любовь, ни даже замечать вокруг себя ту красоту женскую и мужскую, которая по-настоящему есть.
Конечно, речь не о красоте из журналов «Мужское здоровье» или «Космополитен». Увидеть женскую красоту в той, что не соответствует параметрам 90/60/90, может только настоящий мужчина. И только настоящий мужчина способен увидеть женщину в красоте смиренного духа, о которой говорит апостол Петр. Внешнюю прелесть увидит любое животное, потому что она возбуждает иное. Там не к чему прилепиться, в этих кусках мяса на фотографиях. Там нет мужского и женского, там иные вещи.
Настоящее мужское и женское просыпается в тех, кто умеет и не боится чувствовать и оживать.
О палочке Коха и человеческой слабости
Аскетика убивает болезнь, но не тело. Как врач правильным лекарством истребляет болезнь, но не само человеческое тело, так и аскетика, борьба с помыслами, страстями, не убивает чувства. Но она должна их оживлять, уничтожая при этом приросшую к ним гадость, ржавчину и плесень, то, что паразитирует на человеке. Мы часто боимся быть самими собой, людьми. И в этом наша проблема. Она не дает нам и семью создать.
Часто мы встречаем именно тех, кого Господь нам посылает, чтобы мы их увидели и встретили, но их-то мы и не замечаем. Они проходят мимо нас, а мы мимо них. Это нужно понять и попытаться жить настоящей человеческой жизнью.
О боязни ошибок
Жить настоящей жизнью значит не бояться быть собой и понимать, что мы Богу нужны такие, какие мы есть. Господь дает нам достаточную степень свободы. Эта свобода предполагает ответственность. Но она же предполагает и то, что человек живет не по книге и схеме, а исходя из того, как он смотрит на мир.
Однажды я читал лекцию на миссионерском факультете и сказал, что нам в жизни очень не хватает простой человеческой радости, свободы. Мне возразили: «Должна быть радость во Христе, свобода во Христе». Я согласен, но если мы в себе убили желание радоваться, то и во Христе радости уже не будет, если убили в себе желание быть свободным, то во Христе вы никогда свободу не обретете.
Мы приходим в храм, выходим из храма страшно напряженными. Но нужно стараться просто по-человечески улыбаться, не бояться жить, поступать и принимать решения. Не надо бояться знаете ошибаться. Потому что человек, боящийся ошибки —этот тот третий из притчи о талантах. Два других не боятся ошибиться, хотя могут быть обмануты, могут свои таланты потерять, вложить не в то дело, а тот третий —вообще ничего не делает, потому что уверен, что за ошибку накажут.
Но за ошибку не накажут, потому что Господь не думает о нас как о безошибочных автоматах, он знает, что мы все время ошибаемся.
Ад — пожирает, любовь — открывает
Попробуй совместную жизнь перед браком, чтобы не ошибиться с выбором. Попробуй, «как все нормальные люди». Призыв-обманка, которую нам настойчиво предлагает этот мир. А пробовать-то и нельзя. Потому что поиск человека заключается не в том, чтобы попробовать «это», а в том, чтобы попробовать что-то другое. Мы должны не пробовать друг друга, а испытывать и открывать себя друг другу, познавать. И для этого нам не хватает простого общения.
Нам, христианам, много чего нельзя, но еще чаще мы придумываем себе то, чего нельзя. Без всякого сомнения, нам нельзя грешить и пробовать людей на вкус. Потому что «пробовать кого-то» — это свойство ада: кого-то и чего-то все время пожирать. Ад все время пожирает. А любовь все время делится, открывается. Наше свойство христианское в том, чтобы мы умели открываться и не боялись этого. С точки зрения христианской, познать друг друга —это открыться, понять, что в этой открытости тебе есть место. И происходит это постепенно, понемножку, по чуть-чуть во взаимном узнавании, когда люди друг перед другом открываются в равной степени. И когда открываются до конца, то они друг друга узнают: «А я тебя узнала. Ты, оказывается, мой». — «А ты — моя».
Брак, как бегство
Сегодня люди видят брак очень по-разному: кто-то видит возможность уйти от проблем. Например, живет человек с родителями, а они деспоты. Мать житья не дает и поскорее бы на волю. Кто-то другой ищет возможности, например, скрасить свое одиночество и найти себе хорошую добрую женщину, такую удобную домохозяйку. Поэтому вопрос состоит в том: кого вы ищите? Есть христианская семья, а есть квазисемьи, узаконенное сожительство, которое не предполагает открытости. Оно предполагает договорные отношения: мы живем, у нас общее хозяйство и общая постель, то есть физиология и экономика. Действительно, при этом иногда возникают добрые чувства друг к другу: забота, например: «У тебя зуб болит? Сейчас сделаю эликсир и ты рот пополощешь. Температура? Давай схожу в аптеку».
По-человечески это понятно. Но это один тип брака.
Другой тип — это брак христианский, в основе которого узнавание человека в любви, в терпении, в уповании и молитве. Христианский брак это не только брак, заключенный в церкви между христианами. Это нечто большее. Это брак, когда «два в плоть едину». И такой брак можно наблюдать не только у христиан. Он онтологичен, он богоданное состояние, удивительный дар. Человек изначально устроен так, чтобы жить для такого брака.
Для меня очень важны слова священномученика Владимира Амбарцумова, который рассказывал о своей рано умершей жене: «Я переставал понимать, где кончаюсь я и где начинается она». Так они любили друг друга, и в этом, как мне кажется, сущность христианского брака. Жить с таким вот взаимопроникновением, когда у человека от другого не остается никакого потайного места и никаких тайн.
Религиозно-нравственный смысл христианского брака
Именно это уподобление наполняет глубоким смыслом предписания апостола о семейной жизни: «Жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу, потому что муж есть глава жены, как и Христос глава Церкви, и Он же Спаситель тела. Но как Церковь повинуется Христу, так и жены своим мужьям во всем. Мужья, любите своих жен, как и Христос возлюбил Церковь и предал Себя за нее» (Еф. 5, 22–25). В этих предписаниях нет ни хозяйственно-экономических, ни юридических мотивов, – не они составляют фундаментальное основание брака и семьи. Основанием является любовь, понимаемая как дар и жертва. Муж – глава жены на тех же основаниях, что и Христос – глава Церкви. А именно: муж может быть главой семьи, потому что любит жену так же, как Христос любит Церковь, – не по силе, может быть, но по способу, – он жертвует собой ради нее, он всю жизнь свою кладет без остатка на то, (продолжим прерванную цитату о предании Христом Себя за Церковь) «чтобы освятить ее, очистив банею водною посредством слова; чтобы представить ее Себе славною Церковью, не имеющею пятна, или порока, или чего-либо подобного, но дабы она была свята и непорочна. Так должны мужья любить своих жен, как свои тела: любящий свою жену любит самого себя» (Еф. 5, 26–28).
Кроме образа священного брака, как завета с Богом, Библия и в Ветхом, и в Новом Завете использует образ богосыновства: верующие и верные Богу люди именуются «сынами Божьими» и это находит завершение в обращении к Богу «Отче наш». Эти два образа не только тесно переплетены, но они дополняют друг друга. Речь идет о двойственности, проистекающей из единства (образ творения жены от мужа, образ рождения ребенка от родителя), и о единстве, в которое сливается двойственность («будут двое в плоть едину» – о браке, «мы, многие, составляем одно тело во Христе» (Рим. 12, 5) – о Церкви).
Точно так же, как и во многих других вопросах нравственной жизни человека, христианство в своем учении о браке, по существу, не изобретает ничего принципиально нового, но предельно ярким светом озаряет исконные нравственные понятия. Так, например, к числу ярких особенностей христианства относится то, что оно принципиально осуждает развод. Это осуждение вовсе не предполагает каких-то новых принципов понимания брака, а обосновывается ссылкой на изначальный порядок: «Он сказал им в ответ: не читали ли вы, что Сотворивший вначале мужчину и женщину сотворил их? И сказал: посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью, так что они уже не двое, но одна плоть. Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает. Они говорят Ему: как же Моисей заповедал давать разводное письмо и разводиться с нею? Он говорит им: Моисей по жестокосердию вашему позволил вам разводиться с женами вашими, а сначала не было так» (Мф. 19, 4–8).
Еще одним весьма существенным аспектом христианского учения, имеющим непосредственное отношение к пониманию смысла брака, является указание возможности безбрачной жизни, которая оценивается не только не ниже, но и в некотором отношении выше, чем брак. Соотношение и взаимосвязь брака и безбрачия в христианстве составляет весьма существенную проблему. Несмотря на то, что речь идет как будто о внешних характеристиках того и другого, вытекающих из противоположности, именно через сопоставление этих противоположных и взаимоисключающих способов жизни выясняется их глубинная суть. Здесь необходимо сослаться на главу седьмую из Первого послания апостола Павла Коринфянам, поскольку этот текст относится к числу наиболее полно раскрывающих суть христианских понятий о браке и семье. За недостатком места, мы не приводим здесь его полностью, ограничиваясь комментарием.
Во-первых, в словах апостола им самим выделены некоторые «советы», которые дает он от своего имени, надеясь, что «и он имеет Духа Божия», и прямые «повеления Господни». Начинает апостол с того, что, отвечая на некие вопросы, утверждает идеал безбрачия и совершенной телесной чистоты, на который, однако, способны далеко не все, а потому – «во избежание блуда, каждый имей свою жену, и каждая имей своего мужа». В браке же телесная близость естественна и непредосудительна, поскольку муж и жена взаимно принадлежат телесно друг другу. Более того, несмотря на идеал «не касаться женщины» вовсе, звучит совет в браке «не уклоняться друг от друга, разве по согласию, на время». Для многих комментаторов это место стало камнем преткновения. Весьма часто его понимают так, что в христианстве (по крайней мере, в раннем) существует отрицательное отношение к браку, что брак допустим лишь как поблажка слабому человеку, как легализованная форма «блуда», как меньшее зло во избежание большего зла. Такая трактовка является плодом полного непонимания того смысла, который имеет брак в рамках христианства. Этот смысл мы ниже попытаемся воспроизвести.
Запрет развода апостол Павел утверждает не в качестве собственных соображений, а в качестве прямого повеления Господня. Далее же, уже «от себя», советует не рассматривать как повод для развода неверие одного из супругов: если он (или она) не против продолжения семейной жизни, то верующий супруг не имеет повода разводиться, более того – может и должен надеяться спасти свою «половину». Другое дело, если неверующая «половина» хочет развестись, – пусть разводится, и этот развод освобождает верующего супруга от обязательств.
Далее апостол несколько отвлекается от вопросов семейно-брачной жизни и говорит в более общем плане, что никакое внешнее положение не может само по себе быть препятствием для христианской жизни: обрезан ты или нет, раб ты или свободный, – само по себе это не имеет значения. И то же апостол Павел говорит и о девстве, подчеркивая снова, что не имеет на этот счет повелений от Господа: «Хорошо человеку оставаться так» — то есть так, как он есть: «Соединен ли ты с женой? не ищи развода. Остался ли без жены? не ищи жены». Впрочем, даже и это правило – не искать другого – не абсолютно: «Если и женишься, не согрешишь; и если девица выйдет замуж, не согрешит». Те доводы, которые вслед за этим приводит апостол, относятся не к богословию и даже не к общим теоретическим нравственным основам жизни, а целиком к сфере практических удобств и выгод. Основное предостережение желающим жениться: «Таковые будут иметь скорби по плоти; а мне вас жаль». А, кроме того, безбрачному легче отдавать всего себя на служение Богу, собственно, только безбрачному это и доступно в полной мере.
И, наконец, еще раз повторяются основные принципы брака: «Выдающий замуж свою девицу поступает хорошо; а не выдающий поступает лучше. Жена связана законом, доколе жив муж ее; если же муж ее умрет, свободна выйти, за кого хочет, только в Господе. Но она блаженнее, если останется так, по моему совету».
Какой же итог можно всему этому подвести? Речь апостола Павла в данном случае, за исключением запрета разводов, восходящего к Самому Христу, состоит практически целиком из оговорок: «вообще-то лучше так, но это только мое мнение; это вот хорошо, впрочем, то еще лучше; поступающий так, не согрешает, но мне вас жаль, впрочем, каждому свое, но все-таки лучше вот так». Этот строй речи не случаен. Дело в том, что апостол говорит в этом случае о вещах непервостепенных. То есть для жизни человека этот выбор, конечно, один из самых главных, определяющих, эти два пути – брак и безбрачие – максимально различны по способу выстраивания жизни, но их духовная ценность по большому счету одинакова.
Брак и монашество в равной степени могут быть названы высокими идеалами христианства. В христианстве различие между браком и безбрачием отступает и делается в некотором смысле второстепенным перед лицом более важных вопросов. Причем то, что различие брака и безбрачия переходит в разряд второстепенных, не означает того, что брак делается малозначащим «делом плоти», к которому относятся снисходительно: дескать, делаешь – хорошо, а не делаешь – еще лучше. Напротив, именно необычайно высокое значение, придаваемое как браку, так и безбрачию, стирает грань между этими формами жизни, и именно через стирание этой грани высокое предназначение того и другого осуществляется.
Вот здесь-то мы подступаем к основному моменту в христианском понимании смысла брака, причем не только христианского брака, но и всякого брака вообще. Вся предшествующая история человечества в качестве первостепенной роли брака мыслила деторождение, продолжение рода. Брак существует для рождения детей — этот взгляд является господствующим и у непосредственных предшественников европейской культуры древних греков и римлян, и у ветхозаветного еврейства. Соответственно этому безбрачие – это, прежде всего, отказ от деторождения.
Такое понимание брака предопределяет всю систему семейных обычаев и права, которая существует у дохристианских народов. Во-первых, продолжение рода – это, совершенно очевидно, дело рода. Семья и брак, таким образом, существуют, прежде всего, на уровне коллективной жизни целостного рода. Даже когда возникает дом как обособленная структура жизни, семья продолжает рассматриваться с этой точки зрения. Продолжение рода это обязанность человека, у евреев священная обязанность, в античном мире – естественная обязанность, исполнением этого долга и является создание семьи. Соответственно, безбрачие рассматривается в этом контексте как уклонение от обязанности рождения потомства. Это могло быть допустимо и одобрено только неким исключительным служением, как правило, религиозным. Положительный смысл брака, таким образом, целиком определяется рождением потомства. Смысл же безбрачия и воздержания целиком заключается в отказе от деторождения, он целиком отрицателен, его суть в отказе, в некой жертве.
Христианство переносит центр тяжести в вопросе о смысле брака с деторождения на духовное совершенствование личности. Строго говоря, это не является новшеством, возникшим на голом месте. Дохристианские культуры тоже знают это значение брака, оно присутствует всюду. Мужчина и женщина – это одна плоть, они дополняют друг друга, восполняют недостатки и достоинства друг друга, образуя вместе гармоническую целостность. Это знали и древние китайцы, мыслившие отношения мужчины и женщины как один из видов всемирной двойственной гармонии Ян и Инь, это знали и древние греки, имевшие, как и многие другие народы, миф об андрогине, это, безусловно, знали и древние евреи, имевшие Откровение о «расщеплении» первозданного человека на мужчину и женщину. И именно Ветхий Завет устанавливает формулу таинства брака: «будут двое в плоть едину».
Интересно заметить, что в этом месте, где говорится об установлении брака, ничего не сказано о деторождении. Здесь Бог творит жену из ребра (из-под сердца взятой плоти), приводит ее к человеку (Сам приводит, – это подчеркивает не биологический, а духовно-религиозный смысл брака), человек, увидев свое alter ego, признает в жене свою плоть и кровь, свое восполнение, и Богом благословляется их единство: «Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут [два] одна плоть». «И были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились», – добавляет священный писатель. Стыд возможен, когда ты находишься под чужим взглядом, когда происходит вторжение извне в сокровенные области. Адам и жена его были едины, всецело принадлежали друг другу, потому и не стыдились. И все, – о деторождении здесь не говорится. О нем говорится и раньше, и позже, но не здесь.
Повеление «Плодитесь и размножайтесь» звучит сначала в конце первой главы, где о человеке говорится еще в одном ряду с животным миром; здесь это повеление, обращенное к человеку, ничем не отличается от такого же повеления, обращенного к животному миру, более того, оно соседствует с повелением питаться, в котором человек также поставлен в один ряд с животными (Быт. 1, 29–30). Иначе говоря, размножение очевидным образом отнесено к животной природе человека, оно не имеет источником духовную личность, а совершается на уровне инстинкта. Когда о творении человека говорится в первой главе (Быт. 1, 27), то по-еврейски здесь стоят не слова «иш» и «иша» (муж и жена), а «закар» и «нэкба» (самец и самка, мужской пол и женский), что отражено во многих и древних, и современных переводах.
Вторично о деторождении сказано не при установлении брака, а уже после грехопадения, когда скорби и болезни беременности и родов даются жене в наказание за грех, как и мужу в наказание определены труды в поте лица. Иначе говоря, брак, по Библии, предполагал рождение детей, но установлен был не для этого.
Христианство осмысляет брак не только как основание здешнего земного бытия, но и как возможный путь духовной жизни, путь, ведущий в Царство Небесное. Речь здесь идет именно о понимании христианством смысла брака. То есть не только о том, чем является брак у самих христиан, но и о том, чем он является вообще у всех людей во все времена. Христианский брак может полнее это предназначение реализовывать, потому что он исходит из ясного понимания этого предназначения, но само это предназначение по мысли христианских мыслителей вовсе не чуждо и людям нехристианских культур.
Именно это предназначение имеет в виду апостол Павел, когда пишет свои наставления о браке. Без понимания этого духовного контекста его слова звучат не очень связно и не вполне вразумительно. Брак, как и безбрачие, осмысляются им в перспективе сотериологической, как некий путь спасения, и это-то является причиной, почему он, отдавая предпочтение безбрачию, вовсе не порицает брак. Потому он может в одном месте написать: «Безбрачным же и вдовам говорю: хорошо им оставаться, как я» (1 Кор. 7, 8), и в другом: «Итак, я желаю, чтобы молодые вдовы вступали в брак, рождали детей, управляли домом и не подавали противнику никакого повода к злоречию» (1 Тим. 5, 14).
Все дело в том, как именно этому вот человеку сподручнее трудиться для Царства Небесного, какой крест ему более подходит: монашеской ли жизни, или семейной. Тот вопрос, который на индивидуально жизненном уровне является стратегическим – жениться или не жениться, на уровне более общем и высоком является лишь вопросом тактики. Фундаментальное отличие безбрачия от брака – участвовать или не участвовать в продолжении рода, оказывается второстепенным перед более лицом высшего предназначения этих форм жизни – духовного совершенствования человека, возрастания его в полноту бытия, его обожения.
Каким же образом выполняет брак и основанная на нем семья это свое предназначение быть путем нравственного и духовного совершенствования? Во-первых, такое совершенствование невозможно без адекватного самопознания. В семье же человек непосредственно открывает свои чувства, семья в этом смысле есть некий «заповедник» частной жизни, закрепленный на уровне социального института: здесь для человека открывается возможность приблизиться к познанию того внутреннего мира своей личности, который он при посторонних скрывает и от них, и от самого себя. В обществе человек сдерживается, скрывает раздражение, действует по неким социально закрепленным шаблонам, зачастую напоказ, словом старается показаться иным, показывая свою лицевую сторону, а не внутреннюю, и забывая уже, наконец, о настоящем своем лице. В семье же он не прячет своего состояния, его действия максимально, насколько это возможно, искренны: то доброе, что он делает в семье, он делает «от души» и для себя, но зато и если есть что темное на душе, – он изольется, не постыдится выявить это свое темное греховное состояние в слове или действии.
Таким образом, первый важный аспект христианского понимания брака заключается в том, что брак и семейная жизнь являются путем глубокого самопознания человека через смирение. Брак, пожалуй, в не меньшей мере, чем монашество, способен во всей полноте открыть человеку глубину его личности – как сокровенные бесконечные глубины любви, так и всю скрытую меру греховной испорченности.
Более того, брак есть не просто нравственный подвиг, брак есть таинство. Таинством в христианском богословии называется непосредственное спасающее действие благодати, проявляющееся в рамках земного бытия и совершающееся через действия людей. Таинство в этом смысле есть сотрудничество человека и Бога, когда под некой видимой стороной человеческих действий, посредством этих действий душе человека сообщается невидимая благодать Божья.
Христианский брак является таинством, по словам апостола Павла: «Посему оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей, и будут двое одна плоть. Тайна сия велика; я говорю по отношению ко Христу и к Церкви» (Еф. 5, 31–32). Брак, таким образом, есть метафизическое единение мужчины и женщины и, как таковой, есть для христианской мысли таинство. Христианство утверждает, что сущность брачного соединения превышает категории нашего разума и может быть пояснено лишь сопоставлением этого таинства с таинством Троицы и догматом Церкви. Психологически же это единение является источником таких чувств брачующихся, которые по самому своему характеру исключают вопрос о целях брака вне его самого, ибо эти чувства есть чувства удовлетворенной любви, а потому полноты и блаженства.
Возвышение человеческого бытия в браке на степень бытия сверхиндивидуального выражается в том, что в браке человек становится образом сверхиндивидуального, единого по существу, но троичного в лицах Бога. Часто говорится – и в богословии, а в качестве красивого выражения – даже и в обыденной речи, что человек создан по образу Божию, но, рассматривая вопрос, в чем именно заключается образ Божий в человеке, говорят о разуме человека, о его свободе, о различении добра и зла, о творческой способности. Но при этом или совсем забывают о троичности Божества, или, сравнивают троичность Божества с тремя силами человеческой души – чувство, разум, воля, или ищут некие другие примеры трехсоставности человека. Однако при этом упускают из внимания, что троичность Божества состоит из троичности ЛИЦ, а не сил и не составных частей. А между тем и Библия, и вся традиция христианской мысли дают полное основание для более глубокой и верной концепции.
Традиционно одним из первых мест в ветхозаветной части Библии, где видят предвосхищение догмата Троицы, считается упоминание о некоем Божественном Совете, предшествующем творению человека, когда Бог говорит о себе во множественном числе: «сотворим человека по образу нашему и по подобию» (Быт. 1, 26), «сотворим ему помощника по нему» (Быт. 2, 18). Но этого прикровенного учения о Троице нет там, где говорится о творении всего остального мира, а встречается оно лишь там, где говорится о создании двуполого человека (Быт. 1, 26–27; 2, 18; 5, 2), об установлении брака созданием жены. И далее, когда как бы подводится итог первым главам, говорится: «Бог сотворил человека, по подобию Божию создал его, мужчину и женщину, сотворил их и благословил их и нарек им имя: «человек» (Быт. 5, 2).
Итак, «человек» в устах Божиих – это мужчина и женщина как одно целое, и только как такое целое, а не как самозамкнутая монада человек является образом говорящего о себе во множественном числе Бога, тогда как в одиночку человеку быть «нехорошо» (Быт 2, 18), в одиночку он вряд ли может быть образом Божиим.
Новый Завет выражает ясно то, о чем Ветхий говорит лишь намеками. Апостол Павел сравнивает взаимные отношения мужа и жены именно с отношениями лиц Святой Троицы. Как Бог-Отец есть глава Христа, так и муж — глава жены (1 Кор.11, 3). Как Христос есть сияние славы и образ бытия Бога-Отца (Евр. 1, 3), так и жена слава мужа (1 Кор. 1, 7). В этом заключается основание для утверждения христианством равного достоинства мужа и жены, утверждения совершенно уникального и по существу незнакомого другим религиозно-культурным традициям. Не формальное равенство (до которого, впрочем, тоже чаще всего не доходят нехристианские культуры), а равенство онтологическое, равенство в предельном, глубинном смысле утверждается в христианском благовестии, вплоть до того, что уже «нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе» (Гал. 3, 28).
Единение во Христе предполагает не стирание личностей, не их нивелирование, а напротив – максимальное раскрытие их сущностных сил, максимальную полноту их самореализации. При этом нужно иметь в виду самореализацию в самом прямом смысле слова: не реализацию своих задумок и фантазий, а реализацию себя самого, каковая самореализацию образует личностный смысл жизни человека. Не о рецептах обустройства быта говорит христианское учение о браке и монашестве, а об обретении себя в жизненном подвиге, о предельной цели земного бытия.